Синхронные выборы законодательных органов власти в 14 субъектах Российской Федерации стали своеобразной «генеральной репетицией» главной избирательной кампании 2007 года – выборов в Государственную Думу. На них были апробированы новейшие кремлевские политические технологии. Речь идет, прежде всего, об эрзац-двухпартийности (конкуренции двух «партий власти»: «Единой России» и «Справедливой России). Это обусловило новую схему административного участия в выборах – деление административного ресурса между двумя заведомыми фаворитами.
Мартовские выборы стали той площадкой, на которой были озвучены и возможные подходы к будущей общегосударственной кадровой политике. Например, относительная неудача «Единой России» на выборах в высший законодательный орган Ставропольского края (второе место в голосовании по партийным спискам, компенсированное первым местом в одномандатных округах) стала причиной для серьезных нападок на губернатора Александра Черногорова, не способного «обеспечить» нужный результат для первой «партии власти». Скорее всего, зависимость судьбы российских управленцев от умения воплотить «принцип партийности» к декабрю 2007 года будет только возрастать.
Последние перед думской избирательной кампанией мультирегиональные выборы (предстоят еще только выборы в Красноярском крае) стали своеобразным рентгеновским снимком российской политики. Однако помимо общенационального «снимка», мы получили также достаточно любопытные «снимки» регионов. Но если первый попал в фокус экспертного внимания, то вторые были исследованы по большей части лишь с количественной точки зрения.
Чрезвычайно важные политические тенденции, как представляется, были зафиксированы на Северном Кавказе – в регионе, который, несмотря на все оптимистические заявления федеральных чиновников, остается одним из самых «проблемных» в России.
В выборах 11 марта 2007 года было задействовано два северокавказских региона – Республика Дагестан и Ставропольский край. Значение их для безопасности не только всего Северного Кавказа, но и России в целом, трудно переоценить.
Республика Дагестан – самая большая по площади (50,3 тыс. кв. км.) и населению территория на российском Северном Кавказе. По данным Всероссийской переписи 2002 г., численность населения республики составляет 2 млн. 584 тыс. человек. По оценкам Федеральной службы государственной статистики, численность населения республики равняется 2 млн. 194 тыс.700 человек. Именно там расположен единственный на Каспии незамерзающий российский порт – Махачкала. Дагестан занимает ведущую позицию на Северном Кавказе по гидроэнергетическим ресурсам. Суммарная потенциальная мощность их равна 6,3 млрд. квт, из них большая часть заключена в бассейнах рек Сулак и Самур. На реке Сулак построен целый каскад гидроэлектростанций, крупнейшей из которых является Чиркейская ГЭС.
При этом, по данным на июль 2006 года, валовой региональный продукт на душу населения там в 3,5 раза ниже среднероссийского. Уровень безработицы составляет 22% экономически активной части населения. Это более 250 тыс. человек, которые не могут трудоустроиться, – в основном молодые люди в возрасте от 18 до 30 лет. Денежные доходы населения там на порядок ниже среднероссийских показателей: средняя зарплата (2 223 рубля) – одна из самых низких по стране. По имеющимся данным, численность населения с доходами ниже прожиточного минимума доходила в конце 1990-х годов до 70%.
Официальная статистика, впрочем, не всегда отражает реальное положение вещей, поскольку не учитывает теневых доходов населения. В своем выступлении на региональном совещании «О влиянии криминогенных процессов и тенденций в экономике и на финансовом рынке Республики Дагестан на состояние экономической безопасности региона» (13 июля 2006 года) президент Дагестана Муху Алиев подчеркнул: «По оценке экспертов, масштабы теневого сектора экономики в Дагестане составляют более 50%, при среднероссийских 20-25%. Около 40% занятого населения в республике приходится на неформальный сектор экономики. Понятно, что такой высокий уровень теневой экономики порождает широкомасштабные процессы легализации этих доходов, в том числе полученных преступным путем». По данным Счетной Палаты РФ (июнь 2005 г.), скрытый налоговый потенциал республики — около 6 миллиардов рублей.
Все эти непростые социально-экономические тенденции реализуются в самой полиэтничной республике не только на Северном Кавказе, но и в России в целом. В республике, в которой на массовом уровне укоренены представления об «этнической собственности» на землю.
