«Я боялась выйти на улицу»
Ирина Михайловна Ориент, 82 года, редактор на пенсии. До 1938 года v до ареста обоих родителей v жила в Доме на набережной. Ее свекор, сотрудник аппарата ЦК, настолько боялся, что его невестка v дочь «врагов народа», что за 20 лет совместной жизни (опять в Доме на набережной), не сказал ей ни слова.
«Каждый день засыпая я повторяла про себя, как заклинание: «Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох!» А когда стали передавать сводки о болезни Сталина, я очень боялась v а вдруг он выживет? А когда сообщили о его смерти, я была счастлива. Долгие годы меня согревала эта мысль: он старше меня, я его все равно переживу. Я была так счастлива в те дни, что боялась лишний раз выйти на улицу, боялась, что люди увидят мою радость. А моя сестра, наоборот, плакала. Я ей говорю: «Что же ты плачешь, дура? Ведь он же твоих родителей погубил?» А она: «А вдруг станет еще хуже?» Да уж куда хуже-то?
Труднее всего приходилось на работе v там я должна была изображать скорбь. И вот представьте картину: в издательстве в нашей комнате сидят три редактора, женщины и все изображают скорбь. У одной арестованы и расстреляны оба мужа, вторая все эти годы тряслась от страха за свое дворянское происхождение. А у меня арестованы мать, отец и тетка. И вот момент похорон, минута молчания, за окном ревут гудки и сирены, а их нет. Я выглядываю в коридор v они стоят в курилке, курят и болтают. Я их строго окликнула: непорядок, зачем привлекать к себе внимание? Не могу сказать, что у них тогда было на душе v мы не говорили, но я была счастлива».
«Распирающая грудь радость»
Джабраил Гакаев, доктор исторических наук, профессор Института этнологии и антропологии РАН
«Первое воспоминание v распирающая грудь радость. В 53 году мне было 11 лет, и я отлично тот день помню. Южный Казахстан, совхоз им. Сталина. У нас в центральной усадьбе на площади стоял телеграфный столб с репродуктором. Естественно, в самом центре площади стоял памятник Сталину v нет, не дешевый гипсовый, а тяжелый чугунный. Незадолго до этого одна наша чеченка, прикидывавшаяся дурочкой, вывалила ведро с дерьмом в руку памятника, ее потом чуть не засудили, но она удачно сыграла дурочку.
Мы сидели в классе, и до нас долетело сообщение из репродуктора. Сначала никто ничего не понял. Была пауза, шок. Потом навзрыд заплакала учительница, и это был еще больший шок v мы никогда не видели ее слез. Потом, всхлипывая, она стала нам объяснять, какое в стране случилось горе. Потом нас выгнали на школьный двор на траурный митинг. Стали подходить рабочие, сельчане. А я с несколькими друзьями сбежал на речку, там мы резвились целый день и радовались, потому что умер Сталин. И потому, что мы поняли v уроков сегодня и завтра не будет.
Когда вечером отец пришел с работы, то он тоже был рад и сказал матери: «Ну, теперь у нас появилась надежда, что мы вернемся домой». Хотя все эти девять лет только об этом и говорили. Жили этой мечтой. И когда умер человек, которого мы считали главным виновником нашей ссылки, то надежда вспыхнула вновь. У нас в поселке в основном проживало русскоязычное население v потомки высланных, репрессированных и приехавшие осваивать целину добровольцы. Русские, украинцы, немцы. Нас, чеченцев, было минимум 100 семей v это было много. Как правило, все были высланы из Галанчорского района. И подавляющее большинство было в трауре. Даже многие старики-чеченцы плакали. То ли им было по-человечески жаль тирана, а то ли они оплакивали свою горькую жизнь и безысходность своей судьбы».
«И мне досталось»
Илья Борисович Збарский, 1913 г.р., академик РАМН, 18 лет проработавший в лаборатории при Мавзолее, сын Бориса Збарского, соавтора проекта по долгосрочному сохранению тела Ленина
«О смерти Сталина я узнал по радио. Помню первое ощущение v слава Богу, тиран умер. И у жены была такая же радость. Мне вообще казалось, что это общее ощущение. Конечно, своими чувствами, радостью я ни с кем не делился. Вспомните то время v тогда не особенно обсуждали такие вещи. Тогда никому нельзя было доверять v все прослушивалось. Все молчали, никто не делился v ни с отцом не говорил, ни с сыном, ни с кем. Тем более с коллегами v я ведь тогда не работал почти год: меня уволили и из «мавзолейной лаборатории», и из Института онкологии. Вспомните те годы-
Я помню, в день похорон я вышел на улицу и меня чуть не задавили. Мы тогда жили на Цветном бульваре, и я шел в сторону Трубной. Толпа, видимо, спешила на похороны, улицы были забиты. И мне досталось».
Следующие серии:
«Конечно, и мы все прослезились- Вам не понять»: маршал Язов, архитектор Куйбышев и техинспектор Самойлова
«Прав был все-таки я». Вспоминают журналист, писатель и цензор
