"В десятом часу вечера Рожерсон, войдя в кабинет, в коем сидели наследник и супруга его, объявил, что императрица кончается. Тотчас приказано было войти в спальную комнату великим князьям, княгиням и княжнам, Александре и Елене, с коими вошла и статс-дама Ливен, а за нею князь Зубов, граф Остерман‚ Безбородко и Самойлов. Сия минута до сих пор и до конца жизни моей пребудет в памяти моей незабвенною. По правую сторону тела императрицы стояли наследник, супруга его и их дети; у головы призванные в комнату Плещеев и я; по левую сторону доктора, лекаря и вся услуга Екатерины. Дыхание ее сделалось трудно и редко; кровь то бросалась в голову и переменяла совсем черты лица, то, опускаясь вниз, возвращала ему естественный вид. Молчание всех присутствующих, взгляды всех, устремленные на единый важный предмет, отдаление на сию минуту от всего земного, слабый свет в комнате — все сие обнимало ужасом, возвещало скорое пришествие смерти. <...> Ударила первая четвертъ одиннадцатого часа. Великая Екатерина вздохнула в последний раз и, наряду с прочими, предстала пред суд Всевышнего".
Так камергер Федор Васильевич Ростопчин – тот самый, будущий московский генерал-губернатор 1812 г., поселившийся на склоне лет во Франции франконенавистник, которому приписывается тогдашнее сожжение нынешней столицы, – вспоминал 6 ноября (ст. ст.) 1796 г., последний день жизни императрицы Екатерины Второй.
Несомненно, русской царице Екатерине Алексеевне Романовой – по рождению Софии Августы Фредерики фон Анхальт-Цербст-Дорнбург – было, за что ответить Всевышнему. Как-никак, она являлась единственным русским монархом едва ли не за всю нашу историю, занявшим трон без малейшего легитимного на то основания через убийство законного царя – своего мужа Петра III и умаление прав сына – наследника Павла Петровича.
Важнее, однако, не нюансы ее личной совести, а некоторый общий итог, точнее – оценка ее собственной роли в том, что можно назвать результатами этого исключительно длинного – 34 года – правления.
Как мы знаем, в целом эпоху Екатерины Великой принято считать "золотым веком" Российской Империи. В самом деле, империя росла территориально и демографически, обрела, наконец, выход к Черному морю, победила во всех затеянных войнах, умудрившись даже использовать успешно в деле свой, в иные времена вполне декоративный, военный флот. Значителен был и прогресс во многих иных областях. Высок был и международный авторитет страны и ее монарха – собственно, ощущая недостаток легитимности внутри государства, Екатерина, как никто на ее месте, прикладывала старания для того, чтобы снискать опору в международном общественном мнении. Присовокупив к этому то обстоятельство, что Екатерина сама имела обыкновение заниматься своими делами – то есть, участвовала в выработке и принятии государственных решений сильно больше, чем Елизавета Петровна, и куда больше, нежели Анна Иоанновна – оставаясь, однако, женщиной, мы как бы исподволь приходим к ощущению крайней незаурядности этой личности. Настолько, что, как мне уже доводилось писать, многие заслуги предшествующих правлений мы склонны приписывать Екатерине – отмену внутренних таможен и смертной казни, основание университета и Академии Художеств…
Стоит, все же, попытаться оценить ее способности, так сказать, в очищенном от внешних обстоятельств виде. Ну, в самом деле – сколь изменилось бы наше отношение к царице, будь она не царицей, а царем? Уже одно это как-то несколько приглушает музыку. А если еще и принять во внимание, что за треть века, да не просто века, а такого бурного, как восемнадцатый, в стране, выведенной перед этим на правильную траекторию развития, многое способно измениться к лучшему – то определение личных заслуг императрицы в чаемом прогрессе становится довольно сложной задачей. Задачей, требующей очень детального взгляда на вещи. При каковом многое вдруг предстает в несколько ином свете…
Так, сразу же натыкаешься на тот факт, что в момент смерти Екатерины (а стало быть – и, как минимум, в ближайшие к этому моменту годы) государственное управление было, по меркам того времени, сильно не на высоте. Настолько, что потребовало от вступившего на престол Павла довольно экстренных мер по выправлению ситуации. Так, была едва ли не в последний момент остановлена продавленная последним фаворитом императрицы – Платоном Зубовым – монетная реформа, грозившая сильнейшим расстройством денежного обращения. Были отозваны отправленные воевать зачем-то с Персией войска под командованием брата того же Платона Зубова – Валериана. Вообще, состояние армии было тогда, на взгляд Павла, отвратительным – призванные рекруты мерли тысячами еще только по дороге к месту службы. К чести Павла, порядок тут, в общем, был наведен довольно решительно – вообще, этот недолго и неоднозначно правивший император был достаточно популярен именно в солдатской и околосолдатской среде, понимавшей, что его порой запредельная и не вполне адекватная требовательность сочеталась со всамделишней заботой не на словах об обустройстве нижних чинов.
