Решили Рейган, Миттеран и Горбачев проверить, у кого народ патриотичнее — кто готов за державу жизнь отдать. Предлагают американцу: «Прыгни с Эйфелевой башни, ты же патриот Америки!» — «Ни за что! У меня же семья, жена, дети!» Предлагают французу: «Прыгни с Эйфелевой башни, во славу Республики!» — «Ни за что! У меня же семья, жена, дети!» Предлагают русскому: «Прыгни с Эйфелевой башни, ты же советский человек!» И тот понуро идет на башню… Его догоняют, останавливают, спрашивают: «Да, Вы — настоящий патриот своей страны, но что дало Вам силы решиться?» — «А как же иначе?!. У меня же семья, жена, дети…»
Анекдот, рассказанный в середине 80-х Рональду Рейгану; тот ничего не понял…
Выступление Генерального прокурора России Владимира Устинова в Государственной Думе 29 октября наделало немало шума. Его «антитеррористические» инициативы насчет «контрзахвата заложников» и «упрощенного судопроизводства» в отношении террористов — были встречены сначала аплодисментами. Затем последовали иные, но почти столь же единодушные оценки. Ясно, как откликнулись правозащитники: призыв к беззаконию, исходящий от поставленного надзирать за соблюдением законов чиновника, есть несомненное основание для отставки последнего. И это требование не только какого-нибудь «Мемориала», но и Комиссии по правам человека при Президенте. В том же ряду осуждающих оказалась и лояльнейшая Любовь Слиска из «Единой России», не пожелавшая возвращаться к римскому праву. А чекист Геннадий Гудков из «Народной партии» был столь же категоричен по иной причине — для него прокурорские запросы суть свидетельство непрофессионализма «силовиков». Вопрос закрыт? Если бы так…
Аргументация генпрокурора на первый, да и на последующий взгляд кажется безумной. В самом деле, запрет заложничества — причем под любым соусом — зафиксирован во Всеобщей декларации прав человека 1948 года, в других пактах, подписанных Россией. Кодификация, включение в законодательство этих самых «контрзахватов» автоматически означает, что Россия денонсирует эти пакты, и выходит из таких международных объединений, как ООН и Совет Европы.
Хотя совсем недавно Владимир Путин признал вот уже шестой год очевидное обстоятельство — в России идет война, но и военным временем новации Устинова оправдать невозможно. Женевские конвенции 1949 года и Дополнительный протокол к ним также запрещают взятие заложников при любых обстоятельствах.
Если даже говорить об «эффективности» этой меры, которая должна заставить террористов одуматься, то есть же вещи куда более устрашающие. Вот, в Китае для профилактики коррупции продажных чиновников расстреливают перед телекамерой, а процесс транслируют на всю страну. И наши телевизионщики подают этот передовой опыт с видимым сочувствием. Эффективно? Может быть. Но ведь еще несколько лет назад мы осуждали публичные казни и захваты заложников — когда речь шла о Чечне. И войска туда вошли пять лет назад именно для того, чтобы вырвать несчастную республику из пучины средневекового варварства. Что-то изменилось? Или зло — оно не само по себе плохо, а в зависимости от того, кто его несет? Если союзные и даже симпатичные китайцы, то публичный расстрел — это хорошо, а если антипатичные чеченские сепаратисты — то плохо? Если у горцев кровная месть и вообще коллективная ответственность — это пережиток, то для метрополии это вовсе даже и передовой метод. Так, что ли? Раздвоение личности — то есть, по-современному — двойной стандарт.
Назад в прошлое, господа? Тогда можно предложить нечто еще посильнее, из века каменного. Вот если бы генпрокурор, вооружившись ножом и вилкой, кого-нибудь съедал заживо в прямом эфире — это выглядело бы убедительно для самого психически устойчивого террориста. Они ведь сами так делали, под видео перерезая горло или отрезая пальцы заложникам, а пленку отправляя родственникам — чтобы были посговорчивее и побыстрее платили. Ведь именно ЭТО Россия тогда, пять лет назад, намеревалась прекратить, поскольку смириться с ЭТИМ цивилизованные люди не могут — по крайней мере, нам так говорили. Что же, в России «дикое поле» победило, и подчинило себе поле правовое? Абсурд и бред.
Инициатива Устинова — бриллиант в этой россыпи, казалось бы, противоречащих друг другу постулатов, высказываемых вперемешку и производящих впечатление полностью и окончательно победившего безумия. Но, как сказано у Шекспира, «в этом безумии есть система».
Выступление генпрокурора — лишь кирпичик в новом здании российского государства: перестраиваемся помаленьку… Вот лишь несколько зарисовок. Директор ФСБ Николай Патрушев предупреждает о нашествии из-за рубежа восьми десятков шахидов, и каждый, аки Змей-горыныч, — чуть ли не о семи документах, удостоверяющих личность. Ельцинские «тридцать восемь снайперов» отдыхают. В статье известного своей независимостью от спецслужб журналиста Александра Хинштейна сотрудники того же ведомства жалуются, что работать хорошо им мешает судебная система: ловят кого надо, только вот потом суды многих освобождают… И — очень уместно — тут же предложение зама Устинова Владимира Колесникова: освободить сотрудников правоохранительных органов от ответственности за нарушение законов в ходе оперативно-розыскных мероприятий. А в сумме вся эта «перестройка» выливается в изменение явочным порядком существующего в стране строя.
