Недавно один хороший человек спросил меня, не стало ли мне стыдно жить. Я сразу ответил, что мне, разумеется, стыдно, но этот стыд я понимаю несколько иначе, чем большинство пишущих про современную политику. Там стыдно за какие-то действия, а мой стыд связан с более фундаментальными вещами. В целом, если сказать просто, то мне стыдно, прежде всего за то, что моя страна Россия и ее народ при своих огромных интеллектуальных, природных и прочих богатствах живет такой жизнью и играет такую роль, которая этому положению нимало не соответствует. Мой стыд – за неотработанные перед Богом и историей данные нам таланты.
Двое на шоссе
Каждый, кто в нашей стране отправлялся в длительную поездку на автомобиле, знает, что такое «авто-дятел». Это особый тип водителя, который воспринимает дорогу как место жесткой, «последней» конкуренции, в которой ты либо лох, либо – мужик. Эта логика поведения очень индуктивна в силу нашего многолетнего приучения к такому поведению. По сути это неструктурированная конкуренция. У нее есть альтернатива –остаться в рамках договора (послать сигнал о понимании, помахать рукой) или уступить место, капитулировать. В первом случае есть перспектива возникновения структуры, а во втором – нет. Пространство жесткой бесструктурной конкуренции – это джунгли, там выживает только сильнейший, даже если он глуп и не интересен.
Перейти от дикого соревнования за «крутизну» к конкуренции с целью получения выгоды – это биологическая эволюция. Перейти от простой драки за лучшую еду или наиболее плодовитую самку к сложной системе разговоров и уступок-наездов – значит перейти к более сложной организации, в которой прямые преимущества заменяются разными эквивалентами или обмениваются. Это полноценная игра. А у нас пока не научились играть.
В прежние времена в поколении моих родителей образованные люди все время играли – в преферанс, в козла, в шахматы, в шашки, в нарды. Наиболее искусные играли в игры с советской властью. Я раньше думал, что это такая развлекуха, а теперь думаю, что это была адаптационная практика. Умение играть – это часть большого социального умения рассчитывать, преобразовывать и уступать ради выигрыша. Всего этого нет в дикой конкуренции. И поэтому мне гонять с авто-дятлами или драться за пайку с уркаганом неинтересно. То есть, я понимаю, что так делают, но по большому счету - неинтересно. Нет игры, нет интриги, простые гормоны – адреналин и тестостерон. Кстати, наши молодые интеллектуалы теперь все больше и больше играют. Это правильно и хорошо. Кто не играет, тот не пьет.
И, если уж спускаться на уровень политической прагматики, то с нами и Украиной произошло примерно то же самое: вместо разумной экономической конкуренции России и Запада началась гонка пацанов на шоссе. Любой вызов воспринимается как оскорбление. На «наезд» надо наехать в ответ, если тебя опустили – опусти в ответ, если тебя оскорбили, оскорби оскорбителя. И в этой примитивной логике стал развиваться весь конфликт, в который втянулись все стороны в желании доказать, «кто круче». Вместо многомерной конкурентной борьбы за разного рада преимущества и достижения произошла гонка на дороге, полетели клочки и обломки. А надо было всего лишь играть. Но есть в этой истории и другие стыдности.
Очередь– наш позорный коллектив
Каждый, кто в нашей стране пытался получить что-то, дающее жизненные перспективы – документы, выписки, разрешения, какие-то особые вещества, а прежде даже и особые продукты, знает, что для этого надо «постоять». Очередь, это, как писал еще в 1977 г. еще мой отец, критик и переводчик В. Муравьев в «Памятке кремлинологам», это наш первоначальный коллектив. Русские люди советской формации – коллективисты почище старых, но только вместо общины у нас появился рабский коллектив – очередь, в которой каждый мечтает обойти других и одновременно ненавидит тех, кто это делает. В других странах, например, в Китае, тоже есть очереди, но они не сопровождаются ненавистью. Ненависть и лукавство – не специфические черты нашего народа, они – результат невыстроенной, нерационализированной, нерасчлененной структуры.