А вот с финансами Павлу удалось достичь лишь частичного результата – катастрофу предотвратили, но главные мины, заложенные в русские финансы Екатериной, так и остались на взводе. Это – в первую очередь – бумажные деньги: ужасные екатерининские ассигнации, не подделываемые только ленивым и непрерывно обесценивающиеся. И, во-вторых, 19 сделанных царицей в Голландии займов, расплатиться по которым Российская Империя смогла лишь сто лет спустя после смерти венценосной заемщицы.
Вообще же – Павел провел довольно сильные изменения в структуре госуправления, преобразовав по сути восходящую к Петру I коллежскую систему в систему единоначально управляемых министерств, официально введенную уже Александром I в 1802 г.
Несложно обнаружить и явные упущения, относимые именно на счет верховного управленца. Например, практически прохлопанное начало войны со Швецией в1788 г., когда лишь чудо и разыгравшийся на море штиль позволили С. Грейгу отразить шведский морской десант на Петербург – защищать столицу тогда действительно было почти некому и захват, хотя бы временный, врагом города был вполне вероятен.
Стратегическим же просчетом военно-морского строительства стало прекращение возобновленного было по совету мудрого Миниха начатого еще при Петре Великом сооружения новой базы Балтийского флота в Рогервике (Балтийске, Палдиски) – лишь перевод туда флота мог превратить его в реальный военно-политический инструмент европейского, а не внутрибалтийского калибра. В итоге, флот остался дорогой и скоропортящейся игрушкой, гниющей в затянутой полгода льдами Маркизовой луже.
Не впечатляющими были результаты и в германской политике Екатерины – видимо, впитанный с молоком матери некритический пиетет к Фридриху Великому (в котором ее подельники с таким жаром обвиняли несчастного Петра III) помешал нормально закончить Семилетнюю Войну, не сливая столь категорично пруссакам завоеванное у них огромной русской кровью. Еще обиднее утрата весьма удачно в плане стратегии расположенной Голштинии, совершенная только лишь потому, чтобы Павел Петрович не имел за душой это родовое владение своего отца.
Можно привести и другие подобные примеры, но самым, на мой взгляд, серьезным, с точки зрения интересов России, просчетом политики Екатерины Великой, стала планомерная и последовательно унизительная изоляция Павла Петровича от дел государственного управления. Эта деятельность, осуществлявшаяся на протяжении десятилетий, не преминула дать свои плоды: пришедший в конце концов к власти сын Петра III, изначально искренне настроенный на то, чтобы принести пользу своему отечеству, оказался в свои сорок два года человеком с душой, искалеченной страхом, унижением, сиротством. В сочетании с природной энергией эти качества породили столь странный коктейль, что уже через четыре с небольшим года привели многообещающее правление к трагическому фиаско.
Вообще же, екатерининское царствование обнаруживает поразительную бедность в плане значительных идей и концепций – многие дельные по результату осуществления мероприятия были унаследованы от предыдущих правлений, но реализованы в усеченном, ухудшенном или же сильно затянутом по времени варианте. Так, целый ряд либеральных инициатив Петра III был сперва дезавуирован его воцарившейся супругой, а затем все-таки введен ею в оборот десятилетия спустя – таковая судьба, к примеру, постигла указ Петра о вольности дворянства или же его распоряжения по секуляризации монастырских земельных угодий. Даже упомянутое введение бумажных денег было проработано в общих чертах до ее воцарения – причем, проработано в более аккуратном варианте, менее подверженном рискам. Иные же добрые инициативы, начав осуществляться "прогрессивно мыслящей" императрицей, тотчас же отыгрывались назад при столкновении с первыми трудностями – эта судьба постигла попытку выполнить пересмотр и кодификацию государственного законодательства, и всяческие разговоры о ликвидации крепостного права…
И все же, отдадим должное Екатерине Алексеевне: что ни говори, эта женщина, при всей шаткости оснований своего положения в 1762 году, сумела построить эффективный баланс влияний вокруг себя большого количества "сильных мужчин" – баланс, позволивший не только процарствовать так долго, но и делать это без характерного для эпохи Елизаветы высочайшего уровня властной паранойи, заставлявшей некогда веселую царицу лихорадочно менять места ночлега и заглушать внутренний ужас бесчисленными балами. Екатерине, обеспечивая собственную безопасность, удалось удержаться и от существенных репрессий - и это уже немалое культурное достижение.
На «Полит.ру» публиковались следующие заметки о времени царствования Екатерины II: о Понятовском, о русско-турецкой войне 1768-1774 гг. (1 и 2), о русско-шведской войне (1 и 2), об иностранцах в екатерининской России (1, 2 и 3), о Пугачеве, о географических открытиях того времени.
