Новости из Москвы продолжают цеплять глаз своим динамизмом. В России много скандалов, но мало перемен. И, хотя громких высказываний в последнее время хватает, громких дел куда меньше. В политическом смысле слова Россия остается сонным царством. И только в Москве сейчас что-то происходит: меняются люди, перераспределяются активы, формируются мощные восходящие и нисходящие политические потоки. Россия прислушивается к стуку в своем сердце, пытаясь разобрать, что это – еще сердечная недостаточность или уже инфаркт миокарда?
В Собянине политическая форма, созданная Лужковым, нашла, наконец, свое реальное содержание.
Без малого двадцать лет Юрий Лужков позиционировал себя как «хозяйственник», которого мало интересует политика, и который целиком и полностью погружен в текучку московских инженерно-строительных будней. Образ этот так прилип к Лужкову, что все его успехи стали объясняться именно этим. Хозяйственники как особый класс управленцев первого сорта стали по всей стране противопоставляться политикам как управленцам второго сорта. И если какого-то губернского начальника хотели возвысить в глазах общественного мнения, о нем говорили: «Хороший хозяйственник. Почти как Лужков!»
На самом деле Лужков в девяностые сделал в Москве то же, что Путин сделал в России в нулевые. Он выстроил в столице вертикаль власти. Прежде всего – личной власти. Успехи Москвы – это не столько успехи экономической политики, о которой можно долго спорить, сколько побочный эффект той стабильности, которую эта вертикаль обеспечивала, пока не стала сыпаться. Точно так же Лужков еще раньше, чем Путин, открыл «чудодейственный экономический эффект» слияния власти и криминала и умел в сложные времена опереться на «авторитетных бизнесменов», не забывая их впоследствии отблагодарить. В определенном смысле слова Лужков – это политический учитель Путина. Вообще «лужковская система» соотносится с «путинской системой», как новая версия компьютерной программы соотносится со старой. В этих программах миф о Лужкове как о «выдающемся хозяйственнике» играет ту же роль, что и миф о Путине как о «крутом парне».
Этот миф обладал гипнотической силой и, когда вопрос о поиске нового московского градоначальника встал ребром, уже ни у кого не было сомнений, какого рода кандидатуру надо искать – конечно, «хозяйственника»! Чтоб был не хуже, чем Лужков. Именно под это лекало лепили первоначально имидж Сергея Собянина. Проблема состоит, однако, в том, что никаким хозяйственником по большому счету Лужков никогда не был.
Безусловно, Юрий Лужков как мэр был человеком с ярко выраженным административным талантом. Но гораздо сильнее у него был выражен талант политический. Лужков был выдающимся политиком-популистом, если не сказать – политиканом, который тонко чувствовал все нюансы общественных настроений и умел ими манипулировать. Лужков относился (как и Путин, кстати) к тому редкому типу руководителей, которым не надо напрягать себя, чтобы понять настроение народа. Такие лидеры имеют с народом живую и непосредственную, невербализованную связь, они апеллируют не к разуму, а к чувствам, и могут управлять толпой, меняя один лишь тембр своего голоса.
В отличие от Лужкова, Сергей Собянин действительно оказался хозяйственником. Он, похоже, пока искренне полагает, что любовь москвичей можно завоевать, разгребая завалы лужковских новостроек и прочищая московские пробки. Он не интригует, он погрузился в хозяйственную жизнь с головой в надежде, что это само собой разрешит все политические проблемы.
К сожалению, ему вряд ли удастся избавиться от политики. И именно чисто политические вызовы представляют для него сегодня наибольшую угрозу. Они носят двоякий характер.
С одной стороны, ему надо будет пройти через сито местных и федеральных выборов, обеспечив победу партии власти, а это сделать очень непросто. Здесь надо быть все-таки в большей степени «инженером человеческих душ», чем путейцем и прорабом.
С другой стороны, вне всяких выборов очень скоро ему, помимо всякой его воли, скорее всего, предстоит опять в той или иной форме начать участвовать в большой политической игре на федеральном уровне. Причем с новой, непривычной для себя позиции. Этот момент можно оттягивать, но от него практически невозможно уклониться. Столица – это такое место, где если мэр не идет в политику, то сама политика приходит к нему.
Впрочем, это не значит, что Собянин будет плохим политиком. Демонстративный отказ от политики – это тоже своего рода политика. По крайней мере, когда этот отказ не догма, а лишь руководство к действию. Главное – не упорствовать слишком долго в этой ереси, и вовремя понять, что пост столичного градоначальника всегда и везде является, прежде всего, политическим. Запаздывание с осознанием этой истины может Собянину дорого стоить. Ведь, как сказал в своем интервью сам Собянин, 80 процентов москвичей ездят на общественном транспорте, а, значит, проблема пробок по-настоящему волнует лишь 20 процентов, хотя и самых активных. Политика – это то, что волнует всех.
Как ни парадоксально, спасти Собянина как политического деятеля могут не столько проблемы московские, сколько федеральные. В московских делах у него как раз есть шанс увязнуть с головой, потому что они так запущены, что никакому «хозяйственнику» в обозримой перспективе их не вытянуть на такой уровень, чтобы народ это почувствовал и оценил по достоинству. Не говоря уже о том, что нет ничего эфемернее, чем благодарность народа. Народ скорее через пару лет будет с благодарностью вспоминать Лужкова, оставившего Собянину это наследие. Если бы Москва не была столицей, если бы она жила в изоляции от всего того, что происходит в России, быть Собянину очередным Лебедем. Пошумел бы он, пошумел – да и замолк, влекомый на политическое дно грузом региональных проблем. Но Москва не Красноярск. Здесь дуют другие ветры, и они могут развернуть паруса новой московской команды совсем в другую сторону.
