Мы публикуем репортаж с очередного заседания российско-казахстанского дискуссионного клуба "Беседы об экономике и не только".
Декан экономического факультета МГУ им. Ломоносова Александр Аузан выступил с лекцией в рамках клуба «Беседы об экономике и не только» в Алматы. Известный российский экономист уже давно стал частым гостем в Казахстане – проекты, которые ЭФ реализует в Казахстане, успешно развиваются, как, например, упомянутый лекционный клуб (проводится при поддержке экономического факультета МГУ и Национального банка Республики Казахстан) или закрытая сессия «Клуба выпускников МГУ» на ежегодном Астанинском экономическом форуме (в этом году в ней участвовали председатель НБ РК Кайрат Келимбетов, директор Центра исследований экономической политики ЭФ МГУ Олег Буклемишев, ведущий научный сотрудник кафедры макроэкономической политики и стратегического управления Юрий Данилов, главный редактор журнала «Мировая экономика и международные отношения» Андрей Рябов и Александр Аузан).
Лекция Аузана в Алматы для специалистов из Нацбанка, казахстанских экономистов и экспертов была больше похожа на беседу профессионала с коллегами, и, тем не менее, то, о чем они говорили, может быть интересно всем.
Если коротко, говорили, примерно, вот о чем.
– Куда выплывать из кризиса?
Какова вообще его природа?
Это для начала, а после будет ответ на извечный русский вопрос: почему ничего не получится? И, тем не менее, – какой должна быть стратегия?
Кризис медленнее развивается, чем можно было ожидать. Хотя данные нехороши. Снижение есть, и будет продолжаться. А началось оно в 2011 году. Так что санкции и падение цен на нефть тут ни при чем.
На какую модель кризиса больше всего похож этот процесс? Не на 2008-2009, не на 1998-й. А – на 1986-87 годы. Что-то похожее было тогда в СССР. Там тоже было снижение. СССР вошел в нулевой рост где-то в 1981-1982 годах. Там просто досчитывали пару процентов роста, а реально было замедление. В частности, из-за санкций, которые ввели за Афганистан. А потом, позже, добавилось еще и падение цен на нефть.
Очень похожая картина.
Это аналогия, которая вызывает опасения…
И сейчас мы остаемся в той же модели роста, какая была. А вход в эту модель случился в середине 1960-х годов.
Тогда страна была лидером мирового технического развития, космической державой. Но одновременно экономика страны была экономикой дефицита и основывалась на дешевом, малоквалифицированном труде. Ответить на новые вызовы, связанные с переходом к иным вариантам развития, такая экономическая модель не могла. Правительство во главе с Косыгиным это понимало и готовило реформу в 1965-м.
Но! В это самое время (как на грех!) была открыта самотлорская нефть.
И вот руководство страны встало перед выбором, по какому пути идти стране: получать «пенсию» (нефтяную ренту) или постоянно заниматься тяжелой, сложной работой над развитием? Решение было принято после долгих колебаний…
Вот и опять в начале 2000-х годов, когда в России пошли довольно позитивные и результативные реформы, в мире вдруг подорожали энергоносители. Злосчастная нефтяная рента!
Снова та же ситуация, те же колебания – и то же самое решение для страны.
Возможно, ход мысли был такой: в этой модели 50 лет прожили же как-то, может, и еще 50 удастся протянуть?
Но, похоже, что нет, не удастся.
Поскольку налицо очень неприятные признаки.
По ценам 2013 года некоторые альтернативные источники энергии оказались более экономичными, чем традиционные, – например, ветряные двигатели. И в то же время ускорился прогресс развития технологий добычи сланцев в США. Саудиты пытаются задушить эту инновацию на нефтегазовых рынках. Когда они сбрасывают цены на нефть, не давая подняться инновационным сланцевым бизнесам (а они все равно поднимутся в итоге) – так это не заговор против России, а, наоборот, битва с американским империализмом за коренные российские интересы!