Что же касается Ставропольского края, то ни один из российских регионов не менял свой имидж столь радикально и в столь быстрые сроки. До 1991 года Ставрополье становилось ньюсмейкером, исключительно в связи с очередной победой в нескончаемой «битве за урожай». Край имел устойчивую репутацию консервативного аграрного региона, поставляющего руководящие кадры для ЦК КПСС (Федор Кулаков, Юрий Андропов, Михаил Горбачев). После 1991 года некогда стабильный регион в одночасье превратился в окраину государства. Причем в неспокойную, воюющую окраину, своеобразную границу между «русским» и «кавказским миром». Ставропольский край находится в центре северокавказского региона и граничит с шестью национально-государственными образованиями Юга России.
Для районов Северного Кавказа с высоким удельным весом русского населения Ставропольский край является центром притяжения. С требованиями о включении в состав Ставропольского края обращались представители русских объединений Северной Осетии (Моздокский район), Дагестана (Кизлярский и Тарумовский районы), Карачаево-Черкессии (Урупский и Зеленчукский районы) и Чечни (Наурский и Шелковской районы). В начале 1990-х годов территория края стала объектом миграционного притока. При этом речь идет, прежде всего, о внутренней миграции (из Дагестана и Чечни). Например, по числу чеченцев на своей территории Ставропольский край сегодня уступает только самой Чечне, Ингушетии и Дагестану. Ставропольский край во многом является «модельным регионом» для проекта «российской гражданской нации». Здесь отсутствует «коренное население» (вряд ли таковыми можно считать и русское большинство – потомков казаков и крестьян-колонистов), и именно внутрироссийские миграционные потоки являются на Ставрополье основным видом миграционных процессов. От умения властей разрешить эту проблему зависит не только их личная карьера и управленческая состоятельность. В их руках во многом находится и российская идентичность жителей.
При этом, и Дагестан (самый исламизированный субъект РФ), и Ставрополье переживают процессы этнонационального и религиозного «возрождения», сопровождающегося многочисленными противоречиями и конфликтами.
На первый взгляд, социально-экономические и этнополитические «портреты» Республики Дагестан и Ставропольского края не имеют прямого отношения к теме выборов 11 марта 2007 года. При более внимательном (и главное, содержательном) анализе становится ясно, что эти «портреты» должны были бы формировать повестку дня выборов, придать им смысл и политическое значение. Однако если мы посмотрим на то, как избирательные кампании в Дагестане и на Ставрополье проводились (и как затем оценивались), то придется признать, что реальные проблемы российского Северного Кавказа не слишком беспокоят власть предержащих.
Начнем с итогов выборов в Государственную Думу Ставропольского края. Именно здесь при голосовании по партийным спискам «Единая Россия» не получила первого места, а посему губернатор края Александр Черногоров превратился в объект нападок и политических спекуляций. При этом критики и обличители Черногорова абсолютно проигнорировали особенности политического и управленческого стиля губернатора, необходимые именно для нужд Ставропольского края. Губернатор Черногоров не смог консолидировать административный ресурс, оказался не автократом, а, скорее, медиатором. Но ведь именно эти качества позволили ему не допустить коллапса безопасности в Ставрополье после того, как край в 1996 году остался один на один с масхадовской Ичкерией. Ни один из субъектов РФ (за исключением разве что Дагестана и Ингушетии) не подвергался такому количеству атак и терактов со стороны защитников ичкерийской «независимости».
В течение трех лет край практически без помощи Москвы «держал» Чечню и Дагестан. Однако в отличие от руководителей соседнего Краснодарского края, Черногоров смог не допустить того, чтобы агрессивный русский этнонационализм стал официальной идеологией Ставрополья. Губернатор сумел наладить взаимодействие с представителями различных этнических сообществ и местными исламскими лидерами. Хотя, справедливости ради отметим, что не все мероприятия ставропольской краевой элиты были выдержаны в суровом правовом духе (возьмем хотя бы Иммиграционный кодекс 1997 года). Вместе с тем, нельзя не увидеть и того, что именно ставропольским властям удалось не превратить край в «оборонительный русский вал» и в своеобразную «русскую Ичкерию». Обладает ли всеми необходимыми для подобной политики качествами кто-то из претендентов на пост губернатора? И если да, то в чем его позитивная программа может стать более эффективной, чем черногоровская? Эти вопросы остались без ответа. Представителей федерального уровня «партии власти» интересовали одни лишь проценты голосов, а не эффективность губернатора как управленца.
