Не верьте, если вам скажут, что судебный процесс над Ходорковским и Лебедевым – открыт для всех желающих. Попасть в Мещанский суд на Каланчевскую, 43, особенно в последние дни , когда подсудимые дают показания, практически невозможно.
- Отойдите, мест нет! Чего набежали- за жареным! Мы пропускаем только родственников и аккредитованных журналистов, - усатый пристав Иван Иванович с ярко выраженными повадками сотрудника ФСБ бешено вращает глазами.
- Ну пустите, пожалуйста, я хочу послушать, что будет говорить Ходорковский, ведь процесс-то открытый- молодая женщина умоляюще обращается к Иван Ивановичу и протягивает свой паспорт. Ее теснят журналисты, которым не хватило мест в зале. Александр Минкин из “Московского комсомольца” размахивает всеми своими удостоверениями и кажется, дипломом “золотое перо”.
- Мест нет, - угрюмо повторяет пристав. Дверь маленького зала закрывается. Обиженный Минкин уходит. Иван Иванович и его добрые молодцы, наряженные в пятнистую форму охранников, отложив дубинки, начинают играть в слова. Один из них приносит огромный Толковый словарь русского языка. Судебный процесс длится уже почти девять месяцев. Словарный запас Иван Ивановича и его друзей явно нуждается в подпитке.
После перерыва из зала выходят родители Ходорковского, адвокаты и “аккредитованные журналисты”. “Ну, как он говорил?” - спрашивает Генрих Падва. – “Все понятно, - отвечает кто-то из слушавших речь Ходорковского в зале”. – “Главное, чтобы и судье были понятны все эти экономические тонкости”, - объясняет адвокат.
- А зачем судье понимать, разве это важно для приговора? - удивляюсь я. Падва молчит.
Перерыв закончился, несколько зрителей, прослушав показания Ходорковского, покинули зал. Оставшиеся умоляют Ивана Ивановича пропустить их на освободившиеся места. И тогда тот начинает вызывать из толпы ожидающих тех, кто ему нравится.
– Вот, вы идите сюда – документы, мобильный, проходите! А вы, - назад! Мест нет. Вот этот, документы, мобильный, проходите! А вы, - кто? Назад!
Наконец, доходит очередь до меня. “Пустите, пожалуйста”, - клянчу я.
– Документы, мобильный, - смилостивился усатый пристав. И я прохожу в зал.
Первое ощущение – самое правильное. Театр абсурда. В большой клетке – сидят два удивительно красивых человека. С замечательными лицами. Спиной к ним – дюжина адвокатов. Цвет российской адвокатуры. Напротив них – два прокурора. Один из которых – орденоносец Дмитрий Шохин запомнился мне еще своим выступлением перед присяжными на процессе об убийстве депутата Сергея Юшенкова. Тогда он в нарушение всех процессуальных норм убеждал присяжных, что они должны вынести обвинительный вердикт, потому, что, уверял Шохин , его всегда можно отменить, а оправдательный якобы нельзя. И присяжным потом будет всю жизнь стыдно.
Все, что говорил прокурор Шохин - неправда. По закону, если вышестоящая инстанция найдет в приговоре суда, вынесенном по вердикту присяжных, процессуальные нарушения, она в праве отменить как оправдательный, так и обвинительный вердикт. Более того, Верховный суд отменяет в пять раз больше оправдательных приговоров по делам с использованием судов присяжных, чем обвинительных.
Но вернемся к процессу в Мещанском суде. Давая показания, Ходорковский предупредил , что не будет отвечать на вопросы прокурора Шохина. И тому ничего не осталось, как заявить, что “все сказанное подсудимым - неправда, придуманная его адвокатами”. Заявление несколько странное. Во-первых, Ходорковский, получается, сам ничего сказать не может, а во вторых, по закону, обязанность адвокатов в том и состоит, чтобы в частности готовить вместе с подсудимым его показания суду.
В понедельник Платон Лебедев, на конкретных примерах показал суду, насколько некомпетентен прокурор Шохин, да и все остальные прокуроры, которые состряпали обвинение против него и Ходорковского. “Мне очень тяжело понимать обвинение. Мне приходится ставить себя на место Бирюкова (зам. Генпрокурора) и Каримова (старшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры), чтобы понять, что они хотели сказать. Прокурору Дмитрию Шохину придется доказывать, что существует “выручка от добычи апатитового концентрата”. Ну, уважаемый суд, не существует добычи апатитового концентрата, а что касается выручки от добычи, то, может быть, кто-нибудь вам объяснит хотя бы, что это такое”.
Становится понятно, почему адвокат Падва хотел, чтобы судья поняла, все, что говорил Ходорковский. Ведь версия событий подсудимого значительно отличается от той, которую представила суду сторона обвинения.
Что же пытаются объяснить суду Ходорковский и Лебедев? “Я категорически возражаю против криминально-художественного изложения нормальной производственной деятельности. Это бред”, - заявил Ходорковский. А Платон Лебедев, рассказывая о своей деятельности в банке МЕНАТЕП признался: “Для меня огромная честь, что я там работал председателем, банк был уполномоченным банком правительства РФ, Минфина, Госналогслужбы и стран членов СНГ. Выводы обвинения не соответствуют действительности, Конституции, российскому законодательству. Обвинение зачастую основано на сфальсифицированной базе и заведомо ложных материалах”.
Власти хотели устроить показательный процесс и посадили в клетку “олигархов, ограбивших народ”. Но, испугавшись, что слишком большая “открытость” процесса может повредить делу, для процесса выбрали самый маленький зал в заштатном столичном суде. И процесс оказался “показательным” - только совсем по-другому. Он продемонстрировал, что власть боится Ходорковского и Лебедева.
