В последние годы российский политический дискурс и русская мысль приобрели одну важную особенность: все происходящее со страной так или иначе трактуется в рамках концепции Золотого века и Потерянного рая. Практически в любом споре на общественно-политические темы советское (реже досоветское) прошлое играет роль эталона, образца для тщательного копирования или, наоборот, для всяческого избегания. Появился даже такой важный атрибут представлений о Золотом веке как bon sauvage – чаще всего как будто вынырнувший из советского прошлого бывший «афганец» или ветеран первой чеченской, который героически противостоит миру чистогана (один из ярчайших примеров – Данила Багров). Существует и конкурирующая мифологема,
Происходящий на наших глазах стремительный рост значимости того прошлого, с которым мы совсем недавно достаточно легко распрощались, – это в какой-то степени вынужденный процесс, естественная реакция социума на слишком резкие перемены, в результате которых многие с удивлением обнаружили, что утратили не только и не столько что-то конкретное, сколько ту картину мира, комфортность которой стала очевидной только после ее исчезновения. Этот нематериальный концепт, состоящий из ряда мифологем, связанных с исключительностью нации (ее территориальным, культурным и историческим величием, а также русским мессианством), как выяснилось к исходу 90-х годов, обладал для граждан России огромной ценностью, гораздо большей, чем для граждан других стран. Пожалуй, самый напряженный и конфликтогенный участок советского мифологического пространства – это миф об отнятой культуре.
Впервые этот миф проявился в России в связи с реформами Петра, активизацией западных веяний в XIX веке и, конечно же, Октябрьской революцией. Напряженность «культурного вопроса» в России связана с тем, что в то время как распад СССР или, скажем, приватизация, остались в прошлом, деградация в сфере культуры и образования продолжается.
(чаще всего на эту роль "назначают" М. Гельмана, уже отставленных А. Фурсенко и М. Швыдкого или, например, неназванных лиц, которые будто бы «стоят за Pussy Riot»).
Естественным следствием такого понимания проблемы стало резкое усиление охранительного начала в культурной сфере. Законодательство довольно быстро переориентируется на защиту таких эфемерных конструктов, как "нравственность" и «духовные ценности». Так, 20 июля появилось сообщение, что депутат Госдумы Татьяна Москалькова (которая представляет даже не «Единую Россию», а «Справедливую») обещает ходатайствовать о введении уголовной статьи «За покушение на нравственность и грубое нарушение правил общежития, за действия, посягающее на честь и достоинство граждан, нравственные устои общества».
Надо отметить, что
Этот нетривиальный для современного сознания тезис имплицитно содержится в традиционных культурах и, разумеется, в христианской традиции, поэтому он находит сейчас отклик не только у чиновников, но также у российских интеллектуалов неоконсервативного направления, которые практически поголовно консолидируются вокруг православной традиции.
Культура немыслима без рамок, это так, но не рамки создают культуру. К сожалению, сейчас весь потенциал той части общества, которая тоскует по утраченной культуре, направлен исключительно на ограничения, на выстраивание заборов и вышек, на обматывание территории колючей проволокой. Покажите нам виновного!
Диалектика происходящего такова, что развернувшаяся в стране борьба за культуру (духовность, нравственность и т.д.) приводит к противоположному результату. Вместо роста духовности получаем Чаплина, вместо укрепления государственности – Холманских и Мединского. Можно ли объяснить такой обратный результат наших начинаний простым невезением? Нет, этот итог закономерен. Само наше нынешнее «запретительство» – следствие того же явления, которое и привело к кризису культуры. К 70-м годам пути развития европейской культуры себя исчерпали, и к этому обстоятельству Россия оказалась готова гораздо хуже стран Запада.
При этом советская ментальность не позволяла принять новую ситуацию как данность. Советский человек привык считать, что такого рода глобальные вопросы, к каким относится кризис культуры, должно решать государство. Не научившись осознавать свою индивидуальную ответственность, а как следствие - не умея определять границы компетенций, зоны возможного и невозможного, он по привычке начал искать виновных.
Постсоветское сознание автоматически стало персонифицировать тревожащие его общественно-политические изменения, чтобы было на кого возложить ответственность. В обществе быстро распространились теории заговора, которые к настоящему времени практически вытеснили в массовом сознании иные способы интерпретации. Вот, например, попавшаяся мне недавно в интернете формула, в которой эта мысль (вернее, мыслежелание) выражена очень отчетливо: «Ювенальная юстиция, аборты, ранний секс, все это часть программы белоленточных тварей». Или вот еще: «Распад Советского Союза уже произошел, и довольно большое количество людей уже совершенно точно знают, что все эти листочки папиросной бумаги (речь о самиздате – М.С.) могут реально привести к распаду государства и гибели миллионов людей, которые не впишутся в очередную попытку построить либеральный рай на земле». В 80-е годы фразы «Сегодня носит Adidas, а завтра Родину продаст» бытовали только в виде шутки, теперь же очень многие вполне вменяемые люди серьезно утверждают, что от белой ленты и листовок – прямой путь к раннему сексу, гибели миллионов людей – да к чему угодно!
Теперь, когда заработал сам механизм «возложения ответственности за все свои беды», доказательства вины уже не нужны, потому что преступником можно объявить кого угодно. Это прекрасно видно по недавним заявлениям адвокатов пострадавших от действий Pussy Riot охранников храма Христа Спасителя. «Группа подсудимых во главе с Толоконниковой — это только маленькая видимая вершина айсберга экстремистов, стремящихся поломать тысячелетний устой Русской православной церкви, спровоцировать раскол, обманом повести паству не к Богу, а к Сатане. За всем этим стоят настоящие враги нашего государства и православия», — это сказал не координатор каких-нибудь "православных братств", а профессор, доктор юридических наук Михаил Кузнецов. «В основном храме одного известного монастыря какой-то бесноватый забрался на солею и тоже начал бесноваться на священном месте: прыгал, ругался, что-то кричал, а вскоре началась кровопролитная русско-японская война», - вторит ему адвокат Сергей Штин.
Тут важен открытый в начале десятых годов механизм: любое неугодное общественности явление может быть названо источником апокалиптических бедствий. Никто ни над кем не издевается. Они действительно так думают. Это такой способ связывать причины и следствия. Если случилось несчастье, должны быть люди, ответственные за него.
Страна попадает в порочный круг.
Pussy Riot – это симптом болезни, а не причина. Проявившееся в ответ на февральскую пляску стремление запретить все, что можно, – симптом следующей стадии. Лечить надо уже ее. Кризис нашей культуры, духовности и нравственности уже никоим образом не зависит ни от Pussy Riot, ни от проповедников «актуального искусства».
Из совсем свежего: по мнению гособвинителей, именно действия панк-группы «Pussy Riot» спровоцировали покушения на убийство известных татарских религиозных деятелей Илдуса Файзова и Валиуллу Якупова. Они и убили-с. Подобная юридическая логика, проникая в судебную практику, дает уже формальную возможность выстраивать, ни много ни мало, процессы «вредителей» образца 30-х годов.
Вот говорят, русские люди злые. Это неправда. Вся злость в России - от глупости, про это еще Гоголь писал. Как и здесь: боролись за культуру и духовность, а выгодополучателями окажутся те силы, которые лучше было бы не будить. Тут уж ничего не скажешь, кроме «Tu l’as voulu, Georges Dandin»!
