Советские войска в послевоенной Германии

В канун 60-летия Победы гриф секретности был снят со многих материалов Центрального архива Министерства обороны РФ. Мы продолжаем знакомить читателей с некоторыми страницами архивных дел о завершающем этапе войны в Европе.

Весна 1945-го. Советские войска на территорию Германии, в “логове зверя”, как писали тогда газеты. “Если обратиться к доводам разума, то ожидать немецкой победы уже нельзя, но представить себе немецкое поражение очень уж тяжело, — говорил командир 432-й запасной дивизии генерал-лейтенант ФЛюббе. — Впрочем, терять немцам уже нечего. Все равно в случае поражения Германия погибнет”.

Война с Россией шла вразрез с традициями немецкой военной науки, утверждал командир пехотной дивизии “Бервальде” генерал-лейтенант В.Рейтель. Потенциальная мощь России была недооценена. Больше всего генерала пугали перспективы поражения Германии. Страна перестанет существовать как самостоятельное государство, будет поделена между победителями, и большинство мужчин “направится в рабство”.

Фактически с начала 1945 года Германией правят три человека—Борман, Гиммлер и Геббельс. Гитлер отошел на второй план и находится в крайне тяжелом психическом состоянии, свидетельствует пггурмбанфюрер К.Нейхаус, ведавший в имперском руководстве СС вопросами религиозных культов. Возле Гитлера постоянно вертится некая Кете (Ева) Браун — одна из сотрудниц известного фотографа нацистской партии Г.Гоффмана. Каков характер их отношений, никто не знает. Да и о существовании этой связи известно лишь ограниченному кругу лиц. Вообще же, рассуждал крупнейший знаток поднаготной германской верхушки, в стране за спиной “влюбленного фюрера творится алчная жестокость”, его ближайшие последователи по-прежнему уверены в том, что, если ежечасно внушать военным и гражданским непомерный фанатизм, то можно будет “немецким мясом пробить русское железо”.

Пропагандистская машина Германии работала на полную мощь. Солдатам и мирным жителям внушали, что у Гитлера есть “новое оружие и новые соединения”, что уже весной германская армия перейдет в контрнаступление и отбросит “большевистскую сволочь за пределы Великогерманской империи”. А главное — внушалась мысль, что русские хотят перестрелять всех немцев. “Представьте себе, — говорил солдатам лейтенант Петтеер из 20-й танковой дивизии, — что будет с нашими семьями, когда русские придут в наши дома. Они всех уничтожат!”

Антирусская истерия буквально захлестнула Германию. Восемь миллионов немцев, движимые чувством страха и предписаниями фюрера, покинули восточные районы страны. При этом главари рейха настаивали, чтобы жители уносили с собой все ценное имущество, а оставшееся уничтожали, сжигали, продукты делали негодными к употреблению. “На оставленной врагу немецкой земле не должно быть ни пищи, ни крова, — требовал Гитлер. — Всякий нарушивший мою волю будет караться по законам военного времени как изменник родины”.

“Немецкие товарищи, мужчины и женщины! Фюрер мобилизовал все силы нашего народа для борьбы во имя уничтожения мирового большевизма, —говорилось в одном из фашистских воззваний. — Даже будущие тяжелые испытания — ничто по сравнению с сибирским рабством. Наш лозунг—победа или хаос”.

Вот содержание листовки, которую распространяли в полосе наступления советских фронтов: “Действительность сталкивает нас с чудовищными зверствами большевиков. Они не люди, которых можно мерить масштабами цивилизации. Это дикие орды с низменнейшими инстинктами и жаждой крови, которых мы, немцы, ни представить, ни объяснить себе не можем. Они не знают никакой пощады и получили от евреев и еврейских комиссаров свободу убийств и разрушений на немецкой земле...”

