Ведущий российский специалист в области социологии молодежи, директор Центра молодежныхисследований ГУ-ВШЭ (СПб) и НИЦ «Регион»(УлГУ) Елена Омельченко подводит итоги изучения "молодежной культуры" 2000-х годов и рассказывает об уроках, которые наше общество, государственные структуры и экспертное сообщество может извлечь из этого изучения.
О размахе кризиса и его влиянииможно судить по изменениям в потреблении. Акцент чаще всего делается на доступностипродуктов питания и социальных услуг. Структура доходов у молодежи в этомсмысле серьезно отличается от взрослого. У неё преобладают траты, связанные спроведением досуга, а также покупки, относящиеся к сфере демонстративногопотребления. Причём последнее касается не только ребят из обеспеченных, но и избедных семей, которые стремятся найти способы не отставать от остальных своихсверстников. Исследования обнаруживают противоречивую ситуацию. С однойстороны, рост цен волнует молодых не меньше, чем взрослых, с другой –утверждается, что они не намерены снижать свои потребительские запросы.Молодежь, за исключением выходцев из самых бедных слоёв, не очень заботит, насколькородителям бывает трудно обеспечить семью продуктами питания. Зато юношей идевушек тревожит то, сколько будет стоить сходить в ночной клуб и фитнес-центр,а также, не повысят ли расценки за Интернет и мобильный телефон. К тому жемолодёжь оказывается изобретательна на разные альтернативные потребительскиепрактики вроде вечеринок по обмену вещами, Интернет-барахолок, покупок вещейвскладчину и их дальнейшего использования по очереди. Юноши и девушкималосведущи в банковских делах и предпочитают откладывать наличные средства.Среди всех вкладчиков они являются одной из самых немногочисленных групп,возраст типичного вкладчика, по замерам потребления банковских и страховыхуслуг, начинается с 35 лет. Молодые, как показал один из последних нашихпроектов, не испытывают паники по поводу произошедшего кризиса. Они легче, чемих родители, относятся к потере работы, уменьшению зарплаты и необходимостиплатить по кредитам. Экономические соображения, особенно для тех, у кого поканет собственной семьи, не являются основополагающими. Тем более чтосамостоятельность даже работающей молодёжи является весьма условной.Материальная помощь родителей продолжают служить для юношей и девушек главнымподспорьем. К 25-30 годам молодые не перестают получать от родителей финансовыесредства или другие блага, но их меньше заботит материальное положение самихродителей, о состоянии которого они часто бывают не в курсе. Сами родителистремятся обезопасить молодёжь от экономических трудностей, с которыми онистолкнулись в нынешний кризис. Чем более тяжёлые последствия приходитсяпереживать семье, тем меньше родители посвящают детей в свои планы и проблемы.В свою очередь это приводит к недооценке молодёжью той реальной ситуации, вкоторой оказалась их семья и возможностей родителей справиться с ней.
Герои социальныхи культурных сетей конца первого десятилетия, контактные сообщества повлияли наформирование новых типов коммуникаций и потребительских практик. В этомпространстве зарождаются новые традиции, формируется новая структурапотребления, занятости, системы профессий. Вхождение в те или иные сетиначинает определять жизненные приоритеты. Самоопределение в отношении включенияили невключения в ту или иную группу, принятия или непринятия кого-то в друзья,рассылки сетевой рекламы и вирусов – все эти практики коммуникации становятся всеболее значимыми. Информационная эпоха поменяла принципы разделения мира на пользователейсети и всех остальных. Марк Цукерберг, особенно благодаря успеху фильма«Социальные сети», – это новый культурный герой молодежи в глобальном измерении.Сети начинают диктовать свои правила коммуникации. На смену анонимности,характерной для начала века, приходят индивидуальность, необычность, популярностьсамопрезентаций, фото- и видеосессии и дневники. Сетевые разговоры отличаютсязамысловатостью, которая может компенсировать затрудненность или избеганиеразговора face to face.В сетевом пространстве все шире распространяются практики искренности, доверияи поддержки, гражданского участия, протестных и альтернативных рейтингов.Блогосфера, твиттер-коммуникации превращаются в самые мощные и оперативныеканалы информации, опережая официальные СМИ не только по скорости, но качествуи достоверности информации. Мобильные телефоны все больше включаются в этикоммуникации, становясь частью сетевых сообществ. «Ты где?» - не столько вопросгеографической локации собеседника, сколько сетевой, превращается в ключевой,судьбоносный вопрос. Телефон становится инструментом нового типа письма, а не толькоразговора. Внутри мобильника решаются жизненные вопросы; потеря связи,выпадение из мобильного графика может восприниматься как настоящая трагедия.Первая озабоченность при снижении доходов — возможность оплаты пользования Интернетоми мобильным. Отсюда и переход рекламных и PR-проектов в Интернет, появление горизонтальных сообществ в Интернете.Интернет перестает быть анонимным пространством, это доступный способ как можноболее широко и открыто продвинуть себя, свои интересы и вкусы.