В режиме очереди проходит большая часть жизни пост-советского человека. Но если для англичанина queueing– это важная часть горизонтальной социальности, то для нас, у которых горизонтальность травили-травили и, наконец, вытравили, осталась только вертикаль, очередь – ненавистное принуждение к общению. Русские хотят, чтобы их оставили в покое, им подавай отдельное житие, они стремятся вон из коммуналок, привыкши к ним как к неизбежному, но обязательному способу организации жизни.
Не иметь горизонтали, имея вертикаль – это стыдно. Это практически значит – или быть холуем и ненавидеть при этом начальство или быть безответным и злым «мужиком». Начальство стоит в начале очереди, а холуи в конце. В середине стоят недовольные «мужики», тоже ненавидящие начальство, но не лебезящие перед ним. Наше стремление выстроить вертикаль – это постыдное стремление заместить ею отсутствие связей между людьми. В очереди нет мобилизации, все известно заранее, все решено за нас. Это стыдно, и надо суметь выйти из очереди и начать искать свое. Поэтому мы, с одной стороны, радуемся санкциям, авось, в очереди перестанут «давать», мы перестанем «стоять за», но в отсутствие горизонтальных связей это может привести просто к поиску другой очереди. Это стыдно вдвойне.
Люди в камере
Есть еще одно стыдное дело у нас. Оно называется «мир как тюрьма». Это неправильная институализация жизни. Есть примеры правильных – мир как церковь, мир как школа, мир как предприятие. Но у нас все сильнее виден один неправильный и дефектный способ социальных отношений. Как это выглядит?
Все наше общество делится на две страты, скажем условно, на «начальников» и «зеков». Начальникам можно все, а зекам – почти ничего. Среди зеков, конечно, есть блатные – им немного больше можно. Попасть в начальники очень сложно – нет очевидных социальных лифтов, они блокированы. Начальники – это не просто имеющие доступ к ресурсам – это служение на благо самовоспроизводящейся системы власти. Они – техники, обходящие узлы и механизмы системы, смазывающие ее и выглядывающие дефекты. Такие техники не боятся слома системы, ибо веруют в ее совершенство и вечность, они боятся остаться без должности и самое страшное – попасть в категорию зеков. Это сложилось за последние 300 лет в условиях патерналистского и де-факто рабовладельческого государства. Это очень стыдно.
Есть, конечно, небольшая группа людей, пытающаяся жить не по правилам тюрьмы. Но это совсем не наша свободолюбивая интеллигенция. В системе ценностей интеллигенции побег из тюрьмы – самая высшая и желанная цель. Это мышление зека, которое вполне логично воспроизводится и за пределами тюрьмы. Небольшая группа людей – это предприниматели, которые выстраивают свое дело вопреки тюремной системе. Это фермеры, это волонтеры, это все, кто строит что-то не в логике вертикали, не в логике воспроизводства системы. В духовной области – это, например, старообрядцы. Именно поэтому я хорошо чувствую себя на рынке, где люди свободно продают и покупают. Как устроено такое нестыдное дело? Предприниматели не ссорятся с начальством, но выгораживают себе угол, потихоньку расширяя его. Умение договариваться отличает их от зеков, у которых вместо договорных способностей – либо повиновение, либо бунт.
Теперь о текущем моменте. Мы осознавали себя стоящими в одной очереди, впереди начальники чего-то выдают (нефть и газ, например). И вдруг кто-то выбежал из очереди: не хочет больше стоять – опрокинул начальника с баландой и побежал. Но не начав еще договариваться, этот кто-то решил встать в другую очередь. Таких в тюрьме ненавидят: срабатывает универсальная логика института. И началось обычное: одни зеки пошли войной на других, а начальники ждут, когда будет достаточное количество трупов, чтобы все успокоились и можно станет выдавать опять баланду. И вот это – самое стыдное из стыдных. В рамках тюрьмы и очереди нет перспективы ни у кого.