А Красная Армия продвигалась стремительно. Немцы не успевали эвакуироваться и уходили в леса и болота, скрываясь от “неминуемой большевистской кары”. В районе Данцига воины 23-й артиллерийской дивизии в одном из сараев обнаружили одиннадцать детей в возрасте от 2,5 до 15 лет и четырех женщин 39—40 лет. Одни с перерезанным горлом, у других вскрыты вены. Те, в ком еще теплилась жизнь, от медицинской помощи отказывались: лучше умереть, чем жить с русскими. Единственный мужчина и, как оказалось, инициатор этой акции Эрвин Шварц показал, что руководствовался указаниями фашистской партии — “борись чем можешь и как можешь против русских войск”. Кроме того, он был уверен, что в округе сразу бы распространился слух, что все это совершили советские солдаты, те самые “орды с жаждой крови и мести”.

В районе села Медниц, отмечал в одном из донесений член Военного совета 1-го Украинского фронта генерал-лейтенант К.В. Крайнюков, не успевшие эвакуироваться 58 женщин и подростков перерезали себе вены на руках из страха, что Красная Армия заберет их в сибирскую каторгу. В ряде населенных пунктов были зарегистрированы факты самоповешения. “Немецкое население встречает приход Красной Армии с ужасом и страхом за свое будущее, — резюмировал генерал. —Его отношение к нашим войскам на оккупированной территории остается враждебным. Совершаются террористические акты, в тыл фронта засылаются шпионы и диверсанты. Ведется “отстрел” русских офицеров”.

В селе Брайтенмарт, сообщал в Москву начальник политического управления 1-го Украинского фронта генерал-майор Ф.В. Яшечкин, жители перед уходом “выбили все стекла в домах, разбили посуду, распороли подушки. Один дом был цел. В нем нашли три трупа красноармейцев. Как выяснилось, в комнате был накрыт стол, стояли три бутылки шнапса, лежали огурцы и сало. В продуктах обнаружен мышьяк и неизвестный яд мгновенного действия”.

Советские бойцы и командиры встретились в Польше и Германии с еще одной реальностью — фашистскими лагерями, или, как их еще называли, “фабриками смерти”. К началу апреля войска только 1-го Украинского фронта освободили и приняли на учет 102 000 советских граждан и 23 650 иностранных подданных. Из освобожденных советских граждан было мобилизовано в Красную Армию 54 000 человек, репатриировано на родину 10 300 человек, оставлено на “работе по сбору скота и трофейного имущества” 16 300 человек.

“Немец — твой враг”, — в течение у пяти лет неустанно внушалось советским бойцам и командирам. Неудивительно, что, вступив на территорию Германии, красноармейцы зачастую вели себя как “разнузданные мстители, а не как освободители”. “Наблюдаются случаи исключительно плохого поведения военнослужащих, — докладывал в политуправление 1-го Белорусского фронта начальник политотдела 8-й гвардейской армии генерал-майор M.А. Скосырев. — Они превратились в бандитов, мародерствуют, расстреливают немцев, насилуют женщин”.

Борьба с “беззаконием” началась после 20 апреля, когда Сталин подписал специальную директиву за номером 11072, предписывающую решительным образом изменить отношение к немцам — как к военнопленным, так и к гражданским. Жестокое обращение с немцами, отмечалось в документе, вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться.

Из распоряжения командующего войсками 1-го Белорусского фронта Г.К.Жукова: “Требую прекратить самовольное изъятие у немцев их личного имущества, за исключением “неотложных нужд боевых частей”; решительно бороться с “незаконными заготовками продовольствия и мяса”. Коменданты обязаны “собирать брошенное немцами бытовое имущество и выдавать его частям под посылочный фонд только с разрешения военных советов армий, начальников тылов армий и командиров отдельных корпусов”.

В начале мая член Военного совета 3-й ударной армии генерал-майор А.И.П итвинов докладывал Жукову, что “в результате проведанной большой работы коренным образом изменилось отношение наших военнослужащих к немцам и вместе с тем изменилось отношение немцев к нашим бойцам”. Население скоро поняло, что русские — нормальные люди, с которыми можно не только общаться, но и восстанавливать разрушенную страну.