Скорее всего, «паттерн Черногорова» будет использован в декабре 2007 года во всю мощь. С помощью «процентной критики», вероятно, будет смещено немало глав регионов. При этом в сознание российских избирателей внедряется мысль, что для губернатора главное -- это не защита интересов всех граждан РФ, проживающих на данной территории (вне зависимости от их партийной принадлежности), а обеспечение успеха для «партии власти». Выборы на Ставрополье, таким образом, показали, что «принцип партийности» для федерального центра становится гораздо более важным, чем умение губернатора вести диалог, переговоры, находить компромиссы, действовать самостоятельно на свой страх и риск. Но беда то в том, что именно отмеченные выше качества нужны для губернатора Ставропольского края гораздо больше, чем угадывание начальственного настроения и холуйство перед Москвой. С несамостоятельным главой «русского региона» Кавказа лидеры и соседних республик, и этнических общин будут говорить совсем не в той тональности, как говорили бы с ответственным и независимым (естественно, в рамках российского закона) губернатором.
В Дагестане же российская власть допустила прокол иного рода. В очередной раз Кремль пытается использовать универсальные подходы там, где нужен определенный партикуляризм, и насаждает партикуляризм там, где не помешала бы универсальность. В республике, где отсутствуют традиции многопартийности, но присутствуют иные традиции социальной организации, новая универсальная модель выборов по партийным спискам продемонстрировала серьезные изъяны. Не зря именно Дагестан оказался единственным регионом, где не смогли вовремя подвести официальные итоги голосования (несмотря на специальные довыборные предупреждения экс-главы Центризбиркома дагестанскому ЦИКу: «не затягивать» с подсчетом голосов).
По мнению махачкалинского социолога Заида Абулагатова, переход к выборам по партийным спискам был шагом вперед, потому что теперь избиратели помимо этнической идентичности стали апеллировать к партийной (т.е. общероссийской). Само по себе появление в Дагестане множественности идентичностей можно было бы только приветствовать. Вопрос лишь в методах их внедрения в практику. А внедрение это началось не с того конца.
Вместо естественного (и поощряемого властями) развития партийных структур, разумного сочетания «принципа партийности» с этническим принципом (например, можно было бы сделать обязательной для каждого кандидата фиксацию его партийности, но при этом проводить выборы по мажоритарным округам, сохраняя связь с конкретными избирателями), в Дагестане была реализована «многопартийность» сверху. При этом административное вмешательство было использовано без каких-либо существенных ограничений. В результате произошла «этнизация» партсписков. В «Единой России» обосновались, главным образом, аварцы и даргинцы. А в «Патриотах России», например, выходцы из Южного Дагестана. При этом за бортом Народного собрания республики чуть не осталась КПРФ (в национальных республиках апеллирующая к интернационализму и светским ценностям; играющая на социальном поле, которое сегодня наиболее активно осваивается исламскими экстремистами) и совсем не была допущена к выборам СПС (демократическая и модернизаторская сила). Предметом острых конфликтов является чистота применявшихся способов политической «зачистки». Но если главная цель -- обеспечение голосов «Единой России», то все остальное приносится в жертву. При этом игнорируется тот простой факт, что «партия власти» в Дагестане представляет собой весьма непростой конгломерат кланов и групп влияния (группы Муху Алиева, Саида Амирова, представителей т.н. «Северного альянса»). А значит и «единство рядов» в этой ситуации весьма сомнительно.
В декабре 2007 года принципы универсализма будут распространены на такие полиэтничные образования, как Карачаево-Черкесия и Кабардино-Балкария. И вместо борьбы партий (поскольку для их развития нет реальных предпосылок) мы увидим там преимущественно новый раунд противоборства клановых групп. Эта новая борьба будет тем более острой, что «принцип партийности» будет примеряться здесь впервые. А значит, надо будет переделывать сложившиеся административно-рыночные механизмы под «новый стандарт».
Таким образом, мартовский «снимок» региональной политики на Северном Кавказе показал такие дефекты российской власти как:
· неумение использовать выборы для формирования содержательной повестки дня,
· использование универсалистских схем в ущерб региональной конкретике,
· «процентная аналитика», когда эффективность регионального лидера определяется не его управленческим и политическим искусством, а его «счетоводческими» навыками и умением угадывать последнюю политическую моду в Кремле,
· нежелание анализировать ход избирательных кампаний и склонность к презентационализму (в конце концов, и весьма непростые выборы в Дагестане, и второе место «Единой России» в Ставрополье были преподнесены, как победа).
То есть власть не хочет видеть реальность и реальные проблемы (по-своему символично, что сразу же после выборов на Ставрополье в Нефтекумске случились эксцессы с боевиками из «Ногайского батальона»), предпочитая верить картинке, нарисованной придворными политтехнологами. Только решит ли это насущные проблемы Северного Кавказа и стабилизации России в целом?
