«А некоторые даже изменили естественное употребление… мужчины на мужчинах делая беззаконие» (апостол Павел)
Апостол Павел
Гей-история
Есть темы случайные и проходные, которые вдруг по чьей-то прихоти становятся обсуждаемыми и едва ли не центральными. Такова, например, тема политики вокруг содомии, или gay-politics. Тема в общем довольно случайная, но уровень дискуссии, а также недавнее интервью Барака Обамы со словами о «наших братьях-геях» и ответы папы Франциска на вопрос о геях, в котором он признал геев «братьями во Христе», требуют некоторого осмысления.
Православные лидеры выражаются примерно в таком смысле: не допустим, не сдадим! Существует, на первый взгляд, неразрешимое противоречие между традиционалистской и релятивистской точками зрения на вопрос сексуальной ориентации или, если точнее, на социальное позиционирование представителей «нетрадиционной» ориентации.
Для наглядности эти точки зрения надо бы представлять не синхронически («одни думают, что…, другие же считают…»), а диахронически («как оно сложилось»), чтобы было понятно взаимоположение этих антипозиций. Для начала вынесем за скобки вопрос о том, откуда берутся геи, или, как говорят врачи, о генезе. Будем считать, что в человеческой популяции изначально присутствует некий процент этой самой нетрадиционной ориентации. Генетика, импринтинг ли это, или влияние изолированных гомогенных обществ, трудно сказать. Более симпатичной представляется социальная гипотеза (так жизнь сложилась, так устроилось общество вокруг них), но верна, скорее всего, комплексная (и то, и се).
Итак, в обществе существует группа, дифференцирующим признаком которой является сексуальная ориентация. Причем такая, которая не связана с демографическим воспроизводством, а связана только и исключительно с сексуальными практиками и определенным типом межличностных отношений вокруг этих практик, имитирующим семейные отношения.
До наступления эпохи кризиса модерна эта группа вычленялась только сложными статистическими методами, если вообще вычленялась. Дело в том, что как в архаике, так и отчасти в модерне, действовало табу как на содомию, так и на обсуждение вопросов вокруг нее. Насколько мы представляем себе архаические общества, негативизм в отношении нетрадиционности был связан, с одной стороны, с сакрализированным пониманием сексуальности, а с другой, со стратегией выживания, которая предполагала демографические приоритеты. В семитских обществах (из которых вышла Библия) действовало абсолютное табу на мужской гомосексуализм, в то время как на женский попросту не обращали большого внимания – женщины не были частью публичного пространства. Проблема была в гендерной роли: мужчина, который становился женщиной, переставал быть членом общества в полной мере, переходя в категорию париев. Соответственно его/ее партнер осквернялся также через эту смену ролей. Поэтому для семитских народов гомосексуальность – это скверна.
В индоевропейских культурах все было несколько иначе – гомосексуальные связи могли (не обязательно, но могли) выступать в качестве одной из воинских инициатических процедур (через это становились мужчинами в социальном смысле). Это было и у хеттов, и у греков, которые распространили эти обычаи на вполне гражданское полисное общество, например, в Афинах. Табуировались жестко только связи между взрослыми мужчинами. Что касается женщин, то в силу вышеупомянутой закрытости гинекéя (женской половины общества) никто не обсуждал тему скверны, например, лесбосского кружка Сапфо, хотя для нормальной афинской гражданки такая тема была бы явно лишена социального смысла – нет активной социальной роли, значит нет и ограничений. В эпиграммах или эротической вазописи тема нетрадиционных связей могла быть предметом шуток и подтруниваний наравне с использованием «олесбóсов»(примитивных деревянных фаллосов) и другими народно-сексуальными практиками.
И у семитов, и у индоевропейцев была тема гомосексуализма как скверны: в одном случае вообще любого, а в другом – между взрослыми. До возникновения христианства такая точка зрения была единственной.
