Основной проблемой, мешающей перестройке промышленности после наступления кризиса, является разрыв между высокой себестоимостью продукции, сформированной еще по старым, докризисным ценам, и резко снизившимся спросом на эту продукцию. Понятно, что если спрос снизился, то производителю желательно снизить цены в такой же пропорции, если он, конечно, хочет реализовывать готовую продукцию без задержек. Однако снизить цены производитель не может, потому что тогда он понесет убыток при продаже всех товаров, изготовленных из сырья, материалов, топлива и комплектующих, приобретенных им в докризисный период. А нести убытки, понятное дело, никому не хочется. Соответственно, производитель предлагает товар торговле по прежним ценам, сформированным на базе старых издержек, а торговля этот товар не берет, потому что резонно опасается, что продать его не сможет. И товар, который нельзя продать, зависает на складе у производителя, создавая, тем самым, видимость приснопамятного «кризиса перепроизводства». И пока этот тромб в виде избыточных товарных запасов не рассосется, выхода из кризиса не будет.
Ситуация может усугубляться тем обстоятельством, что издержки многих производителей оплачиваются не за счет собственного капитала, а за счет кредитов поставщиков или банков. В первом случае, не получая платежа от потребителя, поставщик вынужден останавливать собственное производство, так как купить новую партию материалов и сырья для своего предприятия ему не на что. Во втором случае банки вынуждены сокращать кредитование клиентуры, так как начинают испытывать нехватку ресурсов из-за прекратившегося погашения ранее выданных кредитов. Таким образом, кризис сбыта превращается в кризис неплатежей, а кризис неплатежей – в падение производства, которое распространяется по всем производственным цепочкам экономики.
Кроме того сокращение банковского кредитования вызывается не только ростом просроченных кредитов, но и тем, что клиентура в массовом порядке отзывает свои вклады. Банки, тем самым, попадают под двойной удар: их ресурсы сокращаются и из-за оттока вкладов, и из-за невозврата кредитов. И это сокращение ресурсов переносится на заемщиков в виде сверхвысоких процентных ставок.
Однако несмотря на разрыв между дорогой докризисной себестоимостью и низким посткризисным спросом, ситуация для промышленности и строительства, в общем и целом, не является тупиковой. Тяжесть кризиса сбыта по-разному ложится на разные отрасли, в зависимости от большого набора факторов: длительности производственного цикла и объема продукции, находящейся в стадии незавершенного производства (незавершенного строительства); размеров созданных запасов сырья, материалов и топлива; запасов готовой продукции; изменения структуры спроса; доминирования на рынке; имеющихся собственных денежных средств и, что иногда бывает самым важным, наличия резервов и готовности за счет этих резервов покрывать неизбежные убытки при продаже продукции по ценам ниже себестоимости.
Понятно, что в самую тяжелую ситуацию попали предприятия с длительными сроками изготовления продукции, особенно если эта продукция находится в высокой степени готовности. Издержки по ее изготовлению почти или полностью воплощены в готовом продукте, и каким-то образом снизить их невозможно. В немного лучшем положении находятся компании, которые только приступили к изготовлению аналогичных изделий, так как большая часть издержек ими еще не произведена, и они хотя бы могут остановить их наращивание, прекратив сборку и рассчитав персонал. Но созданные ранее запасы материалов, из которых должны быть изготовлены детали, уже приобретены, и их высокая стоимость будет постоянно мешать возобновлению производства в будущем.
В несколько иной ситуации находятся отрасли, у которых вообще нет материальных затрат (или они крайне незначительны). Это, например, вся угольная, нефтяная и горнорудная промышленность, гидроэнергетика и лесная промышленность. Запасов сырья и материалов здесь нет и быть не может, поэтому себестоимость продукции в основном формируется за счет двух статей – амортизации и заработной платы, – которые, так скажем, могут быть достаточно эластичными в сторону снижения. Следовательно, цены на эту продукцию также могут быть быстро доведены до уровня текущего спроса, и кризис сбыта в этих отраслях, по идее, должен быстро рассосаться.
В интересном положении находится теплоэнергетика. С одной стороны, это очень материалоемкая отрасль, в которой расходы на топливо составляют половину себестоимости продукции. И это топливо было закуплено по еще докризисным ценам, так как каждая теплоэлектростанция должна накопить необходимый запас угля и мазута к первому октября. С другой стороны, отопительный и осветительный сезон подошел к концу, и запасы дорогих энергоносителей практически исчерпаны. Соответственно, тепловая энергетика может начинать очередной цикл накапливания топлива, закупая его по новым, послекризисным ценам, что существенным образом должно отразиться на себестоимости электроэнергии и тепла в 2009-2010 годах.
Еще одна отрасль, вернее, межотраслевая цепочка, которую при анализе сложившейся ситуации обойти невозможно, – это сельское хозяйство и пищевая промышленность. Хотя у пищевой промышленности короткий цикл производства и короткий период реализации, поэтому ее дорогие запасы, в принципе, не должны мешать сбыту готовой продукции, но вот у поставщика пищевого сырья – сельского хозяйства – ситуация прямо противоположная. Запасы там создаются один раз в году, после уборки урожая, и постепенно расходуются на протяжении сельскохозяйственного года, до следующего урожая. Соответственно, цены, по которым производилась закупка этого урожая, при прочих равных условиях, тоже остаются неизменными, а в наших конкретных условиях – неизменно высокими.
