8 февраля (н. ст.) 1676 г. в Кремле послесравнительно недолгой болезни скончался второй царь из династии Романовых –Алексей I Михайлович. Царь слегка не добрал до 47 лет, то есть ушел влучший мир в статистически среднем для того времени возрасте – когда узначительного большинства доживших начинаются первые серьезные внутренние болезни,при тогдашнем уровне медицины становившиеся и последними. Впрочем, царь Алексейиспытывал неполадки со здоровьем уже довольно давно – примерно с середины 60-хгодов. Имели место какие-то обменные нарушения: царь был необычайно тучен (исам сознавал это как непорядок) – при довольно умеренном, в общем, питании.Впрочем, витальной опасности хвори как будто не представляли – во всяком случае,никаких конкретных ожиданий, связанных со сменой монарха, никто в Москве,похоже, в то время не выражал.
27 января царь принималголландского посла, второй прием посольства имел место через два дня. А ещеднем позже паж голландского посольства приглашался в царские палаты чтобы"перед царским величеством поиграть на палочках". В этот же день царяпотчевали и театральными постановками –по инициативе боярина Артамона Матвеева Алексею представили "комедии"– одну о "Давыде з Галиядом", другую о "Бахусе с Венусом". Повсей видимости, именно в этот день царь и почувствовал резкое ухудшениездоровья. (Эти "греховные игрища", за которыми последовала божьякара, не ускользнули от внимания одного из недоброжелательных наблюдателей –некоего старообрядца, случившегося тогда в Москве и написавшего о смерти царясвоему духовному наставнику.)
1 февраля царю стало настолькоплохо, что пришлось принимать срочные меры: были посланы деньги на Аптекарскийдвор для закупки 1000 хлебов, каковые предполагалось раздать в виде милостыни. 3февраля на это выделили еще 300 руб. Согласно запискам, оставленныминостранными наблюдателями, были освобождены из темниц 300 осужденных на смертьи роздано нищим в виде милостыни 6000 венгерских червонцев (угорских, дукатов).Указанные цифры, понятно, не гарантированы, но суть осуществленных действийсомнений у историков не вызывает.
Другие иностранцы отмечали,однако, в своих записках ставшее им известным упрямство царя, отказывавшегосяот медицинской помощи – мучимый жаром, он пил квас со льдом, велел обкладыватьльдом тело и т.д.
5 февраля исход недуга, похоже,стал ясен и самому больному. В этот день царь отдает довольно неординарное и,вместе с тем, вполне характерное для этой своеобразной личности распоряжение –в Ферапонтов монастырь, где содержался тогда бывший патриарх Никон, посылаютсяподарки, а посланному с ними стряпчему Кузьме Лопухину поручается испроситьцарю прощение у низложенного этим царем первоиерарха русской церкви.
Получив это послание, Никон, надосказать, сориентировался мгновенно, сообщив, что, де, видел видение: взаменпатриаршества, ему "дана чаша лекарственная – лечи болящих". Видимо,он полагал, что его, благодаря таким словам, вывезут в Москву исцелять Алексея.А вот главный оппонент Никона – протопоп Аввакум – некогда также весьма близкийцарю Алексею человек – содержавшийся в момент смерти царя в земляной тюрьме вПустозерске, выразил свое отношение к происходящему иначе:
"Бедной, бедной, безумноецаришко! Что ты над собою зделал?.. где багряноносная порфира и венец царской,бисером и каменьем драгим устроен?.. Ну, сквозь землю пропадай!.." Такими,стало быть словесами тогдашний русский писатель номер один проводил на тот светрусского писателя номер два – а вы говорите, литературные баталии…
Скончался Алексей Михайлович впересчете на современный счет времени около 8 часов вечера 8 февраля. Уже черезпару часов были официально отпущены деньги на царское погребение, о чем былисделаны соответствующие записи. Следующим неотложным делом должна была статьприсяга новому царю, каковым, согласно воле Алексея, объявленной еще 1 сентября1674 г.,стал его старший сын от первой жены – Марии Ильиничны Милославской – четырнадцатилетнийФедор Алексеевич.
Ночная присяга проходиласпокойно: Сперва патриарх Иоаким благословил нового царя, после этого чудовскийархимандрит Павел и князья Н. И. и Я. Н. Одоевские вместе с двумя дьякамипривели в Передней к присяге находившихся во дворце. Чуть позднее другую частьбывших во дворце чинов привели к присяге в Столовой палате, а в Успенскомсоборе всю ночь приводили к присяге соборный протопоп со священником, боярин П.В. Шереметев и окольничий В. С. Волынский. Все шло вполне ламинарно – никакихследов неопределенности, борьбы или растерянности в те часы историки необнаруживают.
10 февраля в 10 утра началасьцеремония похорон. Тело почившего царя торжественно вынесли из палат и затемвнесли в место последнего упокоения – Архангельский собор, где опустили вприготовленную могилу рядом с захоронением умершего в 1670 году пятнадцатилетнегоцарского сына – Алексея Алексеевича. (Считавшегося при жизни официальнымнаследником московского престола.)
В траурной процессии новый царьследовал за гробом с непокрытой головой – следовал он, однако, не сам: ФедораТретьего несли на специальном стуле. И это было не проявлением какого-тодиковинного русского этикета, а всего лишь дань технической необходимости –юный царь идти самостоятельно не мог ввиду болезни ног. Многие уже тогдасчитали его "не жильцом", однако до известной степени просчитались –Федор Алексеевич процарствовал хоть и не так долго, как его отец или дед, новсе-таки и не совсем мимолетный срок – как-никак шесть лет. Весной 1682 г. он все-таки умрет,не оставив наследников, однако успев дважды вступить в брак и, соответственно,один раз овдоветь.
Убитая истинным или же показнымгорем вдова царя Алексея – двадцатичетырехлетняя Наталья Кирилловна Нарышкина– ехала, лежа в рост в специальных санях "положив голову на коленисидевшей возле нее придворной дамы". В официальной терминологии онаименовалась "матерью" нового царя, хотя, понятно, таковой вторая женаАлексея не являлась. Это был весьма тонкий момент: в принципе, будь она кровнойматерью Федора, можно было бы заводить речь об ее регентстве до совершеннолетиясына. Тем более, что на многих ключевых постах московского государстванаходились представители ее клана во главе с тем же Артамоном Матвеевым, в чьемдоме она выросла. Альтернативная же участь царской вдовы состояла в скоромпострижении в один из привилегированных монастырей – в случае же НатальиКирилловны, в итоге, не произошло ни того ни другого, что, несомненно, говоритоб определенном надломе традиции, ветре перемен, задувшем в Московии пока ещене вполне заметным для ее жителей образом.
Впрочем, в истинности горяНатальи Нарышкиной пожалуй сомневаться не приходится. Независимо от чувств,которые она питала к своему умершему мужу: уж слишком велики были предстоящиеей потери. Помимо утраты прежнего личного статуса, это была еще и смертельнаяугроза, нависшая над всем ее кланом со стороны Милославских – рода прежней женыцаря Алексея и нового царя Федора, соответственно. Их к 1671 г. весьма жесткооттеснили от теплых мест Нарышкины и теперь они, вне всякого сомнения, возьмутреванш. Впрочем, помимо Нарышкиных и Милославских в московской политике были идругие группировки, а также влиятельные агенты, так, что исход борьбы завлияние на царя не был стопроцентно предрешен – хотя серьезные потери прежнихфаворитов выглядели неизбежными.
В России того времени – да ибольшинства иных времен – политическая борьба была борьбой персон, а не идей. Вэтом смысле разницы между Милославскими и Нарышкиными как будто и не было. Темне менее, определенный градиент оттенков, безусловно, существовал. Так, Милославскиебыли в гораздо большей степени расположены к "старой вере"(знаменитая боярыня Морозова принадлежала именно к этому клану) – и это сразуже почувствовал Аввакум в своей приполярной яме, направивший письмо новомумонарху с предложением разом и бескомпромиссно обратить никонианскую реформувспять. (При том, что по части Раскола –и у Нарышкиных были свои скелеты в шкафу. Как, например, жена дяди НатальиКирилловны – Евдокия Петровна Нарышкина,урожденная Гамильтон, яркая деятельницастарообрядчества Арзамасского уезда.) И все же, опытным людям при восшествиицаря Федора на престол было о чем поразмышлять: фатальная слабость здоровьянового царя вкупе с уже очевидной физической и ментальной неполноценностьюследующего по старшинству сына Алексея Михайловича – Ивана делали весьмавероятной перспективу воцарения (не завтра, так послезавтра) вполне нормальногои весьма бойкого младенца Петра – сына той самой Натальи Кирилловны. А значит,совсем уж гнобить Нарышкиных было нерационально (если только не извести весь ихрод под корень, включая и самого царского сына, что чревато). Как знать,возможно, именно такие соображения не дали Милославским расправиться с кланомНарышкиных более радикально, чем это все-таки произошло.
