Что бы ни говорили представители официальной власти о “тысячелетней России” и “исторической Руси”, современное российское государство родом из августа 1991 года. К сожалению, три дня в августе, благодаря которым на карте мира появилась Российская Федерация (не империя и не Советский Союз), не стали точкой отсчета новой государственности и новой идеологии.
Та “бархатная революция” на закате “перестройки” вообще может войти в историю как революция “странная” (по аналогии со “странной войной” сентября 1939 года). Нигде ни в одной стране новый политический класс никому не отдавал на откуп формирование новой государственной мифологии. Только победившие силы брали на себя задачу легитимации революционных завоеваний, объясняли “кто мы, откуда, куда идем?” В августе 1991 года “победители” добровольно отказались от идеологических задач, перепутав собственно идеологию с коммунистической идеологией. Между тем, разница между этими понятиями так же велика, как между государем и милостивым государем. Результат - делегитимация новой государственности и обессмысливание той нашей “цветной революции”, не единожды проклятой и, увы, забытой. Тогда, в 1991 году, новая власть не смогла взяться за создание новой нации (как политического, гражданского сообщества). Государство ушло из той сферы, из которой оно по определению уходить не может. Поэтому и сегодня нациестроительство в России – это рынок проектов, “отложенное решение” 1991 года сегодня снова актуально.
В ближайшие годы доминирующим дискурсом в российской политике будет государственно-националистический. Любой политик, нацеленный на политический успех в нашей стране, должен освоить ту или иную версию национализма и государственнической риторики. При этом речь, естественно, не идет о тотальной фашизации населения, как зачастую пытаются представить дело наши правозащитники. Государственно-националистический дискурс не сводим к радикальному этнозащитному национализму и расизму. Он охватывает широкий спектр идейно-политических течений, от либерального гражданского национализма до крайней ксенофобии. Речь в данном случае идет о том, что апелляции к нации и государству будут наиболее верными путями к сердцам и головам россиян. При этом всякий апеллирующий будет понимать и под нацией, и под государством принципиально разные сущности.
Сегодняшнее “огосударствление” – процесс закономерный. В последние несколько лет в России произошел беспрецедентный разрыв между декларациями государства и фактическим его состоянием. По официальной версии, российское государство строит вертикаль власти, подавляет региональную фронду, восстанавливает влияние на внешнеполитической арене, подчиняет своей длани стихию гражданского общества, само формирует партии и занимается политической селекцией, то есть ежедневно демонстрирует силу и уверенность. Между тем, содержательный анализ всех последних инноваций власти говорит как раз об обратном. Вертикаль власти превращается в коррупционную вертикаль. Отказ от публичных политических процедур и переход к келейной кадровой политике реализовали в России идею “монетизации власти”.
Назначение глав регионов формирует два тромба, смертельно опасных для государства. Первый – закрытие социального лифта для региональных политиков. Теперь глава региона по своей компетенции не должен подниматься выше своей региональной “кочки зрения”. Но управление регионом без понимания общенационального контекста и без навыков общенационального мышления приведет уже в ближайшем будущем к деградации всего управленческого корпуса России. Второй тромб - закрытие социального лифта для молодого поколения политиков. Отказ от процедуры выборов закрывает двери региональных администраций для молодых честолюбивых людей, заставляет их уйти либо во внутреннюю эмиграцию, либо в радикальный протест, включая и радикально-националистические группировки. Таким образом, вертикаль власти, усиливая уровень коррупции, убивает общенациональное единство, способствуя управленческой обособленности отдельных республик, краев и областей. Более того, российская высшая власть охотно готова поступиться своими полномочиями именно там, где от нее требуется воля, ответственность, принятие непопулярных и жестких решений. Чеченская республика - самый яркий пример такого рода. Создание “АОЗТ Чечня” под эгидой Кадыровых с сохранением чисто внешней лояльности Кремлю - истинное проявление того, на что сегодня способно государство в России.
Уход от реальной ответственности стал фирменным стилем “сильного государства” периода “управляемой демократии”. Одна только монетизация льгот продемонстрировала, что “сильная власть” готова брать себе одни лишь вершки, оставляя корешки подчиненным (региональным и местным руководителям). При этом Кремль упускает одну важную деталь - децентрализация социальной политики чревата разрывом социальных связей, что гораздо хуже централизации коррупционных потоков.