Но вернемся в Россию. Почему падают темпы?
Ответ на это очень простой: потому что падают инвестиции.
Как запустить инвестиции?
Тут два варианта.
Первый: структурные реформы, и, соответственно, рост привлекательности инвестиционного климата.
Второй: вброс государственных денег (т.е. примерно 9 триллионов рублей, которые находятся в резервах национального правительства). Но этого явно мало, потому что в год нам нужно не меньше 15 триллионов. Можно, правда, «раскулачить» кого-нибудь…
Структурные реформы – план хороший, только в нынешних геополитических условиях он не даст результатов. Потому что идет война в Донбассе. А, значит, санкции не отменят, и мировые инвестиции так и будут перекрыты этими санкциями. Внутренние же инвестиции перекрыты военно-политическим риском.
На первый взгляд, мы упираемся в тупик.
Но какое-то будущее все же есть? Вот давайте через него и посмотрим на сегодняшнюю ситуацию.
В 20-е годы, как считают многие экономисты, начнется острая мировая конкуренция за высококачественный человеческий капитал. А готовы ли мы поучаствовать в этой конкуренции?
ХХ век, начало ХХI – это бум развития образования. 50 лет назад в вузы поступало 10-12% выпускников советских школ. А теперь – 88%. Раньше школа готовила к жизни, а теперь к поступлению, к сдаче ЕГЭ.
На подготовке к ЕГЭ сформировалось поколение школьников, одни из которых не могут указать на карте Среднее Поволжье, не знают, кто такой Ермак, а другие не помнят ничего про бином Ньютона или про закон Ома… В итоге, что такое бакалавриат? Это попытка доучить людей тому, чему они должны были научиться в школе. Бакалавриат доучивает, и только магистратура начинает формировать специалистов. Теперь уже и аспирантура стала новым уровнем образования.
Вообще, чем шире образование, тем ниже конкурентность, ниже качество, в большей степени проявляются недоделки и дефицит обучения. Вот оно, мировое явление – Стэнфорд или Оксфорд держатся за индийских и китайских студентов, потому что в этих странах, по-прежнему, малая доля людей, окончивших школу, поступает в вузы. Мировая тенденция такова, а высококачественных профессионалов все меньше.
В свете этой тенденции, все-таки, можем ли мы производить конкурентоспособный человеческий капитал? Да! И тому есть доказательства. Достаточно взглянуть на список нобелевских лауреатов и инноваторов, которые родились в России. Кто-то из них, правда, эмигрировал в США и Европу. Один только Владимир Зворыкин, автор идеи телевидения, создал продукт, равный 20 годовым продуктам нынешней Российской Федерации. (Люблю этот пример!)
Высшее образование появилось в России в XVIII веке, серьезные научные результаты - в середине ХІХ века. И, по крайней мере, с конца ХІХ века мы «обогреваем» мир мозгами и талантами.
Есть статистика по трем крупнейшим рынкам интеллектуального труда, куда уезжают наши соотечественники: Германия, Израиль и США. Наши (бывшие) специалисты там абсолютно конкурентоспособны в IT, математике, физике и химии, относительно – в искусстве, спорте, медиа, медицине и биологии.
Можно предположить: то, что полтора века Россия поставляет миру мозги и таланты – это не случайность. Да, таланты, бывает, уезжают – но рождаются новые.
Глава президентской администрации Сергей Иванов однажды сказал: «Люди – это наша вторая нефть». То есть ставку можно делать не только на нефтяную ренту. Куда выходить из сырьевой модели роста, которая себя исчерпала? В постановке задачи должен лежать ресурс по конкурентной возможности, примерно равный тому, от которого мы уходим, к которому привыкли – газово-нефтяному.
Кроме этих двух ресурсов (сырьевого и человеческого), есть и третий.
Можно извлекать ренту еще и из пространства. И это не только использование транспортного коридора Китай–Европа. На пространстве можно размещать много всего, включая свалки (дорогое удовольствие для современного мира!)
