Александр Павлович Чудаков был, прежде всего, нормальным здравомыслящим человеком. Этот скромный, вроде бы, комплимент получается, тем не менее, адресовать далеко не всем представителям задорного филологического цеха. Сама прикладная специфика профессии — как паразиты, мы не существуем отдельно от литературы — провоцирует впасть в гордыню или, что еще печальнее, в уничижение паче гордости. Там, где появлялся Александр Павлович, ни гордыне, ни показному уничижению не было места. Он со вкусом мог и любил поговорить не только, например, о русских третьестепенных прозаиках конца ХIХ века или о наличии профессорских ставок в N-ском университете, но и о дачных работах или о тех реках, по которым они с Мариэттой Омаровной плавали на байдарке. Помню, как Чудаков учил меня (увы, без успеха) голыми руками нести стакан с только что налитым и безумно горячим чаем по вагонному коридору: “Вы просто убедите себя, что чай комнатной температуры, а дальше будет легко: жечь перестанет”. Помню также чудаковский рассказ о том, как он работал консультантом на фильме “Открытая книга” по Каверину и как ему за несколько минут, для съемок в крохотном эпизоде, мосфильмовский портной на живую нитку сварганил превосходный парадный костюм: “Жалко, что не додумался заплатить деньги и попросить этот костюм домой!”.
Нужно ли уточнять, что характеристикой “нормальный человек” даже и в малой степени не исчерпывается человеческий и творческий масштаб личности Александра Павловича? Две его умные глубокие книги об отчаянно сопротивляющемся всякой интерпретации Чехове до сих пор остаются (и, надо думать, надолго останутся) лучшими образцами обширнейшего мирового чеховедения (1). Его монография о предметном мире в литературе заложила основы для целого направления в филологической науке. Эталоном жанра стал комментарий Чудаковых и Тоддеса к работам Тынянова (2). В очередной раз штудируя его, в очередной раз поражаешься: неужели это было сделано и протащено в печать в недоброй памяти советские семидесятые годы?
А ведь нам осталась еще замечательная проза А. П. Чудакова. Его честные и доброжелательные мемуарные очерки-конспекты, фиксирующие реплики, а то и целые монологи учителей Александра Павловича: В. Б. Шкловского, С. М. Бонди, В. В. Виноградова. И мощный роман Чудакова “Ложится мгла на старые ступени”, где рассказывается, как люди ухитрялись спасать чувство собственного достоинства в затяжную большевистскую эпоху. Мне в “Ступенях” (3) (позволю себе одно субъективное признание) особенно дороги чебачинские главы, может быть, потому, что моей маме, ровеснице А. П., довелось жить примерно в этом же месте примерно в эти же годы. Кажется, Чудакову было приятно услышать переданные мною ее слова о стопроцентной узнаваемости и достоверности изображенных в романе топографических реалий и поколенческих биографических обстоятельств.
Мысль о том, что Александр Павлович умер, жжет почти невыносимо. Сколько ни утешай себя банальностями (“Все мы смертны”), сколько ни перечитывай его чудесно живые книги и статьи — не отпускает.
Царствие Небесное! Вечная память!
(1) Чудаков А.П. Поэтика Чехова. - М.: Наука, 1971; Он же. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. - М.: Советский писатель, 1986.
(2) Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М.: Наука, 1977.
(3) Чудаков А.П. Ложится мгла на старые ступени. - М.: Олма-Пресс, 2004. - 576 с.