Слабость же и непоследовательность нашей внешней политики, ее систематические провалы привели к тому, что “сильная Россия” попыталась стать сверхдержавой в границах СНГ, но утратила влияние даже на изначально пророссийские непризнанные образования. При этом никакой системы взглядов и подходов российская дипломатия не имеет (в отличие даже от периода козыревского тотального отступления). Призывы к теснейшему сплочению с союзниками по контртеррористической коалиции сочетаются с критикой неконструктивной политики США в Ираке. Между тем игнорируется очевидный факт - зависимость наших провалов на постсоветском пространстве от нашей несговорчивости по Ираку, Сирии, Ирану.
Дипломатические провалы “сильной России” - лишь следствие неразрешенности главного кризиса - идентификационного, в который власть сама себя загнала в 1991 году. Российская власть позиционирует себя исключительно как наследника СССР, сохранившего “ядро великой державы”. При этом собственно российская идентичность, объединяющая граждан РФ, не является предметом заботы лидеров государства. Как результат - существование рынка идентичностей, на котором конкурируют советские, этнонационалистические и местнические проекты.
Спецслужбы, лишенные идейно-политического наполнения, превращаются в государственно-коммерческие “бригады”, занимающиеся переделом собственности и перераспределением активов.
Таким образом “сильное государство” сегодня не просто не выполнило ни одной из заявленных задач. Оно утратило адекватность и стремительно деградировало. В последние годы в Кремле и на Старой площади возобладало узкокорпоративное и лоббистское мышление. Общенациональное и общегосударственное представление о происходящем в стране и в мире ныне не востребовано.
У властей предержащих нет образа страны, которой они служат. Отсюда необходимый лозунг дня сегодняшнего - восстановление нормального государства. Не корпорации кормленцев за счет бюджета, не государственно-коммерческих агентств, а нормальной бюрократической системы, построенной на формальных, а не клановых патронно-клиентских связях. Государства, чиновники которого служат не ушедшей в небытие, а существующей здесь и сейчас стране. Действие законов, а не понятий, нормальное (а не чекистско-распределительное) развитие бизнеса может обеспечить только государство. Нормальное государство необходимо всем политическим акторам - от коммунистов до либералов, всей стране. Отсюда и естественный спрос на государственничество и национализм (как механизм преодоления идентификационного кризиса).
В этой связи основная конкуренция в ближайшем будущем развернется между несколькими национально ориентированными проектами: национал-коммунистическим, национал-социалистическим, этнонационалистическим и национал-либеральным. Каждый из этих проектов исходит из посылки, что нынешнее государство в России слабо и неадекватно, а также из необходимости его восстановления (с разными целями, задачами и управленческой методологией).
Национал-коммунистический проект в наибольшей степени укоренен в постсоветской России. По крайней мере, у него есть важнейший рычаг для реализации - партия КПРФ. Ее сегодняшняя маргинализация в условиях “управляемой демократии” никого не должна вводить в заблуждение. Неудавшиеся социальные реформы - прекрасный резерв не просто для пополнения рядов партии, но и для ее радикализации. Молодое поколение КПРФ намного радикальнее Зюганова и Ко. Однако главная беда партии - ее несовременность и постоянная апелляция к советскому опыту. С национализмом у партии “интернационалистов” все в порядке. Цитирование Ильина ее лидерами заметно опережает цитирование Ильича. Однако сегодня КПРФ не может предложить принципиально новых политических know how. В условиях же конкуренции с более молодыми по возрасту и риторике национал-социалистами и этнонационалистами компартия обречена на постепенный уход в тень.
Что же касается национал-социалистов и русских этнонационалистов, то сегодня эти течения сильны не столько как партийно-политические структуры, сколько как идейно-политические течения. По справедливому замечанию Ярослава Шимова, несмотря на отсутствие единых оргструктур и идейно-политического единства, их объединяет “сочетание националистической риторики с требованием радикальных социальных перемен, особенно передела собственности, ... это резко антилиберальная, антизападная и антикапиталистическая направленность”. При этом русские этнонационалисты в отличие от национал-социалистов педалируют скорее откровенную ксенофобию, не утруждая себя социально-экономическим проектированием. Главный вызов со стороны национал-социалистов и этнонационалистов - призывы к изменению характера государства, отказ от парламентаризма, демократии и прав человека в пользу этнической сегрегации, русского доминирования и корпоративизма. В отличие от идеологов КПРФ, национал-социалисты и этнонационалисты современны, зачастую прекрасно знакомы с трудами европейских и американских мыслителей. Их протест - это эстетическое неприятие западного мира.