Социальные сети существенноповлияли и продолжают влиять на изменение рыночных отношений. В молодежнойсреде растет значимость немассовых, отличающихся продуктов, широкий доступ ккоторым также стал возможным благодаря включению в солидарные сети. Модное инемодное, массовое и уникальное перемешиваются, принадлежность (и непринадлежность)формируется и завоевывается самыми разными, постоянно меняющимися путями. Мода оказываетсяслишком медленной, чтобы поспевать за социальными сетями. Массовые брендыизменили потребительские профили и стали делать эксклюзив, а экслюзив сталмассовым.
Вторичный рынокстановится первичным и наоборот. Растет популярность Фри-маркетов,распространяются практики «отдам даром». Модным становится переработка - перешивание,переделывания, трансформации секонд хенда - хенд мейд и винтаж, распространяютсяобменные практики и непрофессиональное, хобби-консультирование и экспертиза.Кризис усилил эти практики - так, например, в сетях шире стали распространятьсяобмен или продажа дорогих брендов. Раньше принадлежность определяла стиль, сегоднястиль поддерживается через сохранение адекватности, прочитываемой в контексте своих. Рыночным ответом этим новымтенденциям становится создание новых рынков молодежного производства, гдесоединяются практики производства и потребления — просьюмеризм. Сети помогают распространениюDIY-практик[1]. Этоттренд можно назвать потребительскиориентированным антикапитализмом.Действующие лица и ключевые агенты новых рынков и коммуникаций - это постпанки. Несмотря на условность этогоимени (и вряд ли кто-то из участников сам себя так называет), оно ухватываетважные смыслы, стоящие за подобными практиками: характерный для панк-идеологиианархизм, отказ от формально-официальных телесных дисциплинарных режимов идисциплины, предписанных статусу социальным порядком – с одной стороны. Ииспользование специфических, актуальных форм выражения этих протестов,адекватных реальной экономической ситуации – с другой. Время Интернета исетевое время вторгается в обычный (привычный, традиционный) график жизни.Несколько пространств и несколько времен перемешиваются. Планирование жизнипроисходит в нескольких плоскостях. Компьютерная игра, сетевой контакт, общениепо аське или скайпу включаются в дневной график и приобретают не меньшеезначение для удовлетворения от прожитого дня, чем выполненное задание по работеили учебе. Новые статусы завоевываются через количество друзей в контакте и Facebook’е, поддержаниекоторых столь же важно, как и получение морального поощрения от начальства.Трудовые дисциплина, контроль и ответственность начинают соотноситься свыполнением сетевых обязательств.
Глобальные измерения молодежныхкультур специфическим образом поменяли локальные ландшафты молодежных сцен иплощадок. С одной стороны, Интернет и включение в социальные сети позволяетпреодолевать ограничения, предписанные территориальной «пропиской», с другойстороны, режим оффлайн-жизни работает, и кризис только усиливает различия иуглубляет противоречия. Молодежь конца десятилетия, пожалуй, не менее остро,чем в его начале, понимает, что «Москва не Россия, Россия не Москва».Региональное расслоение стало еще заметнее, несмотря на то, что везде можнонайти все и всех, общий культурный фон по-прежнему определяет - какая молодежь, чьи настроения преобладают, какие виды активностей доминирует,какие слоганы чаще всего встречаются на бетонных стенах, какого цветамолодежная толпа на фестивалях Дня города. И дело не только в том, что скоростьвключения в модные тренды различна в столице и на периферии, но и в том, чтозначимо различается классовая расстановка. Так, например, именно столичнаямолодежь среднего класса, которая до кризиса была и все еще остается основнымпотребителем дорогой брендовой одежды, машин, поездок, сегодня, после кризиса,практикует даун-шифтинг, представители именно этой группы чаще говорят о своемжелании уехать из страны, стремятся использовать освободившееся (от работы)время для обучения, отдыха, вызова карьере и биографии.