Как известно, уже полтора года подряд мы живем в условиях высоких мировых и, соответственно, внутренних цен на зерно. Об этом уже много говорилось и писалось, так как скачок цен на продовольственные товары в августе-сентябре 2007 года никого не оставил равнодушным. Позитивным следствием роста мировых цен был самый большой урожай зерновых в России за последние 15 лет. А негативным – то, что этот урожай был оценен по таким же высоким ценам, как и год назад. Более того, российское государство зачем-то искусственно удерживало эти цены на высоком уровне, проводя закупочные интервенции, и не давая ценам снизиться. Может быть, в этом проявилась своеобразная аграрная политика государства, а может быть, и нет, но в любом случае до осени 2009 года мы обречены сидеть на запасах дорогого зерна и, соответственно, потреблять (естественно, кто может), дорогую пищевую продукцию.
Пока, кстати, пищевая промышленность показывает самый низкий процент падения, что неудивительно, так как еда – это то, на чем люди будут экономить в последнюю очередь. Кроме того, в условиях кризиса обычно происходит смещение спроса от непродовольственных товаров к продовольственным, что позволяет поддерживать спрос на пищевую продукцию на высоком уровне, правда, в ущерб спросу на продукцию других отраслей. Поэтому, несмотря на высокую стоимость сырьевых запасов, пищевая промышленность будет работать, хотя по отдельным товарным группам сбыт и производство все равно упадут.
До сих пор мы рассматривали ситуацию, как цены, сложившиеся до кризиса, влияют, а вернее – мешают перестройке промышленности под новые условия сбыта. При этом мы абстрагировались от влияния валютного курса, так как на формирование внутренних цен в докризисный период он оказывал достаточно слабое влияние. Но сейчас, после скачка курса доллара на 50%, его воздействие на сбыт снова стало высокоэффективным.
Эффект роста валютного курса носит двоякий характер. С одной стороны, и это хорошо понятно, рост валютного курса повышает рублевую цену импортных товаров. Но, что понятно гораздо хуже, это повышение рублевых цен импорта носит достаточно сложный и «долгоиграющий» характер. Если дорожают конечные изделия – компьютеры, мебель, автомобили и т.д., – то реакция потребителя хорошо предсказуема. Он откладывает их приобретение на неопределенное время, а это приводит к снижению их импорта. Если же дорожают сырье и комплектующие изделия, входящие в себестоимость продукции, выпускаемой на российских предприятиях, то это, конечно, приводит к росту себестоимости и цены готового продукта, но как его удорожание отразится на спросе, однозначно сказать трудно. Если спрос не падает, то импорт этих материалов будет продолжаться, несмотря на значительное удорожание. И, наконец, существует еще импортное оборудование, переоценка которого по новому курсу автоматически увеличит амортизационные отчисления предприятий и себестоимость продукции, изготовляемой на этом оборудовании. И вот если от приобретения первых двух товарных групп еще можно как-то отказаться и нивелировать тем самым негативное влияние выросшего валютного курса на себестоимость и цену продукции, то с установленным импортным оборудованием уже ничего сделать нельзя, и его возросшая оценка будет на протяжении многих лет завышать издержки производства. Если, конечно, предприятие, на котором оно установлено, не будет закрыто.
Таков негативный эффект роста валютного курса. Но, в то же время, существует и позитивный эффект, который обязательно надо учитывать. Дело в том, что переоценка валюты создает дополнительную покупательную способность в экономике, так как повышает рублевую оценку валютных доходов и валютных сбережений, находящихся на руках экономических агентов. Понятно, что если у некоего гражданина в июне 2008 года на руках была тысяча долларов, то ее внутренняя покупательная способность была 24 тысячи рублей. А сейчас, в марте 2009 года, – уже 35 тыс. руб. Прирост потенциальной покупательной способности сразу на 10 тысяч рублей – это очень хороший стимул, чтобы эту потенциальную способность превратить в реальную и продать часть долларового запаса за рубли. А полученные рубли пустить на приобретение товаров и услуг, желательно – внутреннего производства.
Таким образом, резкий рост валютного курса одновременно и ухудшает условия реализации, завышая себестоимость продукции, и улучшает эти условия, повышая покупательную способность владельцев валюты. И если они рано или поздно начнут обменивать свои валютные резервы, и тратить полученные рубли, то накопленные товарные запасы могут быстро рассосаться, и экономика получит импульс для выхода из кризиса. Ну а если хозяйственные агенты останутся сидеть на своем, то ничего хорошего российской экономике не грозит.
В заключение надо сказать, что, проводя наш анализ, мы сознательно отвлекались от деления рынков сбыта на внутренний и внешний, хотя понятно, что львиная доля падения промышленного производства вызвана сокращением внешнего рынка сбыта. И поскольку повлиять на внешний сбыт мы никак не можем, поэтому единственной надеждой российской промышленности остается внутренний рынок. Конечно, внутренний сбыт компенсировать внешний не сможет, но какой-то минимально необходимый уровень загрузки экономических ресурсов он обеспечит. Поэтому анализ проблем, тормозящих функционирование внутреннего рынка и возможных путей решения этих проблем, является более чем актуальным, тем более что готовых решений пока не видно.
