Эксперт Московского центра Карнеги, главный редактор журнала "Pro et Contra" Мария Липман полагает, что основным трендом новой политической повестки сегодня будет пересмотр контракта с элитами и обществом. А поиск решения будет протекать на фоне сложного положения людей, эти решения принимающих. Впрочем, по мнению эксперта, мечтать о тотальной политической конкуренции, не говоря уже о верховенстве закона, пока не приходится.
Мария, мы с осени традиционно ждем новую политическую повестку. Как считаете, что нас ждет нового в ближайшее время в политическом поле?
Вообще-то, говорить о политической повестке – дело неблагодарное. Всегда трудно что бы то ни было предсказывать. Но есть вещи, которые видны уже на сегодняшний день. Во-первых, некая политизация политического пространства становится все более очевидной. И дело тут не только в московских выборах, которые возвращают нам настоящую московскую политику, какую мы не видели в Москве уже более десяти лет. В целом в Россию возвращается публичная политика, в которой идет борьба за избирателя.
Подобные процессы происходят не только в Москве, но и в некоторых других регионах. Эксперты по региональной политике ожидали, что в некоторых регионах кампания будет трудной. Это свидетельствует о том, что конкуренция в ряде регионов существовала и раньше, что это не вполне новое явление.
Процесс этот будет нарастать?
Мне кажется, что будет. Здесь очень показательно решение о том, что Навальный может баллотироваться и участвовать в кампании. Что это (с точки зрения лиц, принимающих решение) оказалось меньшим злом, нежели использование [против него] других инструментов, которые обеспечивали существование политической монополии. То, что в данном случае был избран другой путь, дает основание предполагать, что и процесс политизации общественного пространства может развиваться и дальше.
Об этом говорят также просачивающиеся сведения из верхов, где возник недавно новый формат – встречи высокопоставленных чиновников администрации с экспертами. Иногда сведения о том, что там обсуждается, просачиваются в виде слухов, но в последнее время участники встреч довольно активно обсуждают это публично. И они говорят о некой установке на расширенное присутствие политики в публичном пространстве. Якобы это сейчас новый проект, который ассоциируется с именами Володина и Бадовского.
Прошлый год был ознаменован такими демонстративными заявлениями со стороны власти, как изменения в законы о митингах, клевете, потом законы об НКО, чувствах верующих, о геях и другие. Как считаете, тренд наступления на меньшинство сохранится?
Вот это очень трудно предсказать. Собственно даже само намерение политизировать российскую жизнь – это наверняка проект, который поддерживают не все причастные к принятию решений, а только какая-то часть. Мы же знаем и видим, что в высших кругах нет единомыслия. Там есть разные взгляды на то, как Россия должна развиваться. Есть, по всей видимости, и те, кто считает, что нужно продолжать держать российское политическое пространство под замком. Мы видим противоречивые тенденции и, соответственно, борьбу между разными группами и их предпочтениями. Стремление увеличить конкуренцию в политике - тренд, о котором заговорили публично. Но сторонники более жесткой линии всегда менее публичны. Так что, из наиболее видимых процессов не следует, что эта линия уже победила.
Российская власть очень живо реагирует на происходящие события. И даже если какие-то решения на сегодняшний день приняты, например, по части политизации, то в дальнейшем они вполне могут быть пересмотрены.
Что же касается вашего вопроса, то действительно, прошлый год ознаменовался целым рядом шагов, законодательных и иных, которые носили репрессивный характер. Они направлены, как кажется , на подавление и запугивание той части общества, которая склонна проявлять автономность и нелояльность.
То есть не факт, что сторонники отхода от репрессивных мер, сторонники открытости власти набирают силу?
Не берусь утверждать наверняка. Вроде бы подведены итоги кампании против неправительственных организаций (НКО – «Полит.ру»). И на этот момент, насколько можно доверять заявлениям высокопоставленных начальников из числа представителей прокуратуры, кампания эта завершена и результат ее [по своим последствиям] относительно незначителен. Не сопряжен с тюремными сроками и насильственным закрытием организаций, заведением массовых уголовных дел и так далее. То есть последствия по сравнению с объемом проверок, давлением, дискредитацией [этих организаций] относительно невелики.
Сейчас наступает новый этап, который берет начало как раз сегодня, когда будет объявлено, какие из организации получат государственное финансирование.
То есть это будут те, кого власть приветила, так сказать?
Я бы сказала не так. Это будет некоторый эксперимент: «Давайте этим бузотерам дадим государственные деньги, посмотрим, как они будут ими распоряжаться, что они будут делать. А потом решим, что мы будем с ними делать». Потому что вся кампания против НКО, получающих иностранное финансирование, начавшаяся даже не в прошлом году, а в конце 2005 года проходила под лозунгом: «Кто платит, тот и заказывает музыку». Теперь государство намерено само заказывать музыку. Музыку, которую будут играть правозащитные организации.
Но мотив этой музыки, которую заказывает власть, все же меняется?
А вот посмотрим. Думаю, что обе стороны не знают, чего друг от друга ждать. Организации, деятельность которых власти не нравится, с опаской, не зная еще, как дело пойдет, все же попросили себе государственные средства. И дальше посмотрим. Думаю, и власть, дав им денег, тоже будет относиться к ним с подозрительностью. Организации и власть будут теперь друг друга проверять на «договороспособность».
