На прошлой неделе были зафиксированы первые серьезные попытки воздействия на Систему, предпринятые Кремлем Медведева, не вызвавшие, однако, особого энтузиазма ни у «системных людей», ни у «наблюдателей Системы». Речь идет о «принуждении к прозрачности» и о пакете целого ряда мер, из которых, пожалуй, самая важная – обязанность декларирование доходов чиновников и их близких родственников, а так же будущий тотальный контроль над банковскими операциями. Телерепортажи на эту тему уже зафиксировали озабоченные взгляды, которыми обменялись члены правительства (то есть особенно доверенные люди во власти), поскольку совершенно непонятно, во что такой мониторинг может вылиться и какие бездны он может обнажить.
Однако, и более-менее неангажированные наблюдатели Системы так же почему-то не приветствовали новации президента бурными аплодисментами, демонстрируя, скорее, скептицизм и собственное малодушие. Прозвучали даже сравнения с Горбачевым и его антиалкогольной кампанией. Типа бурно начали, а чем закончили. Как заметил один из блогеров, все антикоррупционное потуги будут тщетны, поскольку «чиновники всегда найдут лазейки для того, чтобы реализовать шкурные интересы».
Впрочем, проблема, как мне видится, не в лазейках или же извечной славянской грусти - хроническом неверии в счастье. В силу обстоятельств, российская реформа вынуждена проходить в условиях деградации базовых институтов государства и общества, базовых ценностей населения, отчего изначально имеет низкие шансы на реализацию, если заинтересованные в модернизации силы не подкрепят наступление серьезной перестройкой в тылу, исправляющую саму испорченную ткань социальной жизни.
Что я имею в виду. Декларации и мониторинг – штуки хорошие, даже очень, но возникает простой вопрос: а когда конкретно все это начнется (в этом году, в следующем, к январю?) и кому будут предъявлены декларации для обозрения, как и кем будет проверена достоверность изложенных сведений?
Понятно искренне стремление Медведева снизить коррупционные издержки подведомственной ему экономики, делающие эту экономику нерентабельной. И понятно стремление Медведева получить декларации от своего ближайшего окружения (отчего и заявлена решимость начать с себя – то есть, чтобы они предъявили декларации ему, а он – им, и вышла как бы ничья), тем самым обретя технологию влияние и управления. Но кому предъявят свои декларации остальные миллион чиновников? Конечно, по бюрократическому замыслу, они предъявят их, прежде всего, специфическим органам контроля, то есть точно таким же чиновникам, закладывая тем самым основы для следующего уровня корпоративного (классового) сговора.
На самом деле, только гласность – универсальная мирная технология общества-контролера.
И можно было бы, конечно, эти декларации публиковать, но мне, например, так и не удалось отследить результаты эксперимента, с которым выступило одно из столичных изданий, истребовав для публичного обозрения такую декларацию от не самого крупного по федеральным меркам московского чиновника, а потом я попросту об этом эксперименте забыл. Он стерся в потоке новостей. Проблема заключается в том, что в настоящее время отсутствует контент, который мог бы работать с такого рода информацией. Как отсутствуют и общество-контролер, выдающее запрос на контроль, и подлинно национальные медиа (Агитпроп в телеящике не в счет) — звучащие на всю нацию и доступные ей.
Ни один «Коммерсантъ» не потянет задачу «принуждения к прозрачности» и сам от себя такую задачу, безусловно, решать не станет, и ни одна моська не переварит такого огромного слона как «системная коррупция». Тем более, невозможно адекватно донести этого слона до адресата - таких же мосек российского общества.
Деградация публичной сферы зашла слишком далеко, приняв почти необратимый характер.
То там, то здесь инициативные расследователи общества покидают профессию, в которой если и не убивают, то сокращаются рабочие места и исчезает потенция к самореализации. Возможно, через некоторое время и вовсе будет утеряна культура честного, социально-ориентированного журнализма. Возможно, Медведев и сам понимает, что искомая им «прозрачность» не обеспечивается одними только гипотетическими декларациями, если не становится образом жизни, не подкреплена «свободой слова», доступностью объекта в интерьере…
Действительно, если та же французская пресса каждый раз анализирует уикенды Саркози, шокируя своих читателей – французских избирателей, стоимостью апартаментов за госсчет, то в России своим бытом публично гордились разве что нувориши 90-ых, так погордились и перестали. Вот фото Чичваркина с собачкой, а вот он уже в бегах. Мэр Лужков – много умнее, он с удовольствием даст интервью, но с веником и у помойки, во время субботника, сам будет в кепке.
Совокупное государственное лицо возникает на своем рабочем месте как бы пробравшись туда по подземному ходу, а потом, по завершении рабочего дня, так же по подземному ходу исчезает, чтобы уже объявится уже в Ницце. Или в Сочи. Жена и дети засекречены. Их адрес неизвестен. Правда вскроется разве что в лондонском полицейском протоколе, если кто-то устроит дебош.
На самом деле, к этой проблеме вплотную примыкает и проблема выхода из кризиса.
Общественность недоумевает: как же так, кризис бушует уже полгода, а «понятного» антикризисного плана как бы нет, пока действует «непонятный». По «непонятному» плану живем, делим бюджет, рулим финансовыми потоками. Но «понятно» объяснить здесь можно только одно: наш план таков, мы ваши денежки просадили в казино капитализма, а теперь за ваш счет хотим обеспечить себе (и только себе!) докризисный уровень жизни. Оттого-то и говорим кодом и пробираемся по подземному ходу… А вы: принуждение к прозрачности, принуждение к прозрачности…