Кризис усилил расслоениемолодежного потребительского рынка на видимых и невидимых участников. Условноих можно разделить на вынужденных и добровольных невидимок. Вынужденныепо-прежнему остаются вне зоны интереса и внимания. Это - молодыеквалифицированные рабочие, молодые мамы, вынужденные сидеть дома с детьми итерять квалификацию, малоресурсные и исключенные группы – сельская молодежь,дети из семей с мигрантской историей, молодежь трижды НЕ: НЕ работающая, НЕ учащаяся и НЕ включенная в социальныепрограммы. Среди добровольных невидимок, которых в результате кризиса сталозаметно больше, - геймеры и сетеманы, участники домашних тусовок (домашниевечеринки стали преобладать над посещением кафе, баров и клубов), аудитории домашнихкино- и видеопросмотров, а также квартирников, популярность которых возросла скризисом.
Дискурсивные представления о молодежи, циркулирующие в российскомобществе, отражают структуру власти, определяются правом на приписывание тойили иной роли молодежи в социальной структуре. Дискурсивные номинированиямолодежи использовались самыми разными агентами в различных целях, в том числеони были вновь артикулированы в контексте экономического кризиса.
Дискурс угрозы. Это моральные паники, возникавшие в отношении молодежи по разнымповодам. В связи с кризисом, дискурс угрозы производился через доказательстватого, что потеря экономических возможностей и шансов на доступ к значимымресурсам приведет к моральному и нравственному разложению молодежи, а именно -духовной пустоте, социальному цинизму, отказу от ценностей гуманизма, к ещебольшему распространению потребительских зависимостей и коммерциализацииблизости - наркомании, алкоголизму, проституции[2].Угроза присутствовала и как ожидание особых форм насилия со стороны молодежи (протеста),и как отказ от участия в публичной политике, электоральная пассивность (отказот лояльности). Более мягкий вариант – депривирующий дискурс: молодежь ленивая,не хочет работать и чего-то добиваться в жизни.
Дискурс жертвы (виктимизация). Этот дискурс производится черезобъяснения особого типа влияния кризиса на молодежь, что именно ей сужденостать жертвой кризиса на много лет. Взросление этого «потерянного» поколениябудет сопровождаться особыми социальными симптомами: социальными фобиями,уходом в виртуал, социальным инфантилизмом.
Героизирующий дискурс. Молодежь, следуя этому конструкту,обладает всеми необходимыми качествами, чтобы отстаивать себя и свое будущее,чтобы стать настоящими героями современности и уберечь себя и близких отпоследствий кризиса. Просоветский вариант - дискурснадежды: только молодежь в силахспасти страну от социальных катаклизмов.
Не менее значимым попоследствиям является активное производство дискурсов вокруг дискурса и, в томчисле, вокруг темы влияния кризиса намолодежь. Иногда молодежь становится инструментом мифологизации кризиса вгосударственном и публичном дискурсе, иногда кризис становится инструментоммифологизации молодежи. Доминируют два взаимоисключающих дискурса: (1) молодежькак оптимистичный субъект, не переживающий по поводу кризиса; (2) молодежь каквозможный источник деструктивного поведения (радикализации, падениянравственности, ксенофобных акций, ухода в агрессивные субкультуры илидеструктивные религии и т.п.).
В свою очередь молодежьначинает производить ответные дискурсы. Один из наиболее популярных иустойчивых, обнаруженных в проекте, посвященном влиянию кризиса но российскуюмолодежь, – это дискурс антикапитализма. Этаидея, проявлявшаяся по-разному и артикулируемая достаточно сходным образом,подчас противоположными молодежными группами, может стать консолидирующим ядромдля солидарности молодежи из самых разных слоев, субкультурных иполитикоориентированных союзов и групп. Кроме этого, могут актуализироватьсятемы заброшенности молодежи, особенно на фоне не очень убедительных результатовГода молодежи, провозглашенного на всей территории России в 2009 году.
