Похоже, кандидаты в президенты, в отличие от так называемого интернет-сообщества, не слишком озабочены состоянием судебной системы – во всяком случае, в своих программах уделяют ему немного внимания. И все же небезынтересно узнать, что они на этот счет думают, особенно после того, как до судов дошла очередь в программных статьях кандидата номер один.
Путин предлагает расширить административное судопроизводство, наделить общественные объединения правом подавать судебные иски в защиту интересов своих участников, создать в системе «единую, открытую, доступную базу всех судебных решений», принятых судами общей юрисдикции, и, наконец, возродить «судебную» журналистику.
Это правильные меры, странно только то, что все они поданы под соусом решения проблемы «ярко выраженного обвинительного, карательного уклона в нашей судебной системе». Не вполне ясно, каким образом судьи благодаря им смогут избавиться от обвинительного уклона, то есть перестанут при рассмотрении уголовных дел безоговорочно принимать позицию обвинения, игнорируя доводы стороны защиты.
Ничего не сказано о другом уклоне, председательском, иными словами, о покорности судейской бюрократии, через которую судьям передаются от власть имущих руководящие указания.
Так было всегда, и при старом режиме тоже, когда судьи были независимы и подчинялись только райкому. Послушайте старых председателей, они расскажут, как к ним стекались звонки оттуда, а потом уже доходили (или не доходили, если председатель с характером) до судей, рассматривавших поставленные на контроль дела.
Согласно обширному социологическому исследованию, только что законченному в Санкт-Петербурге (Российские судьи как профессиональная группа),
Каждый четвертый из опрошенных служителей правосудия указал, что его мнение «очень важно».
на соответствующий вопрос почти нет ответов не только «очень важно», но и просто «важно».
Социологи пришли к выводу, что «председатели судов, которые в российской судебной системе имеют значительное формальное и неформальное влияние, представляют собой группу, отличающуюся от остального судейского сообщества. Будучи профессионально социализированы еще в советское время и занимая позиции наставников, они, по-видимому, обеспечивают преемственность между современной и советской судебной системой».
К сказанному можно добавить то немаловажное обстоятельство, что судейский корпус у нас формируется во многом за счет секретарей судебных заседаний и помощников судей. Председатель суда часто остается в их сознании начальником, хотя для судьи, как известно, не может быть другого начальника, кроме закона.
Вот почему в юридическом сообществе так популярна идея отменить нынешний порядок назначения председателей судов президентом. Между прочим, эта идея нашла отражение в программе Михаила Прохорова. Там предлагается ввести выборность председателей судов общим голосованием судей соответствующих судов на 4 года без возможности повторного переизбрания, лишить их административно-властных полномочий в отношении судей.
Нельзя сказать, что прохоровская программа в судебной части глубоко продумана (скажем, в ней почему-то предлагается ликвидировать институт квалификационных коллегий, ввести практику прекращения полномочий судей региональными парламентами и некоторые другие странности), и все же надо отдать ее авторам должное - хотя бы что-то названо своими именами.
Что же касается программ других кандидатов в президенты, то там о судах сказано по одной короткой фразе, причем у Жириновского она касается Гаагского трибунала по Югославии, который тот хочет ликвидировать.
По Миронову главное требование перезревшей, на его взгляд, судебной реформы – это выборность судей. Зюганов тоже обещает восстановить их выборность, как это было при советской власти.
Вряд ли в короткой статье есть смысл обсуждать все преимущества и недостатки принципа выборности судей. Как показывает опыт, упования на выборы далеко не всегда оправдываются. В мире есть разные системы формирования суда, над этим вопросом надо думать, обсуждать его с умными людьми, не рубить с плеча.
Но, похоже, это никому вообще не интересно. У нас напрочь отсутствует традиция обращения к специалистам за диагнозом того, что происходит в сфере права и правоприменения, и, главное, за рецептом. Отсюда в обществе и нет понимания, какое лекарство - от чего, что принимать при легком недомогании, а что – при хроническом заболевании (боюсь, не лучше дело обстоит и в других сферах).
Давайте заглянем в историю болезни и вспомним, от чего пытались лечить судебную систему двадцать лет назад, когда принимали концепцию судебной реформы и вытекающие из нее законы. Чем тогда были недовольны демократически настроенные граждане? Расправой над диссидентами и в меньшей степени – судами над затаившимися предпринимателями. Что сделали? Убрали политические статьи из уголовного кодекса (антисоветская агитация и пропаганда, распространение клеветнических измышлений, порочащих советский строй), изъяли оттуда спекуляцию, Верховный суд СССР своим постановлением изменил судебную практику по делам о так называемых бескорыстных хищениях.
Резолюция митинга 4 февраля на Болотной начиналась словами: «Немедленно освободить политзаключенных». Каких таких политзаключенных?
Общаясь в Ново-Огареве с политологами Путин сказал, что в России их нет вовсе. То ли продолжил традицию советских руководителей, на весь мир объявлявших ровно то же самое и называвших диссидентов обыкновенными уголовниками, то ли просто констатировал отсутствие в новом уголовном кодексе политических статей.
Спорят, уверяют, что статья 282 (возбуждение ненависти либо вражды по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе) – политическая, и правильно осужденных по этой статье быть не может.
Может, так, а может, и не так, особенно относительно упомянутого в той же 282-й статье насилия или угрозы его применения. Но пусть сначала авторитетные люди выскажутся и придут к какому-то определенному выводу по этому поводу. Кстати, если он будет отрицательным, то и тогда будет иметь отношение не столько к судам, сколько к законодателю.
Другое дело – это те, кто осужден по политическим мотивам. Но наличие таких мотивов может свидетельствовать лишь об избирательности судопроизводства, но не о незаконности и необоснованности конкретного приговора. То же самое относится к осужденным «по экономическим мотивам (по заказу конкурентов, по рейдерским захватам и т.д.)». Этих, по мнению Ольги Романовой, «много, приблизительно 100 тыс. чел.» наряду с «неправосудно осужденными в связи с «палочной системой» (в основном по ст. 228 УК, наркотики) и в связи с безобразным уровнем грамотности судей и прокуроров (их около 200 тыс.)».
Не вполне понимаю, о ком в последнем случае идет речь. Цифры же поражают воображение, особенно если учесть, что в России всего примерно 650 тысяч заключенных. Ольга Романова это знает и ведет речь о «массовом пересмотре сфабрикованных и наспех шитыми белыми нитками уголовных дел».
Вот с этого места хотелось бы поподробнее. «Если правда оно ну хотя бы на треть, остается одно, только лечь помереть». Но все же хотелось бы иметь на этот счет еще одно мнение, авторитетное, экспертное, пусть ни для кого не обязательное, но хотя бы достаточное для формирования столь резких суждений (опыт общественного анализа дела Ходорковского-Лебедева имеется). И позвольте поинтересоваться, кто и каким образом, по каким законам будет заниматься массовым пересмотром дел?
Других способов, чем по суду, сказать, что кто-то осужден неверно, пока не придумано. Ответить на эти вопросы куда труднее, чем предлагать взять да всех судей заменить другими, независимыми и честными, –
Мы не обсуждаем всерьез ключевые проблемы судебной сферы, не ищем на них ответы. Я не хочу сказать, что как только придем к каким-то выводам, власть немедленно их услышит, но, по крайней мере, в сознании ее оппонентов выстроится некая система. Жаль, конечно, что программы кандидатов в президенты не дают почвы для дискуссии, но никто, кажется, в ней и не нуждается.