При этом российские наци, как и их предшественники (евразийцы, сменовеховцы), допускают серьезную методологическую ошибку, отождествляя прививку свободы российскому дичку с демократией по европейским и американским стандартам. Постсоветский российский бардак видится им следствием внедрения западных политических образцов. Между тем российская демократия оказалась плоха не из-за копирования западных образцов, а ввиду неспособности высшей власти блокировать антимодернизаторские поползновения со стороны бюрократии и общества. Вряд ли формирование региональных авторитарных режимов и приватизацию власти следует отнести к заимствованиям из-за бугра. Это наши “почвенные явления”.
Однако и в критических выступлениях наци содержится рациональное зерно. Речь в данном случае идет вовсе не о принятии их конструктивной программы - русификация России и самоопределение русских развалят нынешнюю Российскую Федерацию и вызовут серьезные межэтнические столкновения. Но необходимо признать, что наше государство ни разу не проявило заботу о социально-политических проблемах этнического большинства, действуя по принципу “не бунтует, и слава Богу”. Россия оказалась неспособна защитить своих соотечественников за рубежом и в собственных нацреспубликах. Отсюда скептическое отношение к России как к “своему государству”, стремление к этнонационализму и отказ от поддержки гражданско-политического (единственно возможного в российских условиях) самоопределения. Если “русский вопрос” в России не получит своего либерально-гражданского разрешения, то вероятна перспектива его решения на основе других проектов.
И, наконец, национально-либеральный проект. По идее, главными государственниками в нашей стране должны быть либералы. Именно они были создателями современной России. Именно они не являются патриотами СССР (как коммунисты), Российской империи или Русского государства (как национал-социалисты и этнонационалисты). Российские либералы стояли у истоков новой российской государственности и буржуазной революции 1991 года. Однако в реальности они пошли по иному пути, избрав интеллигентское “отщепенчество”. Главной ошибкой либералов стало рассмотрение государства как воплощенного зла и главного вызова демократии. Отсюда тезис об ослаблении государства как абсолютном благе. То, что ослабление государства в начале 90-х привело к возрождению политической архаики, формированию замкнутых этнонационалистических региональных режимов, никак не повлияло на идейно-политические воззрения либералов. Между тем первым вызовом новой российской государственности стала не пресловутая вертикаль, а чеченский сепаратизм. Однако самоценность новой демократической России не стала краеугольным камнем российской либеральной доктрины.
Между тем либералы - единственная в стране сила, которая в перспективе могла бы совместить патриотизм со свободой, а сильное ответственное государство с рыночной экономикой. Но для этого у либералов существует единственная возможность. Им необходимо пройти процесс “национализации”, то есть дополнить свой идеологический багаж национализмом и государственничеством. Российские либералы должны стать националистами в том смысле, что будут защищать российскую нацию как гражданско-политическое объединение всех граждан страны, а не отдельных этнических групп. Государственниками же они должны быть в смысле превращения власти и управления в систему эффективной защиты российской нации (граждан страны), а не отдельных групп влияния или кремлевских группировок. Лозунг “национализации власти” мог бы в данном случае пониматься как обеспечение механизма равенства всех перед законом и диктатуры права, а не понятий. Тезис Карла Дойча о “нации как обществе, поставившем государство на службу себе” может стать весьма привлекательным идейно-политическим брендом. В этом случае сила государства будет измеряться тем, насколько оно выполняет заказ граждан. К сожалению, шансов на “национализацию либерализма” в нынешней России мало. Догматизм российских либералов превосходит сегодня догматизм членов Политбюро ЦК КПСС в брежневские годы.
Увы, коридор возможностей для либералов с каждым днем становится все более узким. Виртуально-сильная власть, держащаяся на нефтяной конъюнктуре и ТВ, ежедневно фабрикует новых “государственников” и националистов. Если не предложить растерянным и разочаровавшимся россиянам внятного либерального национально-государственнического проекта и просвещенного патриотизма, они выберут себе нацию и государство по вкусу - может быть, не слишком взыскательному…
Автор - зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук
