Ректор Самарского государственного медуниверситета Геннадий Котельников в ходе Всероссийского съезда православных врачей предложил ввести в медицинских вузах теологию. Котельников посетовал на то, что сейчас в учебный план медвузов не входят предметы, которые помогали бы студентам решать жизненные проблемы. Ранее кафедра теологии заработала в МИФИ, причем ее появление вызвало в научном сообществе и СМИ горячие дискуссии.
1. Медицина в разводе с теологией
Идея продвинуть богословие в медицинские вузы – богатая идея. Начать хотя бы с того, что медицина зародилась в священнической среде – Гиппократ, основатель нашей европейской медицины, был потомственным священником из рода Асклепиадов. Клятва, которую он написал (ὄρκος) и которая просуществовала до начала Нового времени как присяга врача, есть юридическое оформление вступления в священный орден. В Византии эта клятва начиналась словами «во имя Отца и Сына и Святаго Духа», а многие средневековые врачи практиковали занятия медициной параллельно с занятиями теологией.
До сих пор в медицине чувствуется эта связь с закрытой эзотерической средой богословов и священников: особая одежда, особый язык (в т. ч. латынь – язык попов, юристов и врачей), особая ответственность, сложное и многоступенчатое образование… Но одновременно с этой осознаваемой связью существует и нечто противоположное, какое-то чувство несовместимости богословия и медицины. И оттого возникает ощущение неорганичности введения теологии в медицинские вузы.
Кажется, дело здесь в новом (произошедшем в Новое время) развитии медицины с одной стороны, и в результатах секуляризации, которые преобразили богословие – с другой. Если бы мы жили в эпоху Галена, византийского врача Иоанна Аргиропула, или хотя бы даже в эпоху Парацельса или Везалия, то связь медицины и знания о Боге, ангелах и Евангелии могла бы казаться нам совершенно естественной.
До наступления Нового времени у медицины были богословские, точнее говоря, метафизические основания. Автор средневекового медицинского трактата вполне мог ни разу не упомянуть имени Божия, но сама парадигма его мышления определялась религиозным мировоззрением эпохи. И даже при том, что врачи исстари были экспериментаторами и отчасти циниками, они всегда находились внутри одного идейного пространства. К этому пространству был ключ, он назывался "философия", а у философии был верхний этаж. Это и была теология. По крайней мере, так считал и Платон, и Прокл, и даже Фома Аквинский.
Однако у врача всегда была важная задача – все глубже погружаться в познание человеческого организма, совершенствовать методы врачевания. Специализация постепенно разводила богословие, юриспруденцию и медицину все дальше друг от друга. В этом и была специфика Нового времени - медицина эмансипировалась от богословского знания. Это не значит, что она стала какой-то подчеркнуто атеистической, но в ее основании теперь лежат доказательность и эксперимент с их лозунгом «ничего не принимай на веру», «врач всегда сомневается». Это означало, что лечить людей вполне можно стало без представления о том, кто их сотворил и с какой целью.
Естественнонаучное мировоззрение, выросшее из эмансипации науки, выполнило задачу времени – поставило религиозное мировоззрение под огонь критики. Медицина в силу своего эмпиризма и нацеленности на конкретный практический результат выполняла в этом предприятии лидирующую роль. Можно сказать, что настоящий «научный» атеизм родился в прозекторской, а совсем не в кабинетах философов, куда он переселился в середине 19 в. Медицинское образование, как и все естественнонаучное, замешано на этом эмпиризме и исключает все метафизические предпосылки человеческой жизни. Медицинская наука, но не медицинская практика.
2. Без места в расписании
И вот тут оказывается, что если наука или искусство медицины развивалось по той же траектории, что физика, астрономия, химия или минералогия, то вторая половина медицины – социальная (т. е. то, что называется cura или по-нашему «уход»), как была архаической традицией, построенной на эмпатии и своеобразной метафизике (религиозной или квази-религиозной – это уже частности), так и осталась. Если для врача-исследователя стало можно говорить о религии только после деконструкции эмпиризма, то для терапевта, целителя разговор о лечении и есть по сути разговор о метафизике, т. е. о религии.