В последних исследовательскихпроектах мы начали использовать термин «солидарность», который считаем насегодняшний день вполне подходящим для обозначения новых идей и ценностей,циркулирующих в молодежной среде[3]. Этопонятие помогает найти основы молодежных формирований, для которых значимы нестолько стилевые различия и культурные предпочтения, сколько общие ценности иидеи, которые признаются, разделяются своимкругом (реальным, виртуальным/воображаемым), и те идеи, которые характерны дляоппозиционных солидарностей (врагов),активно отвергаемых своими. Этопонятие, в отличие, например, от субкультуры, обращено к особому типукоммуникации, осуществляемой вокруг и посредством разделяемых идей, сопряженнойотчасти с интуитивным, не всегда артикулируемым доверием индивидов к группе, скоторой их связывает нечто большее, чем возраст, стиль или общие практикидосуга. Здесь внимание смещается с внутри групповых коммуникаций различныхсубкультурных и стилевых молодежных групп (потребительские и культурныепредпочтения, характер телесного перфоманса, политические ориентации) – намежгрупповое взаимодействие в контексте городской жизни. Этот поворот отражает изменения,происшедшие с субкультурами и другими стилевыми группами за 10 лет. Основные ихних - прозрачность субкультурных границ, миксовые практики, особенностьсубкультурных карьер, для которых все более характерны смены идентичностей.Новые типы молодежных формирований отражают подвижные коммуникации между культурнымменьшинством и большинством (продвинутойи нормальной молодежью), различия в отношениимолодежного мейнстрима к отдельным группам, «культурный разговор» различныхмолодежных групп друг с другом, симпатию и вражду внутри молодежногопространства. Интенсивность притяжений и отталкиваний (напряжений внутримежгрупповых коммуникаций) позволяет судить о ключевых ценностях и идеях,вокруг которых разворачивается символическая борьба. В этой борьбе отражаютсякак собственные поиски групповой и индивидуальной аутентичности, так и степень(мера) влияния дискурсивных практик (государственных, политических, медиа) наотдельных индивидов и группы в целом. И если еще в середине первого десятилетиясамым важным было отстаивание субкультурной принадлежности и символическаяборьба за «правильных/настоящих» и «неправильных/ненастоящих» приверженцевстиля внутри различных культурных молодежных сцен (содержание стилевого/субкультурного капитала), то сегодня более значима борьба за аутентичность иадекватность проигрывания тех или иных культурных ролей во взаимодействии сдругими, альтернативными группами.
Несмотря на серьезные различиямежду молодежными группами и солидарностями конца десятилетия, можно обнаружитьобщие, сквозные тренды практик и активностей, характерные для городскоймолодежи:
Экстремальность как стремление к рисковым практикам вплоть донарушений границ социальных норм и предписаний: от ориентации на здоровый образжизни – до эпатажных публичных перформансов, нарушений закона и порядка, вызоваобщественному мнению. Способы проявления могут быть различны - целенаправленныйпоиск рисковых ситуаций на грани фола, например распространение Бойцовскихклубов (не институциализированных, самодеятельных и аутентичных встреч длядрак), популярность «Дозоров», стрит-трейсеров.
На молодежных сценахразворачивается настоящая борьба зааутентичность, что связано напрямую с кризисом доверия. Стремление бытьадекватным, соответствовать внутренним, контекстуальным смыслам «настоящего»,быть в теме, в актуальном разделяемом «своими» знании, разоблачать ипреодолевать подделки и имитации – вдоль этого тренда выстраиваются сегоднямногие практики.
Для многих молодежных сценхарактерно стремление к самоконструированиючерез создание перформативной идентичности (воображаемой, фантазийной,реальной), отказ от стилевых обязательств, приписанных статусу, игровые практики,популярность групповых околоинтеллектуальных игр, разыгрываемых публично,например, «мафии». Вместе с все большим включением в социальные сети изначимостью правил, особенностей и смыслов формирования сетевой идентичностиформируется пространство новойискренности, где системами доказательства открытости и «настоящего»становятся различные версии самопрезентаций через демонстрации круга друзей,культурных симпатий, ссылок, визуальной хро/бионографии повседневной жизни.
