Редко случается так, что медиапространство и сообщество блогеров бросаются сломя голову обсуждать всего лишь один поцелуй руки. Это бывает только в двух случаях:
Обычай целовать руку – очень архаический. У нас он сохранился в виде рефлексов, рудиментов. Руку целуют даме в кодексе джентельменского поведения. Руку целуют священнику в знак уважения к его священному сану и того, что он этой рукой держит евхаристическую чашу. Наконец, в странах с монархической традицией сохранился обычай целовать руку царю в знак признания его царского достоинства. Первый случай можно вовсе исключить, поскольку целовать ручки дамам стало принято только в позднесредневековую эпоху при дворах западноевропейских монархов для выражения куртуазности. Никакой особой сакральной функции дама, у которой целуют ручку, не несет. В Западной Европе этот обычай уже давно выглядит архаическим и старомодным, а в России до сих пор еще принято целовать руки дамам, апеллируя к некоему старинному обычаю.
Со священниками и царями дело обстоит иначе. Тот, кто целует руки священникам и царям, делает это не из куртуазного ухаживания, а из признания действительной харизмы, облекающей указанное лицо. Однако, помимо этих трех случаев институализованной харизмы царя и священника и куртуазной женской харизмы дамы в ситуации ухаживания, известны некоторые факты, выбивающиеся за рамки стандарта. Так, например, в кодексе поведения итальянской мафии принято целовать руку или, точнее говоря, перстень у капо, крестного отца.
Понятно, что какой-нибудь дон Корлеоне не является ни царем, ни священником, ни тем более дамой, однако сам факт обладания большой властью, связанной с насилием и, возможно, криминалом, делает его объектом целования как бы вопреки логике сакрального и профанного. По степени сакрализации на первом месте можно расположить царя как помазанника и избранника Бога, на втором – жреца-священника как исполняющего службы, и на третьем месте – всех остальных членов общества. Царь, как показал в своей знаменитой книге Эрнст Канторович, обладает священным телом. То есть само тело царя священно. Так, например, священны останки фараона в Египте, священно само тело римского императора и даже священно тело какого-нибудь французского короля из Бурбонов или Валуа, так что в ритуалах погребения присутствует цветовая и ритуальная символика существования этого тела и в посмертном вечном бытии. Со священником тоже понятно. Чаша, которую держит священник, есть вместилище евхаристической трапезы, то есть воспоминания о самом Христе. Целуя руку священника, верующий делает примерно то же, что и целующий иконы или мощи святых. Он прикасается устами к священному сосуду, к тому, что содержит святыню.
Есть, конечно, отдельный случай, когда священник целует руку епископа. Дело в том, что епископ признается источником самой священнической благодати и даже в каком-то смысле сосудом такой благодати.
Этот последний случай несколько выдается из общей картины, потому что ставит епископа едва ли не в положение царя. Надо сказать, что в византийской древности некоторые епископы стремились ограничить харизму царей, указывая на ее сугубую функциональность. В противоположность им византийские императоры подчеркивали сакральный характер императорской власти, а один из императоров даже прямо заявил: «Я есмь царь и священник», тем самым пытаясь соединить в себе эти два харизматических призвания. Такие претензии раздавались не только из уст царей. Так, придворный богослов Константина Великого Евсевий Кессарийский утверждал, что первый христианский император был своеобразным «епископом внешних дел» церкви. В VI в. император-богослов Юстиниан попытался исправить двусмысленность, объявив, что в государстве царит согласие – или симфония властей, и функции священства и царства твердо разделены. Тем самым император занимается только вопросами организации наилучших условий для проповеди Евангелия.
Все это предисловие нужно было для того, чтобы понять, что произошло в Валаамском монастыре 6 августа 2012 года. Игумен Мефодий от переизбытка чувств схватил руку действующего президента России с желанием облобызать ее. И хотя всенародный избранник отдернул длань и даже погрозил не в меру чувствительному батюшке перстом, эта сцена вызвала замешательство, если не скандал, и длительное обсуждение в блогах и СМИ. Игумен изо всех сил оправдывался своим македонским происхождением, обычаем целовать руки дедушкам и бабушкам, а также большой любовью к русскому народу, которая подвигла его на такой экзотический поступок.
Справедливости ради отметим, что игумен – это монах, а монах при постриге отрекается от всякого земного родства и даже от семейных уз. Достаточно вспомнить классические иноческие истории об Архелиде или Алексии человеке Божием. Инок имеет право целовать руки только епископу и своему игумену, а уж о том, чтобы прикасаться к другим мирянам, мужчинам или женщинам, ему и вовсе не следует помышлять. По этой причине неловкие оправдания, которые руководство монастыря поспешило привести для спасения имиджа, едва ли могут быть восприняты всерьез.
в котором смешались парадоксальным образом жажда духовенства получить наконец православного царя с благодарностью церковных деятелей за те преференции и подачки со стороны власти, которые в недавнем докладе Государственного департамента США о религиозной свободе были названы «опасным симптомом», свидетельствующим о проблемах с религиозной свободой в России.
Проще говоря, забывшись от восторга, страстный игумен увидел перед собой то ли реинкарнацию императора Константина, то ли дона Корлеоне, прибывшего с инспекционным визитом в одно из опекаемых им аббатств.
Ситуация курьезная и одновременно очень показательная. Церковь, превратившись в субкультуру и перестав выполнять функции одного из главных общественных институтов слишком по многим параметрам, не умеет выстраивать свое отношение к власти.
Тут уже вспоминается не Савельич, уговаривающий юного Петрушу поцеловать ручку Пугачеву (тот хоть выдавал себя за царя), а уездные чиновники города N, соревнующиеся в угождении «ревизору» Хлестакову.
Конечно, ситуацию замнут. Ну бывает – погорячился батюшка. Однако реальные представления, встающие из этого и других подобных случаев, указывают на то, что институт церкви у нас сдувается, как дряблый воздушный шарик, так что единственным работающим институтом остается институт первого лица.
