14 сентября 1431 г., в Воздвиженьев день, звенигородский и галичский князь Юрий Дмитриевич отправился в Орду к хану Улу-Магомету, дабы тот волею верховного сюзерена разрешил его спор о Великом Московском княжении с племянником, Василием Васильевичем. Последний также отправился в Орду – причем, даже на месяц раньше, в Успение, т.е. 15 августа.
Это событие, однако, не является ни началом, ни, понятно, концом четвертьвекового политического кризиса, охватившего Северо-Восточную Русь – несмотря даже на то, что Улу-Магомет впоследствии вынес вполне определенное решение по поставленному перед ним вопросу. Ибо, решение решением, но надо же его еще и исполнить – а в этом ханский ярлык оказался лишь одним из целой серии решений, самим своим множеством ставящих под вопрос собственную легитимность.
Ибо, началось все еще шестью годами раньше. 27 февраля 1425 г. в Москве скончался Великий Князь Василий Первый – старший сын Дмитрия Донского. Главным политическим достижением последнего, как мы знаем, стало закрепление Владимирского Великого княжения за московскими князьями – теперь это уже никем не ставилось под сомнение, ни татарами, ни русскими. Но, вот, кому занимать московский трон – это был вопрос достаточно спорный, ибо регулировался сразу несколькими, противоречащими друг другу принципами.
Так, с одной стороны – зависимость от Орды в том, собственно, и состояла, что сарайский хан выдавал ярлык на великое княжение – а помимо него и ярлыки на княжения другие, вассальные к великому. Формально – никаких ограничений ханской воле не существовало. На деле – таковым было реальное соотношение сил, заставлявшее Сарай во все более значительной степени считаться с внутрирусскими процессами. А здесь тоже все было непросто. Во-первых, существовала древняя традиция наследования "столов", когда умершему первым наследовал его брат, затем следующий по старшинству брат, и уже по исчерпанию таковых – сыновья в порядке старшинства. Эта старая традиция в кровавых муках уступала постепенно место новой – когда наследником становится строго старший сын, а братья… с братьями не понятно, что делать толком. Однако, был еще один принцип наследования власти – через прямое указание в завещании, в так называемых "духовных грамотах", составляемых властителями по нескольку раз в течении жизни – в зависимости от изменчивости династических и прочих обстоятельств. Такие грамоты для князей московского дома известны сегодня историкам со времен Ивана Калиты, но при этом стоит иметь в виду, что все перечисленные принципы не независимы друг от друга – духовные, в общем, пишутся так, чтобы не слишком перечить традиции, столь же важна оглядка на традицию при выдаче ханского ярлыка…
Ну, и, наконец, имеется всегдашнее право сильного – кто сколотит более мощную коалицию, посадит на коней больше воинов, тот имеет, конечно же, и правовые преимущества в своих претензиях – а как же иначе: лучший юрист у средневекового русского политика висит на левом боку.
В общем, мы имеем гремучую смесь – и даже еще более гремучую, чем видится, ибо само наследование по завещанию как таковое уже несло в себе серьезные противоречия.
Итак, в последней (третьей) духовной грамоте Василия Дмитриевича в части наследования великокняжеского стола говорилось следующее:
"А даст Бог сыну моему великое княженье, ино и яз сына своегo благословляю, князя Василья".
Причем, выше кроме того говорилось еще и:
"А благословляю своего сына, князя Василья, своею вотчиною, чем мя благословил отець мой".