К концу десятилетия болеезаметным стало стремление практически всех молодежных групп к приватным ипубличным формам эстетизации и театрализацииповседневности через усвоение и использование различных творческих техник ипрофессиональных навыков. Происходит активная профессионализация хобби,развитие ниш «настоящего» и эстетически точного внутри субкультурных сегментов.Все эти тренды характерны для самых разных форм групповых коммуникаций,различия кроются в способах. Так, например, эти черты могут присутствовать и вкомпаниях новых молодых интеллектуалов, и в праздновании победы своей командыфутбольных фанатов.
Во второйполовине десятилетия все активней развиваются практики переформатированиягородского функционала, привычных социальных норм, стереотипов публичногопоказа, в целом. Современная молодежь, как и везде в продвинутом мире, начинаетзавоевывать новые городские пространства, не ориентированные на них, именно сцелью их переопределения (трейсеры, скейтбордисты). Вопрос удобности города длямолодежи становится сегодня все более актуальным, комфортное пространство будетспособствовать гармонии различных социальных групп. Тем более, если учесть, чтоименно молодежь становится все более мощным городским субъектом потребления, отвключенности в городские практики которого напрямую зависит городской профильсегодня и его будущее завтра.
Достаточно интересныймомент – это формирование новой «современной» патриархальности, что проявляется– как основная идея или отдельная черта солидарностей, которые могут объединятьмолодежь различных культурных групп. Это может продвигаться как часть новой«протестной», реформаторской, индивидуально-приватной религиозности, как ростпопулярности идей социального и потребительского аскетизма, как обязательствапомощи депривированным и отверженным группам, или как составляющая новогорусского/российского патриотизма. Отдельный интерес представляют новыерелигиозные сообщества молодежи, которые могут развиваться в направленииприверженности новым формам фундаментализма и агрессивно-националистическимответвлениям неоязычества.
Использованиесолидарного подхода помогает увидеть новый тип взаимоотношений между мозаичным,но при этом вполне однородным большинством (мейнстримом) и независимым(либеральным) меньшинством. Эти коммуникации отличается большимистилистическими заимствованиями друг у друга, большей, чем прежде, подвижностьюграниц между разными типами групповых идентичностей (например, субкультуризациягопничества, и гламуризация панков). Отходит в прошлое привычноепротивопоставление гопников и неформалов. Сегодня на всех городских сценах мыможем наблюдать самые разные интеракции: от соединения и солидарностей стилевыхи мейнстримных групп, до отвержения и вражды. Во многом это связано с темиролями, которые играет городское пространство – будь оно периферийное илицентральное. Причем Центр и Периферия - это транслируемые категории, не всегда,а часто вовсе не связанные с приписанными городским локальностям значениями.Свои периферии существуют для молодежи внутри самого центра (например, на Невскомпроспекте в Питере), точно так же свои центры существуют и в перифериях – вотдаленных районах или пригородах. И эти символические границы непостоянны,могут меняться в зависимости от практик, на них разворачивающихся, и техсмыслов, которые приписывают местам те группы, которые их оккупируют в данныймомент. С одной стороны, мы можем говорить о гопотизации провинций и креативизациистолиц, но при этом иметь в виду, что это не значит, что в провинциальныхгородах нет креативных молодежных групп, а в столицах нет гопнической молодежи.Все возрастающую роль в характере коммуникации (солидарности илипротивостоянии) различных групп играют сегодня гендерные режимы различныхмолодежных сцен, практики презентации гендерной идентичности и сексуальности.Здесь также происходит активное экспериментирование и игра с полом (аниме), продвижение новых сценариевсексуальной свободы (хипстеры) илипропаганда аскезы (стрейтэйджеры),борьба за отстаивание «правильной/нормативной» маскулинности и фемининности (готы, эмо, скинхеды, панки).