Христианская модернизация этики
Христианство сделало для Европы одну важную вещь: оно, с одной стороны, привило индоевропейским народам семитское отношение к полу как к сакральному предмету. Нельзя относится к половым контактам как к чему-то личному и произвольному, ибо это прямо касается порядка в мире и личного спасения. И как частный результат тема однополых контактов из мягкого и обусловленного табуирования перешла в жесткое и однозначное. Это значит, что в христианстве (по идее) было усвоено осуждение однополых контактов, свойственное еврейской Библии. Архаическое семитское представление о специальной сакральности сексуальности фактически стало социальным регулятором в отношениях полов. Половой акт в христианской культуре стал как и у семитов зоной контроля и табуирования, но не через понятия чистого-нечистого, как в их архаике, а через понятие грешного-праведного. Но, с другой стороны, христианство даже по отношению к традиционным гетеросексуальным контактам оказалось в двойственном положении.
Брак – установление законное, т.е. вполне архаическое, но аскетический идеал ставит его под некоторое сомнение как «блуд под венцом». Этот радикализм, «штурм небес», свойственный христианству, прежде всего восточному, имеет отношение к важной теме – теме модернизации цивилизационных оснований, заложенных в архаике. Дело в том, как это проницательно заметил Г.К. Честертон в своем знаменитом эссе «Что не так с миром?» вопрос о свободной любви – не о браке (и не о однополом браке, добавим мы), а именно и только о человеческой сексуальности.
Модерн привносит сюда религиозно-этическую тему рационализации и либерализирующего пересмотра законных норм. Раннее христианство с его противофарисейским и противозаконническим пафосом в этом отношении очень показательно. Христос ругает законников именно за узкое, «архаическое» понимание нормативности. Апостол Павел в Послании к римлянам тоже порицает содомические контакты, называя их «беззаконие» (ἀνομία,), хотя в сочинениях Павла эта тема не лишена некоторых странных обертонов – разговоры о «пакостнике», поселившемся «во плоти» Павла, вызывают вопросы. У американских библеистов даже появилась гипотеза о том, что сам «апостол языков» боролся со своими «нетрадиционными» настроениями. Впрочем, сия гипотеза не имеет у нас хождения, так что мы останемся при традиционном представлении об апостоле Павле.
Главное, что уже в раннехристианской культуре была размечена диалектика нового культурного кода. Этот код – код любви. Если Христос говорил о братстве с прелюбодейками и мытарями, дозволял касаться себя кровоточивой женщине, исцелял парализованных и слепых в субботу, это значит, что архаический код, основанный на табуировании, прошел радикальный пересмотр. В этом смысле христианская отмена закона и замена его на учение о долге, благодати и воздаянии вполне выглядит как модерн.
Закрытая дверь и новые перспективы
И папа Римский ничего нового не сказал кроме того, что в перспективе благодати и любви нормы и границы закона выглядят относительно снятыми. В философском смысле «снятыми», как феноменологическая редукция. Папа просто констатировал, что в свете пересмотра оснований этики от архаического табуирования к «любви», т.е. представлению о грехе и милости к грешникам, архаическое отвращение от грешника как от оскверненного более для христиан не актуально. Что же касается претензий геев на уравнение прав их сожительства и светского брака, то это вопрос более юридический, а не церковный. С католической точки зрения это сожительство не может считаться браком, равно как женщина не может быть священником. «Эта дверь закрыта», - отрезал папа Франциск I.
«Неестественные» братья и сестры с христианской точки зрения остаются братьями, а не оскверненными выродками, как и блудный сын остался сыном для отца. Но, несмотря на любовь, грех остается грехом, а противоестественное (с христианской точки зрения) соединение двух плюсов вместо плюса с минусом и противоестественная смена гендерных ролей называется беззаконием и придать ему форму закона нельзя. Беззаконие – это систематический грех, а грех – понятие, связанное в христианстве с путем. Сошел с пути, заблудился – согрешил. Но есть возможность вернуться на путь правды. В этом и состоит христианская точка зрения папы. Остается только любовь, помощь и сочувствие, ибо принять грех в область нормы невозможно. Любая такая попытка альтернативна христианству как мировоззрению.
Тут, вроде бы, можно и закончить тему геев и христианского к ним отношения, но в ходе рассуждения мы пришли к интересной методологии границ. Взгляд на модернизационный переворот, произведенный христианской этикой, открывает ряд очень интересных перспектив. Это тема нашего следующего разговора, здесь обозначим только пункты: взгляд на атеизм, взгляд на воспитание, взгляд на брак, взгляд на свободу, взгляд на политику (борьбу за власть).