Как бы то ни было, уже между 11 и 18 февраля ожидаемая"революция" началась: боярин А. С. Матвеев был отстранен отзаведования Аптекарским Приказом по доносу царских "дядек" Ф. Ф.Куракина и И. Б. Хитрово, утверждавших, что Артамон не выполняет важнейшую изсвоих обязанностей: не пробует вслед за царем предлагаемые последнемулекарства. Боярин оправдывался, говоря, что "…после твоего, Государскогоприему вылью из рюмки на ладонь и выпивал перед тобою, Великим Государем",однако дело было сделано: Аптека перешла под начало Н. И. Одоевского, а личныйдоктор Федора – Стефан фон Гаден – был в последний день февраля отстранен отсвоего высочайшего пациента. Однако остальных своих должностей Матвеев лишилсятолько летом, когда здоровье царя, к апрелю совсем уже наводившее на мысли опечальном, до некоторой степени улучшилось, позволив юному самодержцу дажепередвигаться самостоятельно. К этому времени из почетной ссылки был возвращенв Москву глава клана Милославских – Иван Михайлович – и с ослабевшим ваппаратной борьбе Матвеевым решили кончать.
12 июля прямо на заседании Думы царь лично обвинил Матвеева всамоуправстве и превышении служебных полномочий. Два дня спустя его отстранилиот руководства Посольским приказом и выслали воеводствовать в сибирскоеВерхотурье – причем, выслали немедленно, не дав толком собраться. Забрали отМатвеева и остальные руководимые им центральные учреждения – Новгородский,Володимирский и Малороссийский приказы, приказ Галицкой четверти – все это былопередано думному дьяку Л. Иванову. (В переводе на наш нынешний административныйязык должность А. Матвеева в зените могущества, наверное, соответствовала быпервому вице-премьеру правительства при вакантном месте самого премьера.) Тогдакак заместителем новому верхотурскому воеводе назначили спешно пожалованного вдьяки Д. И. Афанасьева – ставленника И. М. Милославского.
Параллельно шел сбор компромата на опального боярина. Были"подшиты" обвинения в растрате казны дипломатических подарков, жалобаголландского резидента Гё, написанная по пути последнего на родину – надо сказать,что это был давний личный недруг Матвеева, имевший с последним публичные стычкии даже однажды посаженный боярином под караул до принесения извинений. Крометого, сбежавший от находящегося в пути Матвеева холоп утверждал, что былнезаконно похолоплен и принуждался к греховным занятиям – игре на музыкальныхинструментах. А в середине декабря начался масштабный колдовской процесс противНарышкиных. Процесс длился несколько месяцев, были допрошены и пытаны десяткилюдей – иностранные свидетельства описывают мрачную атмосферу окутавшей Москвупаранойи – однако, политические результаты разбирательства оказалисьнеоднозначными. Так, почти всех Нарышкиных удалили из непосредственногоокружения царя Федора – даже сундук с вещами царевича Петра теперь перенесли изцарских палат в палаты Натальи Кирилловны, дабы слуги царевича не имели доступак царским вещам. Сам Матвеев был спервавывезен в Казань, где содержался под арестом, после чего был сослан в тот жесамый Пустозерск. Все его имущество было конфисковано. И, тем не менее, прямыхобвинений в колдовстве (что каралось смертью) ни Артамон Сергеевич, ни другиеНарышкины не подтвердились – уж слишком много было в Москве влиятельных людей,не желавших чрезмерного усиления Милославских…
Снимут с Матвеева опалу еще при жизни царя Федора – он вернется в Москвучтобы немедленно стать жертвой Хованщины – в один день с несчастным царскимлекарем Стефаном фон Гаденом.