Есть в тяжелом машиностроении такой термин — «проба вперед». Прежде, чем пустить на очередной технологический процесс, скажем, многотонную обечайку (из таких сваривают корпуса ядерных реакторов), ту же операцию проделывают с меньшим по размеру куском металла, отрезанным от той же заготовки. Чтобы не было потом каких-то неожиданностей… У нас в России такая «проба вперед» — это Чечня. Там за пять лет многое испытано, так что стоит приглядеться…
Так вот, «контрзахват заложников» — это не озарение, снизошедшее на Устинова прямо на думской трибуне. В Чечне в этом году подобное было, и неоднократно. Последний раз — в ходе теракта в Беслане, в первых числах сентября со всей Чечни в Ханкалу свезли десятки родственников Басаева и Масхадова. Разве это помогло спасти заложников? Когда в конце февраля были задержаны несколько десятков родственников близкого к Масхадову полевого командира Магомеда Хамбиева, тот вскоре сдался Рамзану Кадырову. Но это ведь не контр-, а просто захват заложников…
Было много менее масштабных примеров, но никому не приходило в голову закрепить эту практику в российском законодательстве. Более того, это очень удобная позиция — списывать все ужасы на дикие местные обычаи.
Попробуем разобраться — каковы возможные результаты предлагаемой Генпрокурором кодификации заложничества и других нововведений. Зная стиль работы наших силовых структур, можно с большой долей уверенности предвидеть катастрофические последствия этой правовой контрреформы.
Во-первых, как всегда у нас, неизбежно произвольное и расширительное толкование закона. Сомневаться в этом — всё равно что предлагать носить воду решетом в надежде: «а вдруг не протечёт»? Если известен состав банды, захватившей заложников, то родственников террористов ловить можно. А как быть с восемьюдесятью шахидами — почему бы превентивно не воздействовать на них? Соблазн-то велик…
Кстати, почему именно восемьдесят? И какова достоверность этого списка, чем его фигуранты отличаются от тринадцати ингушских врачей (о них на «Полит.ру», впрочем, уже писали)? Что, если сам Басаев подбросил список? А если и не Басаев — то ведь «оперативным путем полученные данные» нужно десять раз перепроверять и закреплять, уже в ходе следствия и в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом. Известно же, что бдительность граждан усиливается сугубо, если таким образом удаётся еще улучшить жилищные условия, расчистить путь для продвижения по службе или просто свести личные счеты. А у Вас, читатель, нет ли случайно недоброжелателей? А ну как Вы — по ошибке, конечно! — попадете в такой списочек?
Вообще-то нас с Вами пока что защищает Уголовно-процессуальный кодекс, предусматривающий участие адвоката и массу разных формальностей. Тем самым Кодекс защищает и следователя — от возможных ошибок. Но некоторым «мастерам по добыванию доказательств» Кодекс как раз мешает, так что наиболее, скажем так, эффективные приемы работы вынесены в доследственный период. Это «оперативно-розыскные мероприятия» — не только «прослушка», наружное наблюдение и внедрение агентуры, но и допрос в, так сказать, неформальной обстановке — безо всяких кодексов и адвокатов, — итогом которого становится «явка с повинной». И лишь потом оформляется задержание…
Вот пример из нашей «пробы вперед». 18 марта сего 2004 года в станице Савельевской сотрудниками ФСБ был задержан Темур Хамбулатов, а затем препровожден в Наурский райотдел внутренних дел. Оттуда выдали уже труп. Объяснения были разные: то ли уже в камере тело нашли, то ли на допросе упал со стула, а сердце слабое оказалось. Правда, по данным паталогоанатомического исследования, для достижения такого результата падать со стула ему пришлось бы неоднократно и в разных положениях: на теле не было живого места. Последующая прокурорская проверка дала дивный результат: скончался Темур, не приходя в сознание, — но перед этим в бессознательном состоянии успел-де подписать бумагу, что к следствию претензий не имеет… А вообще-то родственникам Хамбулатова повезло: в отличие от тысяч других семей, они знали, куда Темура увезли, и даже получили тело для похорон. Только вот причем тут борьба с терроризмом?
Какое отношение эта сугубо кавказская история, спросите Вы, имеет к нашей российской жизни?
