За время, прошедшее с октября 1993 года, страх перед толпой в среде государственных управленцев сменился презрением к народу. У нас даже на выборных позициях оказались люди, которые употребляют слово «быдло» в отношении источника собственной власти. Это – содержание десятилетней истории. Остальное – безальтернативные президентские выборы и будущая всеобщая назначаемость и вообще всякие демократическо-процедурные фишки – только форма.
Мой друг Яша в ночь на 4 октября рекрутировался в добровольные защитники Моссовета. Ему для этого пришлось пойти на обман, будучи только слушателем военной кафедры о бактериологическом оружии и количестве санитарных машин в медицинском батальоне («кадилляк» - иронизировал полковник, кажется, Савченко, один из двух офицеров-преподавателей, которые все казались близнецами с одинаковыми фамилиями). Яшка назвался лейтенантом армии, и ему почему-то поверили. Они даже ходили на разведку в Белый дом, где большинство народу в тот момент уже беспробудно дрыхли, и охрана была незначительна. «Разведчики» походили туда-сюда, как мыши, но, не имея дальнейших приказов и, более того, оружия и целей, ушли назад. Утром, перед штурмом, добровольцев распустили.
Другой мой однокурсник, Илья, сражался на стороне защитников Белого дома, получил по голове дубинкой и, придя на лекцию, рассказывал ужасы. Мы с ним поначалу повздорили, все-таки удивительно, как можно было сражаться на стороне, где были не только «против демократии», но и просто фашисты. Я и сам, признаюсь, ходил по призыву Егора Гайдара к Моссовету, но никакой попытки его захвата и близко не было, и мы разошлись, недовольные, что не удалось помочь Родине и сразиться за свободу. Илюша говорил, что они, наоборот, за самую что ни на есть демократию, парламентскую, против ельцинского распада СССР и ограбления народа и бандитизма. Повздорив, мы пришли к выводу, что содержательные различия между нашими позициями несущественны и преступные политики с обеих сторон вряд ли смогут повлиять на нашу дружбу.
Тут же я узнал, что в заварухе пропал мой друг Марк. Ни в морге, ни в больницах его не нашли. А в милицейских обезьянниках, среди арестованных защитников Белого дома, с удовольствием оравших антисемитские призывы, искать явного еврея было странно. К сгоревшему Белому дому не пускали, солдаты в оцеплении говорили, что всех раненых и убитых уже вывезли и, кажется, врали. Марик нашелся через три дня, когда ему из тюрьмы дали позвонить и родители его выкупили за небольшую взятку.
Тогда же стало очевидно, что экзальтация и свобода конца 80-х - начала 90-х кончилась. А началось «усиление» режима. Прикрытием «усиления» был поиск загадочных снайперов, а ведомственной причиной – попытка разобраться с «бизнесменами» одной национальности с Русланом Хасбулатовым, которые стали селиться в общежитиях за взятку коменданту. Ни комендант, ни бандиты особенно не пострадали. Зато стало «нормально», что автоматчики могут зайти в студенческое общежитие и положить всех на пол. Громче всех возмущались нарушением прав человека и досудебных процедур почему-то арабские студенты из Палестины. Они-то и получили по печени. А следующем году российское государство решило немного повоевать.
Психологи и социологи, отметили, что презрение власти к народу времен Владимира Путина, вероятно, происходит еще и из опыта выборов 90-х, когда неблагодарное население Петербурга прокатило на выборах Анатолия Собчака и выбрало «предателя» Владимира Яковлева, которому теперь приходится каждый раз сочинять министерскую должность. Нервные выборы 1996 года тоже остались в памяти номенклатурными. И многолетняя неспособность центра что-то сделать с Наздратенко в Приморье, и т.п.
Между тем настоящая рефлексия демократии 90-х должна была бы показать, что нет ничего опаснее для власти, чем страх перед народом, грубый снобизм, административная слабость и опора на силовую номенклатуру, не способную в нынешнем виде ни на что, кроме награждения непричастных и наказания невиновных. И еще управленческая неспособность, когда решения принимаются неподготовленными, хотя время было, а, приняв решение, политики сами мешают его выполнению. Конфликт в 1993 году можно было предсказать, и подготовиться, и не допустить столкновений. Но, даже приняв решение о силовом вмешательстве, можно было не усугублять дело «политическими» колебаниями и непрофессиональными тактическими шагами.
Исследования начала 90-х показывали, что экстренная либерализация сама по себе не вызвала протеста населения. Русский народ, кажется, уважает, когда за дело принимаются рьяно, со всей дури, по-нашему. Экономисты-демократы вместо того, чтобы развить успех, стали готовиться к отставке и народному гневу. Что и получили, хотя еще и не по полной программе.
Для нынешней власти вопрос об отношении к населению будет решающим. Как только народ почувствует, что исключен зоны политической свободы, от влияния на государство, пусть даже иллюзорного, что не спросив и ничего не объяснив номенклатура решает вопросы, находящиеся во власти суверена: собственности, войны и мира и т.п. Когда он поймет, что за справедливостью идти некуда, страна растаскивается на куски, а власть даже не может уговорить милицию не пропускать террористов на блок-постах за 50 руб., то реакция будет неизбежна.
Причем европейская цивилизация в ХХ веке уже показала, что приходит на смену слабым режимам, презирающим народ. Это «народный» фашизм. Что и показали «цветочки» 1993 года.