Действительно, по мере продвижения Красной Армии по территории Германии настроение мирных граждан характеризовалось все большей лояльностью. “При встрече с нашими бойцами и офицерами немцы поднимали руки вверх, плакали и тряслись от страха, однако, убедившись, что бойцы и офицеры с ними делать ничего не собираются, они, как мужчины, так и женщины, начинали проявлять услужливость и любезность”, - докладывал Военному совету 1-го Белорусского фронта начальник политотдела 8-й гвардейской армии. В берлинских пригородах, несмотря на боевые действия, работали даже рестораны, где советским военнослужащим за оккупационные марки продавались спиртные напитки, пиво, закуски. Причем за литр пива, стоимостью в одну марку наши бойцы нередко платили в 10 -20 раз больше, а один офицер отдал за литр пива целых 100 марок.

В ходе боев в Берлине было немало случаев лояльного и сочувственного отношения жителей города к советским военнослужащим. Гражданское население показывало пути обхода засевших в зданиях гитлеровцев, призывало немецких солдат прекратить сопротивление, оказывало медицинскую помощь раненым советским бойцам.

От войны устали все, особенно старики, женщины, дети. Жительница Берлина Э. Шульвиц заявила советским офицерам: “Мы все отлично знаем, что война проиграна, и ждали вас, так как знали, чем скорее и успешнее вы будете наступать, тем скорее закончится эта проклятая война”. Комментируя отношение советских войск к мирному немецкому населению, немка Э.Шмеер отметила: “Нам говорили нацисты, что если сюда придут русские, то они не будут нас обливать розовым маслом. Получилось совершенно иначе: побежденному народу, армия которого так много причинила несчастий России, победители дают продовольствия больше, чем нам давало прежнее правительство. Нам это трудно понять. На такой гуманизм, видимо, способны только русские!”

Второго мая берлинский гарнизон капитулировал. Перед советским командованием встала задача: восстановить нормальную жизнь в разрушенном городе.

Через несколько дней заработали военные комендатуры, которые должны были обеспечить введение жесткого оккупационного режима для немецкого населения, наведение строгого военного порядка в среде военнослужащих Красной Армии, сбор и охрану трофейного имущества.

При формировании местных органов власти особое внимание обращалось на то, чтобы они состояли исключительно из “лиц антифашистски настроенных”. Приоритеты отдавались “членам подпольных организаций, германским коммунистам, социал-демократам, беспартийным рабочим, работникам науки и искусства, другим антифашистам”. Учитывали “профессионализм и желание трудиться”.

К 9 мая 1946 года пущена первая очередь берлинского метро (6 км), налажено водоснабжение, в отдельных районах города появилось электричество. Открылось 25 кинотеатров (показывали в основном советские фильмы), ежедневно их посещало до 25 тысяч берлинцев. К середине месяца были готовы к открытию драматический и камерный театры, огромный концертный зал; вещали радиоточки, 80-тысячным тиражом выходила местная газета; в 20 районах работали отделения городского банка. Каждый житель ежедневно получал (как правило, из армейских складов) по 200—300 г хлеба, 25 г мяса, 50 г сыра, 50 г смальца, 100 г селедки; дети—полтора литра молока. В считанные дни в почти полностью разрушенном городе удалось открыть детские сады и церкви, парикмахерские и аптеки, хлебопекарню и колбасный завод.

“Отдельные немцы воспринимают наши меры как акт величайшего великодушия”, — докладывал в Москву член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К.Ф.Телегин. Более того, когда они узнали откуда-то о возможном переходе в Трептовский район американцев, то стали настойчиво просить берлинского бургомистра “возбудить ходатайство перед русским командованием оставить район за русскими, которые будут лучше обращаться и лучше кормить, чем американцы”.

Наряду с лояльностью к советской военной администрации нередко проявлялись и “настроения недовольства”. Немцы беспокоились за уцелевшие собственные квартиры, в которые заселяли красноармейцев, не могли понять смысла изъятия радиоприемников, фотоаппаратов. “Но главное, — говорили советским представителям берлинские жители, — увозится оборудование заводов, которое нам потребуется для мирного строительства”.

А потому во всем необходим был строгий учет интересов как собственных, так и немецких. Результаты первых недель работы советской военной администрации в Германии в обобщенном виде выразил пастор Эрнст Шлихер: “Мероприятия, проводимые советским командованием, расцениваются немецким народом как справедливые, вытекающие из военных условий”.