Вообще есть разные сценарии. Один из них сочинил Аузан в 2007 году: «Скучная страна». Такой она может стать, если не модернизируется. В ней будут жить менеджеры, охранники, гастарбайтеры... Талантливых детей по мере обнаружения будут немедленно вывозить, например, в Финляндию. А страна станет просто транспортным коридором. Никакой модернизации, а только использование торгово-пространственных ресурсов. Это политически вполне возможный вариант, между прочим, не надо сбрасывать его со счетов. Но, понятно, он плох для следующих поколений: мы не сможем иметь мирового значения, отправляя детей сразу в Финляндию, в тамошние школы.
Конечно, приятно думать о перенесении точки опоры на высококачественный человеческий капитал. Но – как его капитализировать? Главная проблема с мозгами и талантами – в том, что они очень текучие. Точнее, они даже не текучие, а летучие, как бы в эфирном состоянии. Про нефть известно, как ее в трубу загнать, как заслонки работают, как можно сочетать физически-документарное движение нефти, как ею торговать и так далее. А вот с человеческим капиталом чего делать? Как его превратить в точку опоры для развития нации?
Например, можно просто не выпускать людей из страны. В СССР доказали, что научную тюрьму устроить можно, и она будет эффективной. Раньше считалось, что принудительный труд не может использовать творческий потенциал. Однако же «шарашки» были успешными! Такое возможно при наличии сильной идеологии и внешней опасности, что, к счастью, встречается не всегда. Может, экономическими методами привязывать людей – займы давать, законтрактовывать таланты? Это, конечно, не лучшее, что можно предложить…
Хорошо бы создать магнит, сделать такую среду, из которой бы таланты не уезжали. Потому что им здесь было бы комфортно. Мечты!
В книге Дарона Асемоглу и Джеймса Робинсона «Почему нации терпят поражения» описывается очень интересная вещь, связанная с европейскими колонистами. В одних колониях они создавали институты, направленные на выжимание всех ресурсов из людей (например, в Конго), а в других (например, в Канаде) – на обслуживание человека, колониста. Одни и те же люди, одни и те же культуры, одни и те же страны произвели два совершенно разных типа институтов: экстрактивный и инклюзивный.
Так вот у нас в России замечательный, отлаженный экстрактивный институт (зря у нас некоторые говорят, что в стране нет институтов.)
У нас вообще есть хорошо поставленная рентная экономика. В некотором смысле, мы живем в стране, которая состоит из сплошных нефтяных вышек, терриконов, угольных отвалов и карьеров. Здесь хорошо зарабатывать, вахтенным методом, но семью лучше держать в другой стране. Мы имеем хорошие, совершенные, качественные экстрактивные институты, которые вполне соответствуют тому ресурсу, который является для нас сейчас основным – нефтяному. Мы получаем ренту, выжимаем ее из нефтегазовых и иных целевых ресурсов, вся экономика состоит из экстрактивных институтов.
Понять, что хорошо, а что плохо – легко. Но реально ли поменять одну систему институтов на другую?
Тут и вспоминается один из главных русских вопросов: почему опять ничего не получится? Впрочем, может получиться, если сменить траекторию. Иногда такое происходит, удается.
В 80-е годы Мартин МакГир и Мансур Олсон нарисовали такую модель: приближенные к правителю люди сколачивают капиталы, в этих условиях им сначала нужны максимально размытые институты, чтобы было удобно выжимать активы из страны. А когда они все поделили – что дальше? Они оказываются перед тяжелым выбором: либо бороться друг с другом, а это дорого и результат неизвестен, – либо создать институты, которые позволяют эксплуатировать захваченные активы производительно. Так что у элиты иногда возникает спрос на право. Однако, учат нас Олсон и МакГир, если возникают новые голодные группы – игра начинается снова.
