Нас тридцать три человека – очень разных, из разных мест. Мы – дипломаты, парламентарии, политологи, журналисты, общественные деятели. Самому молодому – 25, самому старшему – 50 лет.
Нам всем несказанно повезло. Ведь нет ничего прекраснее, чем август в этих волшебных краях. Днем небо невообразимо голубое, и появление даже одного полупрозрачного облачка кажется экстраординарным событием. К полудню температура поднимается градусов до 25. Солнце не жжет, а греет ласково. С находящегося в получасе езды отсюда океана дует прохладный ветер. Выбежать в перерыве покурить на улицу – уже праздник. Вечером становится почти холодно. Накинув свитер, можно часами гулять по огромному университетскому городку. Парки, фонтаны, ухоженные дорожки, причудливые постройки в испанском стиле… Упирающиеся в небо пальмы, неизвестные деревья с толстенными стволами и мясистыми листьями, яркие цветы, засовывающие в их сердцевинки хоботки пестрые колибри, мягкая, густая трава, по которой такое счастье ходить босиком. Ночью совсем тихо, воздух сладкий и будоражащий. На широких некрашеных скамейках, специально поставленных подальше от дороги, – приватность прежде всего! – сидят в обнимку парочки, мальчики с девочками, девочки с девочками, мальчики с мальчиками, тихонько смеются, потягивают местное вино из бумажных стаканчиков. Изредка, шурша шинами по асфальту, проедет велосипедист, в университете велосипед – основной вид транспорта. По восьми тысячам акров пешком не находишься.
Мы здесь немного чужие. То есть совсем чужие. Нас пустили на побывку в рай. Представить себе, что здесь останешься, – невозможно. Ведь в раю оказываешься после смерти, а нам еще жить. Есть что-то до смешного символичное в обучении демократии именно здесь. Мол, если у вас все получится, тогда, может быть…
Про теорию демократии нам рассказывает Ларри Даймонд, один из наиболее известных специалистов в сфере демократизации стран переходного периода. Он пишет прекрасные статьи на возвышенности 12-ого этажа зловещей башни Института Гувера. “Гувер” – аналитический центр, считающийся оплотом консервативной мысли в США. Зачем они взяли старшим научным сотрудником воинствующего либерала? Наверное, в этом и состоит истинная сущность демократии…
Ларри не так давно вернулся из Ирака. Его выписывали туда в качестве консультанта, помогать американцам отстраивать в Багдаде демократические институты. Он был вдохновлен задачей. Строил планы. Рисовал схемы. Когда понял, что его советов никто не слушает, плюнул, разорвал контракт и вернулся назад, в Стэнфорд. Только что написал целую книгу про цепь ошибок, допущенных США в Ираке. Называется красноречиво: “Победа, растраченная впустую”.
Реальность и механизмы того, как именно Америка насаждает демократию в других странах, пытается описать Майкл Макфол, искусно балансирующий на стыке науки и политической карьеры. В Стэнфорде Майкл преподает политологию. Студенты его обожают за живую манеру читать лекции, пересыпая их бесконечными байками из личного опыта – иногда под грифом “совершенно секретно”. Макфол – записной аналитик демократической партии. Последний год он провел, в основном, в Вашингтоне, и с удовольствием рассказывает о том, как все работает изнутри.
На днях, на семинаре по американской внешней политике, я поделилась с преподавателями и соучениками сюрреалистическим разговором, недавно состоявшимся в Госдепе США. Там нет чиновника, который бы специально курировал проблематику Чечни, но разным спецам по России достается по маленькому кусочку Северного Кавказа. Потому встретиться со мной хотела прорва народу, и пять часов я переходила из кабинета в кабинет, треща не переставая и все больше напоминая себе навсегда заевшую пластинку. Кроме базового “кавказ-ликбеза”, я непрерывно воспроизводила несложную мысль о том, что если США основывают свое сотрудничество с Россией на общем приоритете безопасности, то именно, с точки зрения повышения уровня безопасности, Россия не является внушающим доверие партнером. Ведь политика России в Чечне – в первую очередь, зашкаливающее насилие и безнаказанность силовиков, – приводит к росту террористической угрозы, распространению конфликта на соседние регионы, дальнейшему разложению и потере управляемости силовых структур, к дестабилизации страны – и далее по тексту…
Мой последний собеседник понимающе кивал головой, протирал очки и смотрел с симпатией. А на прощанье произнес: “Полностью с вами согласен. Но сделать ничего невозможно за отсутствием политической воли. Понимаете, строго между нами, но никакой политики по России у США вообще нет. И все дело исключительно в том, что Президенту Бушу очень нравится Президент Путин. По-человечески нравится. И еще, Президент Буш – глубоко верующий христианин. И уважает религиозные чувства Путина. И это очень важно”.
