История России– по крайней мере последние триста с лишним лет – не просто выстраивается вдольпоследовательной модернизационной оси, но во многом организована вокругнепрекращающейся полемики между сторонниками и противниками модернизации, междусторонниками и противниками различных стратегий модернизации, и что самоеглавное, – между модернизаторами и модернизируемыми. Очевидная национальнаяспецифика ставит перед исследователем проблему описания отклонений от некоегоэталона модернизации, порождая такие понятия, как «запаздывающая модернизация»,«недомодернизация», «ускоренная модернизация», «догоняющая модернизация»... Снашей точки зрения, говорить о специфике российской модернизации необходимо нестолько через указание на несоответствие универсальному образцу, сколько черезпрояснение ее внутренних оснований и механизмов. Которые состоят не столько виспользовании внешних образцов (то, что в классических и нормативных теорияхмодернизации описывается как вестернизация), сколько в настойчивых попыткахнайти модернизационную точку опоры в собственном прошлом. Этот темпоральныйакцент российской идеологии модернизации позволяет выдвинуть в качестве ещеодного рабочего концепта – понятие «ностальгическая модернизация», чье отличиеот перечисленных выше понятий состоит в том, что оно не содержит в себеимплицитного указания на внешний образец.
Очереднойвираж российский модернизации дает еще один весомый повод к такому разговору.
Парадоксальностьприсутствия советского прошлого в современном общественном сознании и массовойкультуре не исчерпывается травматическими эффектами, связанными снепрекращающимся переживанием (и проживанием) этого прошлого и актуальнымпротивостоянием между различными способами его восприятия и описания. Неисчерпывается оно и более фундаментальным разрывом между ностальгическимотождествлением с былым советским величием и болезненным ощущением не толькосамой утраты, но и невозможности вернуться к утраченному. Не исчерпывается онои рессентиментом по отношению к внешним и внутренним врагам, на которых можетбыть перенесена вина за эту утрату. Мы имеем дело не с чистой ностальгией иотыгрывающим ее интенцию возвращением утраченного объекта, а с политикой,направленной на позитивное перекодирование ностальгии по советскому прошлому вновый российский патриотизм, для которого советское практическиполностью лишено какой-либо исторической специфики, являясь частью общегокультурного наследия, комически не различающего собственную гетерогенность.
При этомперед нами дискурс, с недавних пор позиционирующий себя как часть дискурсамодернизации, парадоксальность которой состоит в том, что ее позитивнойэнергией должна стать до сих пор нерастраченная энергия травмы,высвобождающаяся благодаря превращению стигматизированного, – «утраченного» или«отобранного», – прошлого в часть общепризнанного культурного наследия, законновписанного в настоящее. Соответственно, прошлое выступает здесь не как объектотождествления, а как ресурс преобразования. Возникает не простая фигура возврата,а такая зеркальная конструкция, при которой прошлое оказывается некимисторическим горизонтом, обеспечивающим новые свершения. Эту ситуацию можноописать как ностальгию, превращающуюся в источник модернизации, или какмодернизацию, побудительным мотивом которой является ностальгия.
Ностальгическое чувство, которое исходит изаксиологического противопоставления прошлого и настоящего, видит прошлое вкачестве утраченного идеала. Будущее отсутствует в такого рода ностальгическихконструкциях: оно рассматривается или как еще большее усилениесоциально-психологического дискомфорта или как возвращение к идеализированномупрошлому. Риторическая и концептуальная специфика нынешнего проектамодернизации заключается в том, что он активно вписывает образ будущего вностальгическую демаркацию «далеко не идеального настоящего» (как определяетего президент Медведев) и победоносного прошлого.
Популистский призыв Медведева «Россия, вперед!» за своеймодернизационной риторикой скрывает призыв наконец установить отношенияорганического (но при этом ограниченного) наследования между постсоветскимнастоящим и советским прошлым. И если у нынешнего проекта помимо еготехнократической риторики и есть какая-то внутренняя эмоциональная движущаясила, то она состоит в попытке использовать негативную ностальгическую энергиюразрыва между прошлым и настоящим, направив ее в такое будущее, которое черезголову настоящего разрешило бы это напряжение. Понимая, что егомодернизационные порывы, призывающие покончить с коррупцией, не будутподдержаны ни бюрократией, ни силовиками; не сильно надеясь на поддержкукрупного бизнеса, больше заинтересованного государственными подрядами намодернизацию, нежели самой модернизацией; отдавая себе отчет в реальномсостоянии гражданского общества, вряд ли способного взять в свои руки знамямодернизации, Медведев пытается найти опору в «нашей истории», «нашей победе»,«нашей памяти». Вопрос в том, способно ли то, что является объектом постоянныхидеологических манипуляций, выступать в качестве точки опоры. Иными словами,можно ли вытащить себя из болота, покрепче ухватив себя за собственные волосы.
Публикуемый текст – сделанная для «Полит.ру» версияколонки историка культуры и филолога, шеф-редактора журнала «Неприкосновенныйзапас» Ильи Калинина из номера журнала (2010. № 6 (74)), посвященного проектуроссийской модернизации. 4 марта в Политехническом музее состоится дискуссия потеме этого номера.
