Нет свободы без злоупотреблений,
но нет и никакого блага без свободы.
Цензор А. Никитенко
1 марта (ст. ст.) 1881 года в 15 часов 35 минут на флагштоке Зимнего дворца был спущен императорский штандарт – это означало, что Александр II, Божиею поспешествующею милостию, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны, Повелитель и Государь Иверския, Карталинския, Грузинския и Кабардинския земли и Армянския области, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая, раненый утром в результате покушения, скончался.
Царь лишь месяца не дожил до своего шестидесятитрехлетия, что, тем не менее, позволило ему занять почетное третье место по продолжительности жизни среди российских монархов – пропустив за полтысячелетия вперед лишь Екатерину Великую (1729-1796) да Ивана III Великого (1440 – 1505). Да и срок правления этого императора оказался немалым – 26 лет, при том, что взошел Александр на трон уже зрелым, тридцатишестилетним человеком. В истории он остался Освободителем – царем, отменившим в России крепостное право, а также – реформатором, проведшим Великие Реформы, переформатировавшие, простите за тавтологию, всю жизнь в стране. В известном смысле эта совокупность реформ оказалась радикальнее петровских, ибо изменила сам профиль государства: сословная монархия стала просто абсолютной монархией – сословия при этом не отменялись, но появился всесословный суд, всесословная власть на местах, сословия унифицировались в плане гражданской правоспособности и т.д.
Важно, что эта перемена оказалась необратимой – при том, что отдельные решения по отдельным реформам нередко обращались вспять при наследниках Александра Освободителя и даже им самим – что, кстати говоря, роднит эту эпоху опять же с петровской: при отступлении по многим частным вопросам, абсолютно укорененным, отчужденным уже от персональной воли тех или иных "действующих лиц" оказался главный пафос тогдашних перемен, сломавших концептуальное отчуждение России от Европы…
С портретов, сделанных в последние годы жизни, Александр II глядит на нас каким-то очень усталым человеком – подавленности, испуга нет, взгляд несуетлив и спокоен – но это взгляд человека, не ждущего от будущего ничего радостного, ничего обнадеживающего, исполненный глубинного, нешуточного трагизма. И нам не так-то просто проникнуть за пелену этого взгляда, вообразить, что думал он тогда о себе и об окружающем его мире.
Боялся ли он, к примеру, за свою жизнь? Он, переживший пять покушений и не переживший шестого? Впору было стать абсолютным затворником, выходя на люди лишь в каре охраны (как делают нынешние его преемники или же, напротив, давние его предшественники – есть версия, что старинный думский чин "окольничий" произошел как раз от тех охранников московского великого князя, что составляли при его выходах живой забор.) Однако же, ничего такого не практиковалось Освободителем, и вот уже отставной учитель Александр Соловьев в Светлый вторник 2 апреля 1879 г. практически без помех гонится за лишенным охраны царем по набережной Мойки, последовательно опустошая магазин своего револьвера едва ли не с десяти шагов – и лишь после пятого выстрела террориста удалось задержать! Что это: русское упование на "авось", убежденность в неколебимости предначертанного - или же, напротив, подсознательное стремление приблизить развязку? Бог знает.
Не прояснить нам и того, что думал этот царь о свом деле. Понимал ли, проводя реформы, что их первым следствием станет ухудшение, а не улучшение текущей ситуации – и это не вопрос искусства реформатора, а родовое свойство всякой настоящей реформы. Что освобождение крестьян в первые годы лишь ухудшит их собственное положение, вызовет вспышку волнений на селе. Что первые попытки перестроить государственные финансы в соответствии с новыми модернизационными задачами вызовут едва ли не банкротство государственной финансовой системы. Что отмена винных откупов в рамках либерализации торговли алкоголем вызовет взрывной рост потребления водки населением. Что первая же война реформированной армии – русско-турецкая 1877-1878 г.г. – выявит пропасть слабых мест у русских, за которые будет заплачено огромной, не сопоставимой с реальной силой противника кровью. Что отмена предварительной цензуры первоначально приведет в ступор издателей, вынужденных теперь нести самостоятельную ответственность за содержание своих публикаций. Что суд присяжных и новые, демократические органы местного управления поразят современников своей некомпетентностью. Что пьянящий воздух свободы породит особый сорт неудачников, в головах которых вместо обычной тяги к алкогольному делирию угнездится дикая деструктивная решимость – готовность идти до конца в своем стремлении нанести обществу смертельный удар, идти, не считаясь ни с чем и ни с кем…
Несть числа критиков, охочих объявить Великие Реформы неудачными и неправильными, – их было достаточно среди современников реформ, не меньше их и сегодня. Модно стало провозглашать причинно-следственную связь между Великими Реформами и катастрофой 1917 г. Что ж – в этом есть доля истины, примерно та же, что и в причинно-следственной связи между покупкой автомобиля в автосалоне и последовавшей несколько лет спустя аварией, разбившей машину и ее покупателя вдребезги. В самом деле, покупка машины – необходимое, но не достаточное условие для счастливого вождения. Надо еще научиться ей управлять, а также выработать определенные моральные основания своего поведения на трассе. Причем, и то, и другое, в общем, нельзя толком сделать, не приобретя перед этим автомобиль! Свобода – это великолепный, но сложный автомобиль, которым не в единый день общество научается управлять. И те, кто стоят у руля такого трансформируемого общества, должны понимать данное обстоятельство, не выводя машину с ходу на гоночную трассу, однако и не пытаясь удерживать ее всеми правдами и неправдами в гаражном боксе.
Есть и другая разновидность критики Великих Реформ – отсылающая к "слабой фундированности" заявленных тогдашней властью начинаний. Дескать, страна, ее инфраструктура, ее малограмотное население не были готовы к свалившемуся на них усложнению общественных институций, каковые следовало сперва подтянуть до должного уровня и уже затем… Беда, однако, состоит в том, что, по крайней мере, в России, практически ничего серьезного нельзя подтянуть до должного уровня загодя, самоцельно – ярчайший пример этому мы видим нынче, когда правительственные ассигнования на развитие инфраструктуры без внятного общего целеполагания приводят лишь к подстегиванию коррупции. В действительности, мы можем сделать серьезный скачок в развитии лишь в условиях поставленной сверхзадачи – то есть определенной цели, кажущейся не подкрепленной ресурсами, однако вполне осмысленной и разделяемой большей частью активной части нации. Тогда только мы что-то можем – в условиях подобного целеполагания мы, наконец, оказываемся в состоянии установить должную иерархию ресурсных затрат, наши личные цели гармонизируются, начиная работать на консолидацию общества, а то, что прежде казалось фантастически-недоступным, чудесным образом реализуется на практике – если не полностью, то уж в значительной своей части. Так было уже не раз, и Великие Реформы Александра II остаются для нас одним из ярких примеров успешной трансформации русского общества – проведенной самим этим обществом и давшей этому обществу серьезный шанс. Насколько потомки современников царя-освободителя воспользовались этим шансом – уже другой вопрос.
