Есть исторические параллели, которые не хочешь, а проведешь.Не одна мировая столица желает быть похожей на Рим. Вот и партия власти хочетбыть похожей на КПСС. Не претендую на открытие – сходство впервые отмечено немной, а если и мной, то не здесь. Любопытна развернутая анатомия этогосходства. Вслед за каким-то карикатурным и маргинальным сублимированнымкомсомолом возрождается (под наименованием какого-то там фронта) нерушимый блоккоммунистов и беспартийных.
Люди старше сорока помнят – ну, не сам блок, его никто вглаза не видел, а сочетание слов.Людям моложе трудновато объяснить, что означает этот блок в условиях однопартийности.Рассуждая логически – всю страну: ведь нет же никого, кроме коммунистов ибеспартийных? Если же рассуждать совсем корректно, то взрослое население СССРделилось на КПСС, хмурое молчаливое большинство и очень брезгливое меньшинство.Нерушимый блок по умолчанию захватывал молчаливое большинство; брезгливоеменьшинство вынуждено было так или иначе очерчивать свое неучастие. Этакаярасширенная КПСС, куда для начала принимали всю страну, и надо было не вступатьтуда, а (процессуально непонятно как) выступать оттуда.
Власть (как человеческий ресурс) представляет собой закрытыйклуб: чтобы туда вступить, одного желания маловато. Партия прирастаетколичеством членов и тем сильнее, чем многочисленнее. Милости просим. В этомотношении партия власти (будь то КПСС или любая другая) – конечно, партия, а невласть. Легко было вступить в КПСС. Опытные люди помнят, что иногда было трудноне вступить. Были стандартные диалоговые формы вежливого отказа.
- А что, Прохор Ипполитович, не пора ли вступать в ряды?
- Пока не чувствую себя достойным.
- А это уж партии решать, кто достоин, а кто не достоин.
- Я подумаю.
Потому что мясо партии власти – не власть, а предмет власти.Члены (язык не врет), готовые подчиниться мозгу - партийной дисциплине,пластичному уставу. Да ну, все понятно, аж писать противно.
Сейчас много говорят о том, что КПСС была идеологизирована,а ЕР – нет. Давайте когда-нибудь потом припомним дзержинские чистки, сталинскиелагеря и хрущевский волюнтаризм. Лично я хорошо помню КПСС брежневской поры. Какаятам идеология? Коммунизм воспринимался смутно, скорее в формате тоста, как всё хорошее. А КПССсамоидентифицировалась как лучшие людистраны. Примерно как сейчас – в партии власти – те, кому небезразличнасудьба Отечества, деятельные, позитивные и т.п.
Не знаю, как вам, а мне уже это мерзко – добровольновступать в лучшие люди страны. Признавать, что вот эти вот особи с тусклымирожами – лучшие люди страны, и я хочу быть таким же, среди них. Ну, не хочешьвступать, так хоть поклонись. Ты ведьиз нерушимого блока – то есть, пардон, общенародного фронта? Хочешьдепутатствовать беспартийным? Пожалуйста – но по спискам партии власти…
Что нас ждет дальше в таком разрезе? Парторги в институтах иорганизациях, рассуждающие о нашем с вами моральном облике и решающие, комуможно выехать в Болгарию, а кому нет? Ну, с поправкой на исторические реалии.
Грустно и смешно, но скорее все-таки грустно. Кроме шуток,эти люди «исповедовали», «причащали», «отпускали грехи» и «накладывалиепитимьи». Они с постными физиономиями обсуждали, насколько аморален ВасилийКузьмич, при живой жене ухаживающий за молодой сотрудницей. Ай-яй-яй, Кузьмич.Они же на лестнице с папироской в зубах охотно делились с нами (коллегами понерушимому блоку) фантастическими, римскимиподробностями своих комсомольских школ, то есть оргий. Причем, это не былслучайный слив информации – всей этой бытовой гнусностью было принято хвастаться и гордиться.
Ладно, чего уж. Зачем только так сладострастно подражатьпоздней КПСС, бесславно жившей и околевшей в некрасивой агонии? Историческаяблизорукость - или зрячий отказ от исторического зрения как такового: на нашвек хватит, а после нас хоть цунами? Вопрос к психопатологу.
Сижу и думаю: на чем основан феномен боления за своих? Нуладно я – болел за сборную СССР, будучи по молодости лет наивным патриотом вовсех смыслах этого слова (кроме антисемитизма), – вот и сейчас дохварываю поинерции. Но моя дочь, например, бесконечно далекая от хоккея и задержавшаяся вкомнате с телевизором по другому поводу, – и она ведь втягивается, радуетсянашим голам и считает секунды, приближая нашу победу.
Они, эти хоккеисты, - наши.Они что-то делают, как мы. Под каким-то углом зрения наш хоккеист ментальноближе ко мне, чем пуэрториканский литератор. (Под каким-то – наоборот, но обэтом не сегодня). Возникает контур чего-то трансперсонального, какого-то «мы»,единой России – без кавычек.
Мой шурин, будучи в Голландии, поиграл в дворовый футбол стамошними мужиками. Есть ли ментальные различия в дворовом футболе?Оказывается, есть – там защитник, которого ты обыграл, не пытается тебя догнатьи исправиться. Если бы мы регулярно выигрывали важнейшие матчи у голландцев, ябы знал, как это ментально объяснить. Ради одного раза – не стоит труда.
Какие молодцы наши богатыри Алеша и Илья, забившие двапрекрасных гола! Ну, нет в сборной Добрыни, а то выиграли бы 3:1. И ничеготакого в том нет, что Алеша из Магнитогорска, а Илья из Нью-Джерси. Россияприрастает Нью-Джерси. Кстати, я в Магнитогорске не был, а в Нью-Джерси был.Вполне милые места. Много русских.
Если вы читаете эту колонку, вы знаете уже, кто выигралчемпионат мира. Или хотя бы – прошли ли наши в финал. Я не знаю, но надеюсь.
Прохожу по самому торцу Чистопрудного бульвара – там, гдесобственно пруд. На скамейке мужик с упоением громогласно рассказываетнебольшой компании нечто важнейшее изо всей своей жизни:
- И в году у меня выходило ДВА! А экзамен я сдал на ЧЕТЫРЕ!!И В ИТОГЕ В АТТЕСТАТЕ ВЫШЛО ТРИ!!!!!!!
Чуть поодаль стоит невысокий мужчина и негромко говорит вмобильный телефон:
- Берите по миллион триста.
Всё относительно.
«Полит.ру» посвятило предвыборному фронтостроительствуматериалы Андрея Левкина («Полковник Путинприехал на фронт», «Жизнь после фарса:пока не началась»), Михаила Захарова («От фронтменов — «фронтовикам»»),Бориса Долгина («Последняябитва»).