Добавим к прочим «убедительным» доводам еще один — судьбу родственников — и получим известное дело, на первый взгляд, полное загадок. Оказывается, мы в Москве совсем недавно — еще до генпрокурорских откровений — были свидетелями подобного типа «контрзахвата заложников». Вскоре после Беслана, когда нужно было срочно рапортовать об успехах и о предотвращенных терактах, был такой смутный случай…
Арестовали подводника Пуманэ, который вроде бы перегонял машины, в которых вроде бы была взрывчатка. И его вроде бы забили на допросе. А потом жена не опознала труп. И прозвучала версия: его-де на самом деле где-то прячут и допрашивают вежливо и профессионально, а труп — это так, чтобы сбить с толку сообщников. Если бы… Жена, а точнее — вдова, призналась, что её оперативники посетили на дому и доходчиво объяснили: коли узнает мужа — то идти ей вместе с семьей обвиняемыми по делу о терроре, как сообщникам и пособникам. Вот она и сказала, что велено — а куда денешься? Оно, оно — «семья, дети»… Правда, потом были проведены экспертизы, и личность покойного была установлена — спасибо, что есть пока конкуренция между спецслужбами. Правда, остается сомнение — не та же ли конкуренция Пуманэ погубила? Пока ехали с Лубянки, птенцы Петровки и Шаболовки спешили получить обильные признательные показания, а вслед за этим, надо полагать, дополнительные звёздочки. А присутствие адвоката на этом этапе не предусмотрено — не следствие же, оперативно-розыскные мероприятия…
Так что предусмотренные Уголовно-процессуальным кодексом гарантии прав гражданина и теперь срабатывают отнюдь не всегда — особенно если означенного гражданина с самого начала объявить террористом.
Но у этой медали есть ведь и обратная сторона: если заместо террориста споро схватили и оформили кого-то не того, значит, сам этот террорист до места доберется и своё черное дело сделает. Впрочем, такое бывало и ранее — вместо «витебского маньяка» осудили к исключительной мере наказания человек пять, за Чикатило тоже неоднократно отчитывались. А убийства меж тем продолжались. А если вернуться к нашим нынешним делам, то вспомним Мовсара Бараева: о его уничтожении отчитались трижды, прежде чем он прибыл в Москву, на Дубровку. И в розыске он на тот момент не числился, в связи со смертью. Такие ошибки смертельны не только для человека, попавшего в жернова «правосудия», но также для всех и каждого — если речь идет о борьбе с реальной преступностью или террором. Именно реальностью террористической угрозы отличается современная российская действительность от тридцатых годов — тогда «органы» фабриковали «террористов», «диверсантов» и «вредителей» под политический заказ.
Цена ошибки следствия возросла. Впрочем, если в чем-то не разобралось предварительное следствие, существует еще и следствие судебное. Там, в суде, открытый и состязательный процесс позволит с самых разных сторон исследовать все собранные доказательства. Впрочем, этот изъян устраняется с помощью «упрощенной судебной процедуры». И даже если вдруг станут известны подробности «оперативной» работы, нарушения уголовного и уголовно-процессуального кодексов в ходе дознания и следствия, а попросту — пытки, шантаж и подлог, то уже другой закон выведет «оперов» из-под ответственности.
От таких перспектив предостерегает наша «проба вперёд» — Чечня — там подобные и более «крутые» методы явочным порядком используются уже скоро как пять лет: фактически отменена презумпция невиновности, практикуются внесудебные казни, а разного рода спецслужбы имеют карт-бланш. В борьбе с настоящим, а не выдуманным маргинальным террором успехов не видно, скорее, наоборот: государственный террор сделал эту «машину смерти» «вечным двигателем». Свежая идея об установлении ответственности родственников лишь увеличит его КПД. Если до сего времени традиционные семейные связи в Чечне обычно противопоставлялись ваххабитским джамаатам, то теперь домашних просто-таки принуждают идти за непутёвыми детьми — другого выхода все равно нет.
Но, повторяю, речь сегодня идет не только и не столько о Чечне — обо всей России. Что бы сказали во время оно о директоре военного завода, посмевшем с высокой трибуны заявить: «Ну да — не можем мы соответствовать ГОСТам и прочей техдокументации… Так что извольте эти ГОСТы и остальные бумажки для нас, хороших, отменить вместе с военной приемкой! А военпредов гнать взашей!» Боюсь, патриотизм бедняги оказался бы неоценённым, и даже «органы» бы им побрезговали. Незадачливого докладчика тут же запеленали бы в смирительную рубашку, и — прямиком к доктору Титаннушкину. Ибо когда некондиционный снаряд рвётся в стволе — это серьезно. Ясно, где и когда взорвалось, когда, где и кто его сделал. Причинно-следственная связь очевидна. А невиновные люди за решёткой — это ведь ещё нужно доказать, что они невиновны… Равно как и очередной теракт, осуществленный террористами, за отлов или, паче чаяния, уничтожение которых уже отчитались — кто будет смотреть и проверять? Тут всё поврозь: отдельно — следствие, отдельно — причина, то есть следственные органы. И, случись что, некому взять эти следственные органы за причинное место. Все механизмы контроля предусмотрительно выключены. Но вот когда из уст лиц, одной из важнейших задач которых является именно контроль за соблюдением законности, раздаются призывы ликвидировать остатки контрольной системы, тут же в одной и той же речи присутствует всё вместе и сразу! Так почему же к трибунам не бегут добры молодцы в белых халатах и с носилками?
«Что молчишь, Русь?» - Не даёт ответа…
