«Страна непуганых идиотов.
Пора пугнуть…»
Илья Ильф «Записные книжки»
С момента зверского убийства в станице Кущевская двенадцати человек, совершенного бандой, руководимой местным «авторитетом» Цапком, прошло достаточно времени, чтобы посмотреть на случившееся отстраненно: не как на событие, а как на явление.
По большому счету, трагедия в Кущевской – случайность.
Если бы в доме фермера не было гостей, если бы соседи не прибежали, то «цапки» зарезали бы не двенадцать человек, а только, например, четверых. Ну и где тут, скажите, трагедия? Что такое четыре человека в современной России? Ничто, еще одно нераскрытое уголовное дело, добавленное к нескольким сотням других нераскрытых уголовных дел в Кущевской. Представляете, как эти «цапки» сегодня клянут себя за то, что не рассчитали. Жалеют не о том, что сделали, а о том, что перебрали, переоценили себя...
А вот сама Кущевская с ее укладом жизни – закономерность.
Кущевская – модель русской жизни в миниатюре. Понять, как устроен «кущевский мир» – значит, понять, как и чем живет сегодняшняя Россия. Потому что нет никакой «кущевской аномалии», а есть лишь частный, может быть, крайний случай в общем ряду. Глядя на Кущевскую, понимаешь, куда идет Россия: «станичники» туда уже пришли и поджидают всех остальных…
За последние двадцать лет в жизни кущевцев, как и в жизни всех россиян, произошел «тектонический сдвиг», который последовательно повлиял на их культуру, социальные отношения и, как следствие, «политический уклад». Причем эти изменения происходили именно в той последовательности, в которой они здесь перечислены, а не наоборот.
Кущевская культура поражена бациллой насилия. Эта бацилла разъедает сложившиеся устои и отношения. Она одинаково уродует душу и тех, кто насилует (в прямом и переносном смысле слова), и тех, кого насилуют. И те, и другие давно смирились с тем, что насилие – это норма. «Цапки» – это новые язычники, следствие «выветривания» христианской культуры на Руси. Это важно подчеркнуть именно потому, что в банде «цапков» культивировалось показное ортодоксальное православие. Ничего другого и нельзя было ожидать в стране, где двадцать лет люди поклонялись «золотому тельцу». В обществе, где нет иных ценностей, кроме ценностей материальных, насилие неизбежно будет править бал.
Задолго до трагедии Кущевская морально переродилась. Зло и добро в представлениях многих станичников поменялись местами. «Цапки» не выглядели в глазах большинства преступниками. Они пользовались реальным, а не дутым авторитетом (в отличие от представителей официальных властей). Страх вовсе не единственная причина, по которой им подчинялись люди. Их система ценностей была многим близка.
Психологически то, что сегодня происходит в станице, напоминает наркотическую «ломку». Люди привыкли жить на «игле насилия», они не понимают, чем еще, кроме грубой силы, можно поддерживать порядок в станице. В глубине души они ждут, что, когда шум утихнет, придут новые «цапки», и жизнь войдет в привычную колею. Скорее всего, именно так все и будет.
Воцарившийся в Кущевской культ насилия корежил, кромсал все привычные социальные отношения, все устоявшиеся деления и страты. Все старые социальные различия постепенно теряли свой смысл, а поверх них накладывалось единственное существенное различие, имеющее значение, – то, которое порождено насилием. Станичники, по сути, все последние годы были разделены на два враждующих между собой класса: «право имеющих» и «тварей дрожащих».
«Цапки» были ограничены только своим внутренним кодексом поведения, своим «внутренним правом». Внешнего права для них не существовало, они относились к нему как к условности. Они установили в Кущевской «новый порядок»: прав тот, кто сильнее; сильнее тот, кто вооружен и организован; вооружен и организован тот, кто стал «цапком». Удивительно, но эта система была открытой: в «цапки» можно было вступить, как в партию. И, как в партию, туда выстраивалась очередь из кандидатов. Несколько тысяч человек находились в беспрекословном подчинении у нескольких сотен, не только потому, что были разобщены и безоружны (это ведь не сразу случилось), но и потому, сами не верили в то, что, кроме права «цапков», может существовать какое-то другое право. Вера во всемогущество насилия объединила в Кущевской трагедии и злодеев, и их жертв.
Вся кущевская политика сводилась к тому, что «цапки» подъедали власть, как моль шубу. Местная бюрократия была той единственной когортой, которая в принципе могла оказать «цапкам» сопротивление. Жители сдались практически без боя. За полтора десятка лет «цапки» практически полностью подмяли всю власть под себя, и, в первую очередь, ее правоохранительный блок. Большую часть чиновников купили, кого-то убили, колеблющиеся после этого предпочли взять деньгами. На завершающем этапе «цапки» сами стали становится «властью».
Сегодня в стране много разговоров о засилье силовиков. События в Кущевской показывают, что причину зачастую путают со следствием. Силовики – это боевое крыло «цапков», их ударная сила, их наемная гвардия. Но правят не силовики, правят «цапки». К ним, к «цапкам», ведут те ниточки, к которым привязаны марионетки-прокуроры, марионетки-следователи, марионетки-чекисты. «Цапки» дергают за ниточки, и следователи открывают и закрывают дела, опера прессуют своих жертв, а чекисты их всех покрывают. Кущевская очень наглядно показала, кто здесь ведущий, а кто ведомый. Кущевская – это самый наглядный на сегодняшний день пример криминального перерождения власти.
Кущевская – это сенсация. О ней пишут, как о чем-то исключительном. На самом деле ничего исключительного в кущевской истории нет, и произойти она могла сегодня практически в любом российском городе или деревне. «Цапки» – не космические пришельцы. Они родились на русской почве и совершенно для нее органичны. Нет ничего такого в Кущевской, чего нельзя было бы найти в других местах. В этом смысле дурная слава, заработанная кущевцами, является незаслуженной. Они ничуть не хуже других, хотя и не лучше.
«Цапок» по своей ментальности – обычный обыватель, русский «бюргер». Исторически он культурный преемник «совка». Просто «совок» был придавлен «тоталитаризмом», а «цапок» не придавлен сегодня ничем. «Цапок» – это непуганый «совок». Та мещанская субкультура, которая пышным цветом расцвела в застойном болоте «позднего коммунизма», оказалась самой жизнеспособной (точнее – конкурентоспособной) в атмосфере никем и ничем не ограниченного насилия. Не встретив серьезного сопротивления со стороны других субкультур, она быстро стала доминирующей в России (да и на всем постсоветском пространстве).
То, что в малом жизненном пространстве десятков тысяч «кущевских» произошло быстро, в масштабе всей России протекает несколько медленнее. Но тенденция очевидна: «цапки» пожирают Россию, и, если ничего не переменится, через какое-то время съедят всю без остатка. Они подминают под себя власть во всей стране, выжигая, как напалмом, все другие субкультуры, подчиняя их себе. «Цапки» – доминирующий культурный тип в современной России. Чтобы люди, не похожие на «цапков» могли жить в России нормально, этот культурный тип должен быть, если не изжит, то ограничен. «Цапков» надо загнать под лавку. Но для этого надо сначала вырвать власть из их рук. Эмансипация русской власти от криминала, от «цапков» является не просто главной, а, по сути, единственной политической задачей, стоящей сегодня перед Россией. Это самый важный урок кущевской трагедии.