Собянин – это столичный градоначальник эпохи краха вертикали власти. Позиция малозавидная, с нее можно как взлететь высоко вверх, так и навернуться, сломав себе шею. Примеры в истории были разные. Как бы там ни было, потеря управляемости сконструированной Путиным машины является, как сказал бы Ленин, объективной реальностью, данной нам в ощущениях. В машине этой все держалось на силовиках, силовики скурвились и перегрызлись друг с другом. Больше ей держаться не на чем, интеллигенцию она потеряла безвозвратно (чего стоит один демарш отказников от подписи под письмом с осуждением Ходорковского).
В жизни каждого российского режима есть мистическая точка неприятия. Это момент, когда внешне ничтожный, а на деле самый могущественный российский политический класс – интеллигенция – перестает воспринимать власть всерьез. В советские времена такой точкой неприятия был конец семидесятых. Тогда произошло идеологическое и психологическое отчуждение интеллигенции от власти. Чары пали, и власть превратилась исключительно в объект для ненависти и зубоскальства. С этого часа ей ничто уже не могло помочь, режим был обречен. Он мог после этого еще существовать какое-то время (длительность которого зависела уже исключительно от ряда внешних факторов), но перспективы у него не было никакой. Эту вот точку неприятия путинская Россия прошла где-то на рубеже 2009-2010 годов. Оставим для меркантильных людей расчет того, сколько еще лет существующий сегодня в России политический строй продержится по инерции. Для истории это уже не имеет никакого значения.
В этой ситуации обеспечить преемственность власти на период с 2012 по 2018 год будет гораздо сложнее, чем в 2008 году. Причем избрание в 2012 году на этот раз не гарантирует счастливчику стопроцентно, что он останется в этой должности до истечения срока. Сохраняющаяся неопределенность в вопросе о «престолонаследии» на фоне растущей властной энтропии, как я уже ранее писал, делает вероятным предложение альтернативы нынешнему «тандему» Путина и Медведева. Трудно себе представить, что Собянин, как бы искренни ни были сегодня его намерения не вмешиваться ни в большую, ни в маленькую политику, сможет избежать соучастия в этом процессе, находясь на посту столичного градоначальника.
Да и нет ощущения, что Собянин – это человек, который избегает борьбы за власть. Он не похож на медийную пародию «крутого парня». В определенном смысле он – человек «не по денежной части». В его системе ценностей власть очевидно стоит выше денег и комфорта. Он очень близок по типажу к герою знаменитого перестроечного романа Юрия Полякова, который, выбирая между всеми благами мира и маленьким красным телефоном с гербом на диске, обязательно выберет именно телефон. Наконец, он не похож на «мажора», и, в отличие от многих современных политиков, сделал себя сам. В этом смысле он гораздо ближе к Ельцину или Черномырдину, чем к Путину или Медведеву. По характеру он, скорее, сродни Ходорковскому, но пока не в опале.
Впрочем, в его ситуации попасть в опалу не так и сложно. Как известно, в России от любви до ненависти (а иногда и наоборот) один шаг. Проблема Сергея Собянина в том, что его назначение на должность подзадержалось. Ему реально не хватает года-полутора для того, чтобы набрать политический вес до того момента, как федеральная власть начнет сыпаться. Можно сказать, что у него очень короткая взлетная полоса, и поэтому придется отрываться от земли на большой скорости.
Ничто так не ускоряет политический взлет в России, как борьба с коррупцией и привилегиями. Это самый безотказный из всех известных политических акселераторов. А на пропитанной коррупцией московской почве Собянину в любом случае придется этим заниматься в первую очередь. И здесь очень трудно будет отделить московскую «шерсть» от общероссийской. В столице тесно переплетены интересы практически всех правящих Россией кланов. Конфликт с ними, конфликт между ними при перераспределении активов «лужковской семьи» практически неизбежен. Это только вопрос времени.
Не претендуя на роль Кассандры, полагаю, тем не менее, что медовый месяц Собянина с федеральными властями скоро кончится. Тому есть как минимум три причины. Во-первых, у всемогущих криминально-силовых кланов (даже изначально лояльных Собянину) будет огромный соблазн помыкать им, а Собянин не похож на человека, которым можно легко помыкать. Во-вторых, в своей борьбе с коррупцией он сам обречен заходить то и дело на «немосковскую» делянку, потому что московский бизнес от российского неотделим. В-третьих, ему надо будет постоянно маневрировать между двумя центрами силы в тандеме, что не способствует росту доверия ни между Собяниным и премьером, ни между Собяниным и президентом. И, в конце концов, преодоление наследия Лужкова в Москве относится к тому же классу задач, что и преодоление наследия Путина в России.
Борису Ельцину понадобилось 23 месяца, чтобы пройти путь от назначения секретарем Московского горкома партии до выступления на Октябрьском пленуме ЦК КПСС с критикой своих политических благодетелей. Интересно, сколько времени на это потребуется Сергею Собянину?
