Выборы в Чечне прошли как положено. В том смысле, что глава республиканского МВД Алу Алханов победил еще в первом туре. Но не так убедительно, как осенью 2003 года Ахмад Кадыров. И это правильно с точки зрения режиссуры мероприятия - менее сильный и более зависимый лидер должен получить сильно меньше 100% (чтобы не приблизиться к показателям погибшего первого президента), но и заведомо больше 50% (чтобы выиграть в первом туре). Напрашивается среднее – 75%.
С точки зрения смысла, а не формы происходящего, в Кремле не сочли возможным после убийства Ахмада Кадырова в мае этого года пересматривать свою политику управления Чечней и перестраивать местный политический режим. А это означает, что кадыровский военизированный «клан» сохраняет власть, но при этом становясь теперь не столь консолидированным (кроме президентского остается еще военизированный центр власти во главе с Рамзаном Кадыровым), а президент потенциально может оказаться более зависимым от Москвы. По крайней мере, меньше раздражать военных и спецслужбы.
Считается, что Чечня – это один из немногих вопросов, по которому у российской власти есть политика. В том смысле, что после принятия решения по избранию Ахмада Кадырова (несмотря на все возражения силовиков), никто из своих не стал явно противодействовать (как это часто бывает по поводу, скажем, вопроса о прогнозах роста и «удвоении ВВП»). Зато и теракт на грозненском стадионе, слишком многих во власти, как минимум, не расстроил. Что тоже не противоречит единству проводимой политики.
Единственный сильный кандидат, который ни осенью 2003, ни сейчас не стал договариваться по поводу условий снятия своей кандидатуры – Малик Сайдуллаев, представитель «московских чеченцев». В прошлом году его сняли за неожиданно обнаруженные нарушения в подписях, а в этом – за то, что Чечено-Ингушетия (место рождения) в его паспорте была названа Чечней.
Обсуждать степень отклонения от выборных процедур в данном вопросе бессмысленно, потому что назначение нового чеченского лидера выборами называется условно. И во второй раз уже просто не было иного пути, кроме избирательного, если сохраняется цель поддерживать иллюзию продолжающегося мирного процесса и надеться, что иллюзия эта в какой-то мере станет реальностью.
В принципе, демократические процедуры (в частности, выборы) – это всего лишь процедуры, а не предельная цель всего прогрессивного человечества. Они при правильном употреблении способны усиливать легитимность и мощность государственной власти, с одной стороны, и ощущение свободы и причастности к своей стране у граждан, – с другой. Данных целей можно добиваться подчас и другими методами, если формальный результат не является почему-то важным сам по себе.
В России ни для кого не был секретом фиктивный характер выборов, более того, россиянам важно урегулирование в Чечне и безопасность, а не использование каких-то специальных демократических процедур для этого. В конце концов, эта предвыборная кампания началась терактом в Грозном во время важнейшего для страны праздника – Дня Победы, а закончилась терактами в самолетах. Именно это имеет реальный смысл, а не 75 искомых процентов.
Больше всего неприятно ощущение, что возня с выборами в Чечне (со всеми вытекающими рисками) необходима на экспорт, для употребления в дипломатии, чтобы описать мирный процесс в терминах, понятных на Западе. Хотя, кажется, проблема все-таки наша, и мир в Чечне нужен нам, а за рубежом, наоборот, многим не нужен.
После каждого теракта общественное мнение в России все больше склоняется к поддержке жестких мер в чеченском урегулировании. Это объяснимо и по-своему правильно. Другое дело, что налицо «обман трудящихся», которым многолетнюю вялотекущую неполитику выдают за урегулирование сильной дланью.
Обман состоит в том, что критику войны и гражданской политики в Чечне официальные власти, в том числе и президент, постоянно пытаются выдать за антироссийскую агитацию. То есть воюют за общественное мнение в России и за рубежом, вместо того, чтобы сражаться с террористами и строить мир.
Проблема еще и в том, что в этой точке дискуссии, некритически настроенные сторонники властей, спрашивают у оппонентов с пристрастием: «А у вас есть план урегулирования?». На этом были пойманы ряд политиков прошлого электорального цикла, которые с простодушием рассказывали про план разделения подобием «стены безопасности», прожектами чеченского парламентаризма, и даже приглашением миротворцев ООН.
Правильный ответ: никакого плана нет и быть не может. В том смысле, что не будет одного простого рецепта, который бы все расставил на места. Более того, плана нет и у власти, но в другом, более неприятном смысле – нет даже анализа точек эскалации конфликта и установки на изменение провальной политики. У власти есть одно, но, правда, важное понимание – Чечня будет частью России на общих основаниях, с общегражданскими правами ее граждан. Все варианты чеченской независимости слишком ослабят Россию и не дадут покоя республике, потому что ее территория будет использована международной политикой и нелегальным бизнесом. Но такого понимания недостаточно.
Государство должно начинать исполнять свои прямые функции на части своей территории – в Чечне. И это функции – цивилизаторские, а критерий выполнения этих функций - доверие и уважение к власти. Отсюда сразу понятно, что для начала нужно уменьшить количество вранья – с выборами, с правосудием, с социальными выплатами. И, конечно, количество бессмысленного насилия по отношению к населению. Все это пока происходит так, что население делает вывод, что и при российской власти в Чечне – бандитское правление, просто с еще одной «бандитской» группой, опасной для населения – армией.
Проблема в том, что российское присутствие велико по части личного состава, но унизительно мало в смысле установления человеческих порядков в республике. И российские чиновники, судя по всему, втянуты в те же черные схемы распределения федеральных пособий, что и местные. А армия – в те же виды черного бизнеса, что и боевики.
Причем, с одной стороны, это упирается в общефедеральные проблемы – реформу армии, системы правосудия, бюрократии. И на чеченском примере видно, как целостность страны зависит от успеха ее модернизации.
С другой стороны, ситуация с властью и доверием к ней в остальной России все-таки получше, чем в Чечне, несмотря на отсутствие специального внимания к другим регионам. Это означает, что никаких усилий по установлению другого качества правосудия, по защите лояльных чеченцев, по установлению особой дисциплины в армии, по беспрецедентно честному распределению социальной помощи, по организации занятости населения на отдельно взятой территории – просто не предпринимается.
Таким образом, претензия к власти не в том, что оно слишком жестко действует в Чечне, а в том, что занимается фикциями (выборами, общественным мнением на Западе). А ответственность за реальное управление в республике на себя не берeт, прикрываясь в разной степени сомнительными местными лидерами.
