Прошедший 25 июня в РГГУ Научный Совет ВЦИОМа «РПЦ: вызовы, разломы, риски в новой общественно-политической ситуации» задуман был для обсуждения вопроса, откуда в последнее время выросла антиклерикальность, почему ругать РПЦ и лично Патриарха стало трендом и чем это может закончиться.
Не вполне было ясно, что будут обсуждать: веру, религиозную практику или церковь. Самое главное препятствие для содержательной дискуссии обычно – размытость предмета. Вера – это интимное и не очень обсуждаемое, религия – про душу и сердце, как жить и умирать, а церковь – это вообще не про то, а про политику. Это базовый институт. Видимо, обсуждать хотели институт, а говорилось обо всем вперемешку, да еще и Путина помянули.
Разговор о церкви как институте и о его кризисе вообще был бы очень правильным. И даже состав обсуждающих был вполне подходящим: социологи из ИС РАН, ВШЭ, МГУ, РГГУ, других ведущих учреждений. Никаких возмущенных граждан как с той, так и с другой конфликтной стороны не было. Но сами стороны оказались весьма хорошо представлены. В течение трех часов участники семинара обсуждали топики повестки, в результате чего еще больше запутали вполне ясные, кажется, позиции.
Во-первых, автомодельность социологии мешает понять, что же происходит. Социологи меряют ровно то, что они заранее сформулировали. Директор ВЦИОМа В. Федоров и практически все, кто оперировал данными соцопросов (М. Мчедлова, например), хором говорили о том, что Церковь по-прежнему – главный и самый уважаемый институт, что практически никакого изменения в предпочтениях россиян не заметно: от 60 до 75% считают себя православными и поддерживают церковь.
Социологи говорили об успехе церковного просвещения: все больше людей, по их данным, переходят из зоны слабого воцерковления в зону сильного. Но из чего этот вывод следует, осталось непонятным: предъявленные графики говорили, скорее, о стабильности соотношения между небольшой активной группой и пассивным большинством. Небольшой процент перетекания между ними есть, но надо ли обязательно считать, что это именно воцерковление, а не, к примеру, радикализиация буферной зоны, как при уходе в субкультурную зону из базовой? Более того, тогда вообще непонятно, в чем проблема: о каких вызовах и угрозах идет речь, если все растет?
Вопрос доверия был объяснен так же неубедительно: ясно, что при выборе между Патриархом и Генеральным прокурором русский человек больше доверяет первому. Скормив слушателям стандартный набор успокоительных пилюль соцопросов, социологи считают свой долг выполненным. Тезисы о «растущем доверии» работают как плацебо – успокаивает больного: все хорошо, ты здоров как никогда. Но проблемы-то от этого никуда не исчезают.
Самое главное, что надо бы обсуждать, - какие же вопросы мы должны задать, чтобы понять, что действительно происходит. Кажется, что происходит полноценный трансформационный кризис одного из главных русских институтов. В этих условиях нельзя считать «по головам». Тех, кто критикует Церковь и Патриарха нельзя измерять микрометром, повторяя, что критиков «очень мало», это вообще представители «креативного класса», маргинальная интеллигенция, не представительная группа и т.п.
Сфокусированные общественные позиции вырабатываются обычно небольшими группами. В частности потому, что позиция может рождаться на первом этапе только между двумя-тремя людьми. Затем она приживается среди других людей, обрастая или не обрастая поддержкой. И только потом попадает в публичное пространство, будучи всегда по происхождению «маргинальной». Маленькая группа критиков – это не недостаток и не достоинство, это непременное условие формулирования.
В ходе обсуждения была высказана М. Мчедловой здравая и интересная мысль, что «исчерпана гносеологическая потенция секулярной парадигмы». А дальше что? Объяснять больше нечего, то есть? Бери шинель, пошли домой? Социолог продолжила, что нужны «ценностные основания, проверенные веками». Этот запрос по идее и приводит к ответу о причинах кризиса. Но выступающая сделала другой вывод: «От этого уровень воцерковленности постоянно растет». После этого естественно началась перепалка. Те, кто пришел защищать Церковь от нападок «маргиналов», защищали. А кто пришел обвинять,– обвиняли. Как только разговор заходил об «этих мерзких хулиганках», сиречь о сидящих в изоляторе Pussy Riot, иногда называемых для разнообразия «этими добрыми женщинами», позиции расходились по публицистическому диаметру.
В результате вместо того, чтобы констатировать факт расхождения нормативного института с реальным, вместо признания недостаточности реализации Церкви в принципе, вместо констатации наличия неоформленного раскола, собравшиеся три часа рассказывали друг другу о том, почему они лично «за» или «против» РПЦ. Кто-то объяснял, что «окончил церковные курсы и имеет опыт духовного миссионерства», кто-то клял власти и винил во всем неправильные выборы, кто-то говорил о неуместности веры в сверхъестественное. Научной же стратегии проведения исследования кризиса Церкви предложено не было.
Постоянные уходы в сторону мешали понять проблему в ее катастрофичности. Только под конец наметился разговор о возможных альтернативных сценариях. Было, наконец, сказано о «субсидиарной», компенсаторной роли религии в нашем обществе. Что люди дополняют религиозным то, что программируется другими средами. Что большинство опрошенных отделывается «программируемым» ответом: о вере говорить не принято, а начальство надо признавать, даже если не любишь…Что экспансия протестантизма или католицизма, о которой вдруг зашла речь на Научном совете, - это фантомный прогноз. Не попадают эти исповедания в нашу матрицу, но ухватывают тягу к рациональному.
Говорили о кризисе секулярности – это понятно, но тоже пока не содержит объяснения. А вот про то, про что надо было говорить, – все молчали. Кто такие неофиты эпохи Путина? Не из среды ли новых пришедших и раздается запрос на чистоту церкви? Каково сейчас социальное значение иночества? Уходит ли оно или продолжается монашеский призыв? Каково качество нынешних семинаристов, какие формы жизни находит для себя церковная интеллигенция? Наконец, что происходит с православными школами? Меняется ли как-то состав учеников? Что стало с движением «иноков в миру»?
Но обо всем этом социологи не говорили. И это очень печальное дело.
