На этой неделе стало ясно, что правосудие в России не только не является источником власти, но и не может им быть. Все разговоры, что в нашей стране можно управлять развитием через право, то есть через «равновесную индивидуальных воль, и, следовательно, как одну из форм народовластия» (цитирую одного из авторов судебной реформы), – теперь в пользу бедных. На этой неделе суды присяжных стали площадкой, на которой можно проводить спецоперации с участием населения.
Вынесенные на этой неделе коллегиям присяжных жесткие приговоры несостоявшейся террористке, которая, по одной из версий, сама сдалась властям, и несостоявшемуся шпиону, которому было совестно добывать сведения из закрытых источников и который писал свои доклады по материалам, которые открыто публиковались в российской прессе, показывают, что судебная реформа, которая с перерывами на пробуксовки идет уже пятнадцать лет, к своей цели не приблизилась.
Сутягину в среду дали 15 лет, для Мужихоевой прокурор просил 24. Вчера, пока судья Штундер выносил решение, подсудимая обратилась к журналистам и присяжным. «Я никого не убивала, а если бы хотела кого-нибудь взорвать, то сделала бы это и нажала на кнопку. Я просто не хотела умирать и надеялась на вас, и еще надеялась, что суд меня поймет». Судья вышел из совещательной комнаты и зачитал приговор – 20 лет заключения в колонии строгого режима.
А целью судебной реформы, согласно принятой парламентом в конце 91 года Концепции судебной реформы, было положено «пробуждение общественной совести в экстремальных условиях борьбы человека за свою жизнь, свободу и доброе имя». Суд присяжных, за который столько бились либералы, эту общественную совесть должен был выражать совсем уж прямым путем. Непосредственно из космоса в мозг.
Поэтому сколько бы, говоря о судебной системе, ни твердили о телефонном праве, о советском менталитете судей, о многочисленных процессуальных нарушениях, суд присяжных оставался священной коровой. Была еще такая вера, что откуда-то из космоса снизойдет на общество тот самый высокий авторитет судебной власти, ради которого Ельцин в августе 91 года подписал указ: выгнать все райкомы – поселить суды. Потом, правда, одумался, а рейтинг недоверия к судебной власти, согласно опросам, на протяжении всего постсоветского периода оставался достаточно высоким (порядка 70 процентов) и практически не менялся.
Когда Игорь Сутягин безбоязненно ставил свою подпись под открыто публиковавшимися докладами о российском вооружении, он верил в то, что на его стороне правосудие, гарантией которого является совесть. Когда и если Зарема Мужихоева сдавалась милиционерам на 1 Тверской-Ямской, она тоже рассчитывала на то, что с ней поступят гуманно. Гарантией этого для Мужихоевой, по данным защиты, было данное ей ФСБ обещание о том, что приговор будет мягким.
Согласно данным фонда ИНДЕМ, Концепция судебной реформы воплощена приблизительно наполовину. Эта цифра достаточно формальная – зависит от того, какие положения судебной реформы закреплены законодательно. Однако очевидно, что «недоделанная» судебная система – в лучшем случае, самостоятельно может функционировать только местами. Если государству нет до этого дела и судья попался вдруг хороший. В целом же получается управляемый и манипулируемый инструмент. Манипулировать можно и присяжными. В деле Сутягина в ходе процесса по формальному поводу сменили коллегию присяжных. Судью Штундера сменила судья Марина Комарова, хорошо известная по другим шпионским делам. По данным члена правления «Мемориала» Александра Черкасова, часть присяжных по делу Сутягина – ветераны КГБ.
Можно, конечно, углубляться в конспирологические версии, говорить, что присяжные были не те, но лучше все-таки поговорить о самих присяжных. Вряд ли они все были из КГБ, может быть, вообще никто из них никакого отношения к КГБ не имел, но то, что сочувствующие были, – это факт. Как там сказано в концепции судебной реформы, «пробуждение общественной совести в экстремальных условиях борьбы человека за свою жизнь, свободу и доброе имя».
На самом деле во всех этих «экстремальных ситуациях» никакая общественная совесть у среднестатистического россиянина (а это и есть присяжный) не просыпается. Как показывают многолетние исследования бывшего руководителя ВЦИОМа Юрия Левады, для среднего россиянина характерно сочетание двух качеств – патернализма и позиции безучастно наблюдающего за происходящим. При этом властью обыватель считает только президента. Он и есть гарант выхода из экстрима. Все другие властные институты доверием не пользуются. Они воспринимаются как неизбежное зло. Если сопоставить данные соцопросов о доверии к президенту и недоверии суду – перекрывание получается 40-50 процентов.
Таким образом, по дороге в здание суда, где он будет заседать в коллегии присяжных, гражданин понимает, что идет на контакт с властью. Но чтобы этот контакт был во блего, а не во вред – нужно понимать, что он помогает президенту. Так как президент у нас из спецслужб – обывателю особенно лестно поучаствовать в настоящей спецоперации. А это уже не совесть, а двоемыслие или даже конспирологическая шизофрения. Тоже факт, но уже медицинский.
Еще один хороший пример того самого оруэлловского двоемыслия, которое у нас вместо гражданской совести, - последние парламентские выборы. Когда ближе ко дню голосования был опрос, какая партия активнее всего участвовала в политических дебатах, большинство ответило: партия «Единая Россия». Хранило, значит, государственную тайну о том, что у нас демократия подставная. Главное, чтобы президенту понравилось.
Вчера на своей публичной лекции в «Полит.ру» легенда российской обществоведческой науки Юрий Левада признался, что в 1989 году у социологов, начинавших исследования «человека советского» была гипотеза, что люди начнут быстро меняться, как только рухнут оковы страха и несвободы. Выяснилось, что этого не произошло и наверняка не может произойти, потому что с тех пор как Руссо заявил, что человек по своей природе добр, многое в науке прояснилось.
Ничего само по себе с введением выборной демократии или суда присяжных не произошло. Потому что это все форма, а не содержание. Если на бандита надеть милицейскую форму, он не станет только от этого защищать ваши права, а если на мясника – врачебный халат, он не сможет вам вырезать аппендицит.
Кончилась эпоха пустых форм. Время бороться за суть дела: за смысл свободы и права, а не за слова. И одним переименованием учреждений (например, райкомов в суды) здесь не обойтись. Но зато это и есть самое интересное и важное, что нам предстоит.