В общем, не оставляет сомнений факт, что Василий Первый завещал московский трон Василию Второму. При этом, поскольку самому Василию Второму было в 1425 г. лишь неполные десять лет, отец определил при нем нечто вроде регентского совета:
"А приказываю сына своего, князя Василья, и свою княгиню, и свои дети своему брату и тестю, великому князю Витовту, как ми рекл, на бозе и на нем, как ся имет печаловати, и своей братье молодшей, князю Ондрею Дмитриевичю, и князю Петру Дмитриевичю, и князю Семену Володимеровичю, и князю Ярославу Володимеровичю, и их братье, по их докончанью, как ми ркли. "
Совет довольно примечательный – наиболее мощные фигуры в его составе, вне всякого сомнения, княгиня – то есть, Софья Витовтовна, дочь Великого Князя Литовского – и сам Витовт: понятно, что последний не на словах будет стараться огородить своего внука от сторонних поползновений на его трон. Кроме этих Гедиминовичей мы видим в списке сыновей Владимира Андреевича Серпуховского – знаменитого соратника Дмитрия Донского по Куликову полю и войне с Тохтамышем. Эти правнуки Калиты, т.е. троюродные братья Василия Дмитриевича, приходились родней малолетнему великому князю еще и по "литовской линии": их мать, Елена, была в свою очередь, дочерью Ольгерда – великого князя литовского, дяди Витовта. Андрей и Петр Дмитриевичи – это, понятно, родные братья Василия Дмитриевича, которым как бы логично доверить драгоценного племянника. "Фишка", однако, в том, что это – не все его родные братья: были еще два – Константин, находившийся в опале, и, главное, Юрий, владевший Галичем Мерским и Звенигородом – довольно популярный в то время деятель, успешный полководец, разгромивший, воспользовавшись нашествием Тамерлана на Орду, в 1395 г. Волжскую Болгарию, а также совершивший благополучный походы против Нижегородских князей и их татарских союзников. Именно этот человек основал любимый потом ранними Романовыми Саввино-Сторожевский монастырь под Звенигородом, при нем в этом городе построили Успенский собор, для которого Рублев писал свой знаменитый "Звенигородский чин".
Важно, однако, было то, что Юрий Дмитриевич оказывался по кончине Василия старшим из сыновей Дмитрия Донского и, в соответствии с одним из вышеупомянутых принципов престолонаследования, именно он должен был получить великое княжение.
Впрочем, помимо голого принципа, притязания Юрия Звенигородского подкреплялись и иным аргументом. А именно – духовной грамотой самого Дмитрия Донского 1389 г. Говорились же в этой грамоте следующие вещи:
"А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем." – это, собственно, правовое основание власти Василия Первого, само по себе не стопроцентно очевидное для современников, таких, например, как тот же Владимир Андреевич Серпуховской, пришедший к согласию с Донским (он, впрочем и сам носил прозвище Донской) лишь за два месяца до кончины последнего. Тем не менее, воля Дмитрия Иановича в этой части была исполнена – однако, по мнению Юрия Звенигородского, не в полной мере. Ибо, еще в этой грамоте значилось следующее:
"А по грехом, которого сына моего Бог отъимет, и княгини моя поделит того уделом сынов моих. Которому что даст, тo тому и есть, а дети мои из ее воли не вымутся."
Уже из этой оговорки вытекает, что после Василия великое княжение должно достаться кому-то из его братьев. Однако, есть на этот случай и более прямое указание:
"А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини. А вы, дети мои, слушайте своее матери, что кому даст, то тому и есть."
То есть, однозначно – наследником великого княжения должен стать старший из братьев Василия Дмитриевича.
Дальше начинается простор для тогдашних интерпретаторов. Нам, со своего беспристрастного далека, сегодня, в общем, ясно, что имел в виду Дмитрий Донской. Разумеется, того волновал почти исключительно ближайший переход власти в Москве.
Сын Василий в 1389 г. еще не был женат и задумываться всерьез о правах его гипотетических детей едва ли имелись основания. А вот ситуация одновременной или почти одновременной неожиданной кончины наследника и самого Дмитрия была вполне вероятной и, по уму, требовала соответствующей оговорки. (Именно такой расклад – когда чума свела в могилу московского князя Симеона Ивановича Гордого вместе с его сыновьями – возвел на престол его брата Ивана Ивановича Красного, отца Дмитрия Донского).
Однако Юрий Дмитриевич понимал эту оговорку как действующую не до достижения племянником великокняжеской дееспособности, а вечно. Причем, благодаря действию высочайшего авторитета Дмитрия Донского, способную превозмочь аналогичное распоряжение его сына Василия даже когда тот станет великим князем.
Как бы то ни было, в ночь кончины Василия Первого в Звенигород был отправлен гонец – Акинфа Ослебятев, которому поручалось пригласить князя Юрия в Москву дабы тот присягнул племяннику. Князь Юрий собрался, и поехал… в Галич – предположив, видимо, что в Москве ему будет небезопасно. Основания для такого предположения, что ни говори, имелись – судя по известным нам картинам нравов при московском дворе в 14-16 веках. Важно, однако, что это фактически была точка невозврата – отказавшись присягать Василию, Юрий высказал в явной форме претензию на московский трон. Так началось то, что вполне достойно называться Первой Русской Смутой.
На «Полит.ру» публиковались материалы о Василии Темном, нашествиях Тамерана (1 и 2) и Тохтамыша , походах Дмитрия Донского.