В 2012-13 годах много говорили про раскол элит, про брожение элит. Как, по-вашему, здесь динамика как-то переменилась? Стали элиты более единодушны или кризис по-прежнему зреет?
На мой взгляд, раскол элит, понимаемый как соперничество различных интересов, присутствовал всегда, Путин, в должности президента и в должности премьер-министра, служил тут безусловным арбитром. Он для элит являлся истиной в последней инстанции, разрешал конфликты как считал нужным и при этом стремился к тому, чтобы они не выплескивались в общественное пространство.
Сейчас, уже на протяжении некоторого времени, внутриэлитные конфликты выплескиваются в общественное пространство значительно чаще.
Например, история с арестом Навального в зале суда и его последующим выходом на свободу и участием в выборах – по всей видимости, результат того, что в верхах были разные представления о том, как следует поступить с Навальным . То же и с «отставкой» Якунина.
Конфликты стали и чаще, и резче, и заметнее. Связано ли это с тем, что Путин больше не считает для себя необходимым их улаживать где-то там за сценой, или с тем, что не в состоянии это сделать? У нас нет ответа на этот вопрос. Разумеется, представители власти никак это не комментируют.
Что не произошло с элитами, так это пересмотра лояльности Путину как наиболее рациональной стратегии поведения . Как бы сильные мира ни сражались и ни бились друг с другом, лояльность Путину остается неизменной позицией для любого представителя элиты.
Но те внутриэлитные конфликты, которые наблюдаются сегодня, это еще не настоящий раскол. В нашей новейшей истории есть очень яркий пример раскола элит, который происходил при Горбачеве. Часть политического истеблишмента тогда была вместе с Горбачевым, а другая часть - против, и, в конце концов, дело дошло до государственного переворота. Такого раскола сегодня, конечно, нет. Сегодняшний раскол не приводит к тому, чтобы группа элит напрямую обращалась к гражданам, со словами, что «мы – правы, а «они» – нет. Мы знаем, как будет хорошо для страны, поддержите нас!»
У нас люди из окружения Медведева пытались лишь как-то намекать обществу на нечто подобное в 2008-2009 году, но ничего толком так и не произошло. Игорь Юргенс тогда очень осторожно, очень уклончиво, так чтобы всегда можно было взять слова назад, высказывался в том смысле, что надо создавать коалицию. Против кого коалицию? Он не уточнял. Но сейчас ничего такого не происходит.
Значит, имеющийся раскол, соперничество беспокойства не вызывает?
Это вызывает беспокойство. Еще как вызывает. И приводит к изменению некоего неписанного «контракта» власти с элитами. Если раньше он мог быть описан примерно как: «Вы проявляете лояльность и откликаетесь на наши просьбы финансировать те или иные проекты. А за это у вас будет иммунитет - мы не станем пристально вглядываться в вашу бизнес-деятельность». Сейчас это выглядит иначе. Лояльность элит сегодня не гарантирует им безопасность. Среди изменений в отношениях с элитами можно упомянуть и принятие закона, препятствующего чиновникам иметь активы за рубежом. Положение стало более сложным: у власти стало пряников поменьше, значит, в дело чаще идет кнут. Власть идет на некоторое ужесточение отношений с элитами, чтобы упредить возможность пересмотра безусловной лояльности верховному правителю.
Есть мнение, что это позволило государству сегодня почувствовать себя более уверенно, власти - почувствовать себя более легитимной.
Не думаю. Ситуация вообще стала менее стабильной и менее надежной для власти. Представьте себе, на протяжении десятилетия положение власти было исключительно прочным: Никакой конкуренции, никаких серьезных рисков, никаких угроз устойчивости. Полный контроль над политической сферой и практически стопроцентная гарантия, что ни одна мышь не проскочит, не проникнет в политическое пространство вопреки воле Кремля.
У этой стабильности было три кита: растущие цены на нефть, безусловная лояльность элит и пассивность общества, эдакий «пакт неучастия» - «Вы в нашу жизнь не лезете, мы – в вашу политику». И во всех трех опорах обнаружились трещины. Цены на нефть больше не растут, с элитами власть сама упреждающим образом нарушила «контракт», а граждане - хотя и небольшая их часть - нарушили «пакт неучастия» и вышли на площадь.
Из-за этого все пришло в движение. Это и есть снижение стабильности, которое создает более сложное положение для тех, кто принимает решения. Вот они, приметы нынешнего периода.
И как, по-вашему, власть пытается с этим справляться?
Ну, вот как раз один из путей – это приоткрыть политическое пространство. Но это, конечно, не единственный путь. Можно представить себе еще один новый виток репрессивной политики. Думаю, мы еще много чего увидим.
Что кажется невозможным - это заталкивание страны обратно, туда, где она находилась до конца 2011 года. Для этого просто нет больше ресурсов... Но и не стоит думать, что нас ожидает переход к открытой политической конкуренции на всех фронтах и к верховенству закона.
О последнем мы с вами вообще не говорили и не случайно. Потому, что в этой сфере пока не видно никакого движения. Тем не менее, ситуация будет более игровая, менее предсказуемая. И это открывает новые возможности.
И, может быть, даже позитивные?
Возможно, что и позитивные.