С субкультурными рынками задесятилетие произошли серьезные изменения. Среди них:
Молодежная спортизация городов, массовое развитие спортивных культур кактаковых, соединение рисковых практик и городского пространства. Наблюдается болееактивное противостояние внутри традиционных спортивных культур междукоммерческим, профессионализирующемся и альтернативным направлениями (натуральными,природными, аутентичными крыльями). Понятие постспортакак раз и фиксирует важные изменения внутри этих субкультурных сцен,спровоцированные широким использованием особой рисковой экзотики этой молодежидля практик культурного корпоратива.
Все более активно проявляетсятакже формирование новой идентичности – «горожанства», когда городскойфункционал переартикулируется, переформатируется в сторону «новой» власти –самих жителей, в нашем случае – молодежи. Город осваивается и присваиваетсяразными способами – через открытые перфомансы, флеш-мобы, новые гражданскиепроекты. Отдельной и часто агрессивной формой завоевания города становятся протестныевыступления. По большому счету это публичная коммуникация по поводу того, комувсе-таки принадлежит город. Все более популярными становятся «взрослые» городскиеигры – стриттрейсеры, присваивающие себе ночные трассы городов, бойцовскиеклубы, встраивающие свои практики в контексты городских парков и зоны отдыха, дневныеи ночные дозоры, устраивающие поиски «кладов» по городским картам,переартикулируя назначения городских строений и площадок, городскиепутешественники, устраивающие соревнования по типу пионерских зарниц, превращаяулицы в пересеченные местности.
Динамика субкультурных рынковсказалась и на изменении предложений для тех или других групп. Все болееобособляются в качестве потребителей эксклюзивных, не массовых товаровсовременные готы, утонченно замысловатыми становятся потребительскиепристрастия поклонников аниме (специфическая одежда, куклы, фильмы, практикикросспола). Хипстеры, пожалуй одна из первых постгламурных субкультур,формируют спрос на эксклюзивные и при этом как бы вторичные товары (секондхенд, богемный винтаж, стеб-гламур), становятся одними из самых активныхпользователей фото- и видеотехники.
Одним из основных вопросов, скоторыми взрослые обращаются мысленно или вживую к детям – это вопрос мотива.Чего они, молодые, хотят на самом деле? Как в этом разобраться и как помочь имхотеть правильно и правильного? Как замотивировать молодежь: убирать квартиру,идти на выборы, хорошо учиться, поддерживать дисциплину и заботиться о родителях?Эти вопросы, однако, остаются вопросами взрослого контекста и взрослогопоколеннческого пространства. Мне кажется, что поколению адекватных «Я+» сложноответить на них, потому что в их словаре может и не быть понятия мотива. Зато есть другие координаты – желание настоящего (правды, искренности)и удовольствия (своего и понимаемогов контексте своих). Молодежь рубежадесятилетий отказывается учиться двоемыслию, она хочет перемен и правды.
[1] Do It Yourself самодеятельность(не только в узко художественном смысле) - это, конечно же, не обязательномолодежная практика. Однако именно в молодежной среде она наделяется чертамизнаковости и принадлежности к специфически современному направлению активности.Смысл ее - в выходе из под рыночного контроля, управляющего потребительскимипотребностями и формирующего массовые вкусы.
[2] В качестве характерного примера сошлюсь на следующеевысказывание: "С нынешним молодым поколением уже ничего нельзя сделать— оно пропало. Это дети ограбленных в90-е родителей, и теперь из них выходят скинхеды и нацболы. Надо спасать тех, кому сейчас два года, итех, кто еще не родился» (Депутат Госдумы, кинорежиссер СтаниславГоворухин на парламентских слушаниях 16законопроектов, касающихся нравственного воспитания детей) . «Новыеизвестия» от 3 июня 2008 года
[3] В 2011 году творческий коллектив Центрамолодежных исследований ГУ-ВШЭ (СПб) продолжает исследование городскихпространств в контексте формирования новых молодежных солидарностей в рамках проекта:«Молодежные солидарности в локальном иглобальном контексте: экономика, политика, культура» (При поддержке ЦФИ ГУ-ВШЭ,2011)
Автор — доктор социологическихнаук, директор Центра молодежныхисследований ГУ-ВШЭ (СПб) и НИЦ «Регион»(УлГУ).