Однако (и тут мы подходим к нашему сюжету о теологии в медвузах) в наших российских мединститутах по сути мало учат социальной медицине, считая ее делом и так понятным. Ну и средний медперсонал у нас тоже есть для этой цели, как мы привыкли считать. Поэтому все медицинское образование у нас построено так, чтобы натренировать врача на решение конкретных лечебных ситуаций, на работу с конкретными патологиями. Для теологии там просто нет места.
Можно сколько угодно вставлять ее в расписание – от этого ровным счетом ничего не изменится. Итак, мы готовы сформулировать главный тезис первой части нашего рассуждения. Введение одной теологии в сетку предметов подготовки медиков неэффективно просто потому, что эта сетка сложилась вне метафизических координат, она так устроена, что в ней нет места даже для гуманитарного интереса. Чтобы стало возможно говорить о какой-то «гуманитарке» и теологии в том числе, надо кардинально менять всю систему медицинской подготовки, имея в виду формирование у врача будущего совершенно иного мировоззрения. Предпосылки для этого есть – многие верующие врачи тоскуют о таком мировоззрении и втайне каждый для себя находят какие-то решения и какие-то компромиссы.
3. Без точки опоры
Теперь попытаемся посмотреть на это дело с философской и даже богословской стороны. У нынешних студентов-медиков нет базы, на которую можно было бы опереть теологию – Закон Божий в школах преподавать нельзя по конституции, а религиозное многообразие только усложняет эту проблему. Биоэтика, которая из всех медицинских областей наиболее тесно соприкасается с теологией, например, ставит вопросы, на которые разные религиозные традиции дают разные ответы. Так мусульманин, католик или старообрядец исключают из обсуждения не только аборт или эвтаназию, но и контрацепцию вместе с ЭКО. Пересадка органов невозможна для радикального протестантизма, а переливание крови – для свидетелей Иеговы. Чтобы создать какое-то «нейтральное» богословие, пригодное для преподавания медикам, придется задействовать целые богословские институты, да еще и без очевидного результата.
Окажется, что уровень подготовки студентов очень разный – одни знают про communicatio idiomatum или про догмат о непорочном зачатии, а другие с трудом представляют себе, кто такой Христос. Не до богословия тут – и курс выродится моментально в Закон Божий, на который все будут также «забивать», как на диамат с истматом в недавние времена развитого социализма. А если учесть уровень коррупции в медицинских институтах, то легко представить себе, как батюшка или патентованный теолог будет, довольно ухмыляясь, уносить в лаборантскую подозрительно распухшие зачетки.
4. Нищета богословия
Но это еще не самое страшное. Дело в том, что наша богословская наука находится в самом плачевном состоянии и просто неспособна и не готова к тому, чтобы повернуться лицом к обычным людям. Наше академическое богословие создано для поддержания иллюзии глубокого знания у небольшой части глубоко воцерковленного православного населения. Никаких серьезных исследований на уровне общемировых богословских трендов у нас нет. В свое время Г. Флоровский горько иронизировал над "молчанием" нашего богословия. С тех пор дело не улучшилось. Наши ведущие патрологи едва успевают прочитывать труды своих зарубежных коллег, а специалисты по нравственному богословию до сих пор не могут понять, как им быть с секуляризацией. Богословие диалога, неинклюзивное богословие, богословие науки – все эти пышно цветущие в католическом и протестантском мире области находятся в официальных заведениях РПЦ МП в самом нежном младенческом состоянии. Предлагать их лепет циничным студентам-медикам будет просто даже жестоко – засмеют. Итак, второй вывод состоит в том, что и наше богословие не готово к внедрению в умы медиков.
Посему, не снимая с повестки дня вопроса о кардинальной смене мировоззрения врачей и задачи построения настоящего академического богословия, единственным вариантом было бы создание комиссии из специалистов по медицинской этике и биоэтике с одной стороны и богословов и религиоведов – с другой, для доработки этих программ и введения в них элементов ознакомления с религиозными способами ответа на вопросы, которые стоят перед медициной со времен Гиппократа.