Александр Аузан полагает, что постсоветская Россия уже два круга прошла. Возникали новые голодные группы, и начинался новый процесс битвы. Но есть основания считать, что следующее окно возможностей будет более стабильным. Потому что кроме циклов, связанных с разделом активов, возникает еще один дополнительный фактор – фактор наследования. Российские компании уходят на Кипр не только из-за налогов. Дело в том, что британское право на Кипре позволяет делать семью бенефициаром, но при этом управление активами и бизнесом семье не передавать. Согласитесь, что когда возникает проблема наследования, спрос элиты на институты резко возрастает.
Самое страшное будет, если мы опят войдем в «окно возможностей» (такое как Перестройка), и не будем знать, что делать с этими возможностями.
Что нужно сделать для того, чтобы в окно возможностей войти, а не выброситься в него? Бывает же, что кто-то в окно возможностей выпрыгивает и разбивается насмерть…
Как понять, что получилось? Что мы использовали окно возможностей по назначению? Например, если люди из Южной Кореи поедут в Екатеринбург жить и работать, будет ясно: у нас создана комфортная инклюзивная институциональная среда. Сценарий реализован. Создан тот магнит, который притянет высококачественный и высокоинтеллектуальный человеческий капитал.
Почему раньше не удавалось построить хорошие институты? Потому что не были учтены культурные ландшафты. У нас заимствованные из американской системы институты рушатся, не стоят, не приживаются на этом культурном ландшафте. Если мы говорим о человеческом капитале, надо принимать в расчет культуру. Вот нефть бывает легкая, тяжелая, с разными условиями извлечения. Люди тоже разные, и то, что мы человеческий капитал не воспринимаем как специфический – это очень странно.
«Культура имеет значение», - как сказал С. Хантингтон. Некоторые в это верят, в правительстве даже. Профессор Аузан частенько повторяет: «Попробуйте другим путем объяснить, почему страна, которая создала водородную бомбу, спутник, космический корабль, 100 лет не может сделать конкурентоспособный автомобиль, холодильник, телевизор. Если вы найдете другое объяснение, я сниму свои аргументы!» – Да, наверное, ты прав, - отвечают ему высокие начальники.
Вот если б можно было учесть культурные особенности при перестройке институтов!
По мнению Аузана, поворот – от экстрактивных институтов к инклюзивным – может случиться в 20-е годы. Поворот к институтам, в которых хорошо жить умным, талантливым, много зарабатывающим людям. Страна, которая была способна стать первой в космосе – была вполне способна преобразовать институты, но не сделала этого, потому что выбрала другую модель.
Но может быть, все ещё получится!
К выступлению Аузана дал неожиданный, но очень по делу, в тему выступления, комментарий модератор лекции – Кайрат Келимбетов.
Среди прочего он сказал:
Он рассказал, что сегодня Казахстан так же находится в поисках способа воспроизводства человеческого капитала… Самое интересное, что в отличие от китайцев и европейцев – казахстанцы, в основном, возвращаются после учебы за границей на родину! Может быть, там уже создали какую-то специальную среду, которая комфортна. Еще Келимбетов рассказал о создании целого университета, в который приглашают казахстанских ученых, которые работают за рубежом. Это вполне реально – создавать лаборатории и производить инновации непосредственно в Казахстане. Это большая точка роста, которая и дальше будет развиваться. Понимание того, что нехорошо зависеть только от нефтегазовых ресурсов, нефтегазового богатства в Казахстане есть давно.
Аузан дал комментарий к этому комментарию:
– У меня такое ощущение, что в очередной раз разыгрывается история, когда Казахстан обходит Россию на повороте… Мы думаем, спорим, что надо сделать, но получается так: обсуждение общее, а действия – ваши... Меня спросили в нашем Астанинском филиале МГУ: «Какие у вас впечатления от лекции, от наших студентов?». Я говорю: «Вообще впечатления хорошие, потому что у всех глаза горят. Казахстан – это государство горящих глаз».
Не случайно, значит, завязалась дружба, сотрудничество и интеллектуальные беседы! Что ж, будем ждать продолжения.
