Данный текст является письменной версией тезисного выступления на семинаре «Современные проблемы государства, власти и права на постсоветском пространстве» по теме «Легальное и легитимное в государственно-правовой истории России ХХ столетия» в рамках проекта "Европа". Тема актуализирована, в частности, серией «революций» в странах СНГ и дискуссией вокруг поиска легитимности, а значит и устойчивости власти в России.
Может ли Россия остаться целостной – фактически, политически и исторически? И, в частности, можем ли мы легитимировать эту целостность хотя бы в современных границах российского государства, которые напоминают границы Московского Царства XVII века? Ответ: мы вряд ли сможем сохранить Россию без восстановления преемственности.
Конечно, можно построить власть и не наследуя ничему. Так, Советский Союз вначале отказывался от исторической преемственности за счет обращения к проекту и поэтому смог отменить все предшествующие отношения, обязательства, а в этом смысле и все предшествующее право.
Я-то сам являюсь сторонником проектного подхода. Но я не уверен, что, если мы отказываемся от всей истории России до Советского Союза, то мы сможем восстановить какую-то легитимность. Для жесткости я бы определенно утверждал: так не получится.
Но, тем не менее, современная Россия негласно принимает ровно тот исторический нигилизм, который был реализован в процессе строительства советской власти. Никто не восстановлен в правах - никому же не возвращено отнятое. Нет ответа на вопрос, могут ли граждане царской России или хотя бы граждане СССР стать гражданами современной России в порядке заявления. Не по ходатайству, а в порядке бесспорного требования, по праву!
Мне кажется, что первый Рубикон, который нужно перейти, - это внятно ответить на вопрос: мы все-таки наследуем или не наследуем… Не империю! Все вопросы преемственности почему-то ставятся в этом ключе – восстановим мы империю или нет. А главное - это права тех, кто жил на этом пространстве. Мы их собираемся восстанавливать или нет?
На все разговоры о реституции у нас наложен негласный запрет (я имею в виду в политическом дискурсе - в литературе, в науке, возможно, что-то есть). На этом пути стоит проблема самоопределения, в том числе и самоопределения политиков. Политики не признают проблему преемственности , более того, никто даже не утверждает, что ее нет, – проблема просто замалчивается. Конечно, многое разрушено и утеряно, но что такое 70 лет советской власти? Современная практика заключения долгосрочных договоров аренды допускает даже срок контракта в 99 лет - то есть могли бы не кончиться, скажем, договоры аренды. Почему же мы не можем даже обсуждать этот вопрос?
Советская власть мучительно искала легитимность и, возможно, в какой-то момент нашла ее. Есть гигантский опыт государственного насилия в отношении широких слоев населения, за счет чего советская власть долгое время утверждала себя. Удачно, с точки зрения решения проблемы легитимности, на технологию насилия наложились войны, прежде всего, Великая Отечественная. Тогда насилие вдруг оказалось оправдано, легитимировано: надо было защищать Отечество. Заградительные отряды, которые стреляли в спину нашим солдатам, были в этом смысле легитимны.
Если мы эту тему не вытащим в политику, не начнем ее обсуждать технологически, без визга и истерики расчувствовавшегося, но, в общем, ничего не делающего патриота, то ничего не выйдет. В СССР была применена следующая технология создания легитимности: сначала власть опиралась на насилие, а потом это насилие она легализовать не смогла, но легитимировать смогла - за счет глобального проекта и за счет войн.
В подтверждение того, что советский метод – это не только историческое прошлое, но и до некоторой степени – настоящее, можно привести массу свидетельств из нашей сегодняшней жизни. Раньше насилие осуществлялось в угоду построению нового общества социальной справедливости, понимаемого как совершенно определенная конструкция государства, сейчас мотив, может быть, поменялся, но технология осталась прежней.
Так, если мы посмотрим на самые активные рынки, то обнаружим, что они пребывают в нелегальном состоянии. Возьмем, например, рынок недвижимости города Москвы: есть подозрение, что все его обороты обеспечены нелегальными деньгами. Никто точно не считал, но можно с уверенностью сказать, что не уплачены налоги с подавляющей части сумм. Естественно предположить, что через некоторое время (собственно, это время уже наступило) все эти покупатели окажутся в положении преступников, которые должны бояться наказания. И вполне мыслима такая конструкция власти, которая опирается на тех, кого она может репрессировать, на тех, кто об этом знает и этого боится.
В чем здесь технологическая разница с советским методом легитимации, не очень понятно. Тем более, что тюрьмы – полны, и содержание в них, в общем, не соответствует логике наказания, заключающегося в одном лишь лишении свободы. Суть советской и российской тюрьмы в том чтобы осуществить пытку, легальное и в некоторой степени легитимное насилие. Мол, так им и надо, не надо было попадать в тюрьму.
Даже те, кому наплевать на гражданские права, вступая в экономические отношения, начинают нуждаться в праве, потому что невозможно защитить продукт своего труда вне правового поля. Поэтому необходимо понимать сферу экономических и имущественных отношений не только узко прагматически (мол, она должна дать какой-то ВВП или повысить чье-то благосостояние), а как сферу, способную регулировать отношения в обществе так, что они станут либо правовыми, либо антиправовыми.
Но – эта сфера не амбивалентна, процесс пойдет либо в ту сторону, либо в другую. Либо в сторону воспроизводства технологии массового насилия (но без надежды даже на ту степень легитимности, какая была у власти СССР – ни проекта, ни войны), либо в сторону правовых отношений.
Для меня из этого, в частности, вытекает следующий тезис: если мы не откажемся от политики насилия в сфере массовой экономической деятельности, то никакой легитимности мы не создадим. Иными словами, до тех пор пока власть исторически не оправдается, не докажет, что она не будет прибегать к технологии построения власти, основанной на массовом насилии, легитимности, а значит и устойчивого политического режима в России не будет.
Насилие в экономике должно быть хотя бы приостановлено. Прагматически это означает простую вещь: не заплатил налоги – плати штраф, рассчитывайся имуществом, становись банкротом, но не бойся, что тебя репрессируют. У нас, кстати, нет института личного банкротства, и гражданин в принципе не может оправдаться перед государством в случае, если оно потребует уплаты долгов. А какая тогда альтернатива? Альтернатива одна – тюрьма.
Если мы хотим, чтобы население апеллировало к справедливости в правовой форме, а не в форме государственного насилия, кого-то наказывающего и что-то распределяющего, если мы хотим, чтобы российское население апеллировало к праву, к своей возможности защитить свои права, то нужно создать генератор права. То есть необходимо настроить на эту цель экономические и имущественные отношения. В этом смысле, а не для того чтобы спасти Ходорковского, нам нужен отказ от уголовного наказания за экономические преступления.
Если резюмировать: для восстановления легитимной власти и сохранения страны, как минимум, следует пропустить проблему легитимности через проблему преемственности и проблему массового государственного насилия.