Выслушав мое трагикомическое повествование, преподаватели и эксперты хором изрекли, что госдеповец глубоко не прав, и Буш Путина уже в большой степени разлюбил. Только занимающиеся Россией чиновники от президентского кресла находятся далековато и этого еще не осознали. А никакой высокой политики, действительно, нет. Маленькие люди принимают решения каждый на своем уровне, продвигая собственную карьеру и основываясь на заблуждении, что Буш во всем поддерживает Путина. Честно говоря, я давно подозревала нечто подобное. Но мысли эти от себя гнала. Ведь лучше вредная политика, чем полное отсутствие таковой. Вредную можно переломить, изменить – а если ее совсем нет, то ничего и не сделаешь…
Все достаточно просто и невесело. Вчера вечером к нам приходили два ведущих идеолога движения неоконсерваторов. Эдакие серые кардиналы, стоящие за троном Буша. О них слагают легенды. Невыразительный оратор поглядел на нас сквозь стекла очков, полистал стопку бумажек и начал читать с листа: “Статья 7: Все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту закона. Все люди имеют право на равную защиту от какой бы то ни было дискриминации, нарушающей настоящую Декларацию, и от какого бы то ни было подстрекательства к такой дискриминации; Статья 8: Каждый человек имеет право на эффективное восстановление в правах компетентными национальными судами в случаях нарушения его основных прав, предоставленных ему конституцией или законом…”
Продравшись через несколько статей Всеобщей Декларации прав человека, оратор объяснил, что в момент зарождения – несколько десятков лет назад – американский неоконсерватизм вдохновлялся двумя проблемами: угрозой коммунистической экспансии и отстаиванием прав и основных свобод человека. После падения Советского Союза первая проблема отпала, и вся неоконсервативная идеология теперь сосредоточена вокруг проблемы номер два. Америка же не только привержена правам человека и фундаментальным свободам у себя дома, но и делает все возможное, чтобы эти ценности прижились за границей.
На очевидный вопрос о том, как же, с точки зрения этой идеологии, объяснить наличие базы Гуантанамо, где заключенным объясняют, что они находятся в гораздо худшем положении, чем банановые крысы, – ведь у треклятых крыс есть семья, которая о них по возможности позаботится, а у вас, придурки, ничего подобного нет! – философ вдумчиво пошуршал бумажками и зачитал Статью 5 той же самой Декларации: “Никто не должен подвергаться пыткам или жестоким, бесчеловечным или унижающим его достоинство обращению и наказанию”.
“Я не могу этого оправдать. Более того, я недавно писал именно об этом”. Второй деятель вставляет свои пять копеек: “Совершенно верно. Мы не можем этого оправдать. Но, с другой стороны, нельзя не отметить, как своевременно и мужественно американское государство отреагировало на грубые нарушения прав человека в тюрьме Абу-Грейб. И это крайне показательно в контексте…”
Отвращение к неоконсерваторам способствует трансконтинентальному единению еще лучше, чем отсутствие пресловутой политической воли. Хочется развести руками и сказать: “Ребята, мы ведь не второгодники! Мы думали, что вы хотя бы попытаетесь озаботиться сложными, закрученными аргументами. Объяснениями, к которым так просто не подкопаешься… А если таких аргументов не приводится, значит, правда, нет никакой системы?”.
*****
В Сан-Франциско ночью совсем холодно. В крохотном баре на набережной четверо веселых черных мужиков играют настоящий регги, поминая между композициями великого Джа и объясняя ликующей публике, что Джа среди нас, поет и радуется с нами. Музыканты и зрители обустроились на нависающей прямо над водой терраске. К запаху океана примешивается сладковатый дух марихуаны. Солист встряхивает косичками с разноцветными бусинами на концах и самозабвенно выводит песенку собственного сочинения:
“Знаешь, чего стоит устроить революцию?
Знаешь, как сложно принять решение?
Знаешь, как тяжко стряхнуть депрессию?
Но с нами – Джа, всегда с нами!”
