Поверхностному наблюдателю может показаться, что Кремлю удалось решить проблему Навального, нейтрализовав его публичную активность после драматичных московских выборов. В тюрьму его очень грамотно не посадили, не дав, с одной стороны, повода для новой бурной публичной кампании, с другой, – поддержав, таким образом, упорно распространяемый сверху слух о том, что сам Навальный является «кремлевским проектом». При этом его плавно перевешивают с одного уголовного крючка на другой, как тушку в мясной лавке, стараясь исподтишка пнуть побольнее (вроде шумно пропиаренной акции с «арестом имущества братьев Навальных»). Но прежнего ажиотажа у публики эти акции уже не вызывают: люди ко всему привыкают, привыкли они и к тому, что у режима есть любимая забава – прессовать Алексея Навального.
К этому следует добавить, что интеллигентские круги, составившие костяк «болотного движения», и сами порядком испугались того результата, который Навальный получил на московских выборах. Навальный – явно не типический либеральный герой 90-х, робу правозащитника и диссидента на это мощное тело точно уж натянуть не удастся. Он по фактуре гораздо ближе к Ельцину, чем к либеральным демократам (в хорошем смысле этого слова). Да и сам Навальный добавил масла в огонь, запутавшись в трех колоннах «русского марша». В результате ему припомнили все старые обиды и страхи, заподозрив в симпатиях к фашизму, хотя гораздо в большей степени он заслуживает упрека в безудержном популизме. Все это вместе взятое помогло власти временно выдавить его обратно из публичной политики в блогосферу, откуда он продолжает забрасывать Кремль своими грозными памфлетами.
Но, если присмотреться внимательней, то воздействие Навального на политическую жизнь в России вовсе не ослабло, а лишь приобрело иные формы. Причем парадоксальным образом сама власть стала проводником его влияния. Кремль боится Навального-акциониста гораздо сильнее, чем Навального-публициста, полагая, что слово – не кирпич, стукнет – не убьет. А зря, в долгосрочной перспективе хорошее слово опасней, чем плохой кирпич, даже без пистолета... Недаром Екатерина называла Радищева бунтовщиком похуже Пугачева.
Позволю предположить, что памфлеты Навального, к которым все уже вроде привыкли, являются гораздо большей политической угрозой для власти, чем его успешная избирательная кампания в Москве или деятельность по созданию оппозиционной партии (не отрицая значимости как первого, так и второго в принципе). Проблема не в том, что Навальный - оппозиционный публицист, а в том, что он - очень талантливый оппозиционный публицист (пусть его стиль мне и не близок), а это не одно и то же. Кремлю можно только посочувствовать, но бороться с этим словом тяжелее, чем разгромить армию диверсантов. Поэтому хочет того Кремль или нет, но ему приходится поднимать эту перчатку.
Конечно, формально никакой в узком смысле слова «юридической» реакции на разоблачения Навального не происходит, и его публицистика является гласом вопиющего в пустыне. Скорее напротив, люди, на, скажем так, нечистоплотность которых указывает Навальный, становятся в Кремле чуть ли не кумирами. Я бы назвал это синдромом «списка Магнитского» - войди в список, составленный политическими врагами верховного вождя (или теми, кого он возомнил своими политическими врагами), и обеспечь себе безбедную жизнь и дипломатический иммунитет наоборот (это когда из России ты никуда не уедешь, зато в России можешь делать, что хочешь).
Но не отреагировать на разоблачения Навального политически власть не может. В результате для нее произошло самое страшное – она втянулась в конкуренцию с Навальным, пытаясь продемонстрировать, что она сама является главным борцом с коррупцией в России. Эта конкуренция является сегодня, с моей точки зрения, главным политическим нервом России, она задает основную политическую интригу и даже предопределяет направление дальнейшей эволюции политической системы. Последствия этой конкуренции обыватель вынужден теперь наблюдать каждый день по телевизору. Содержание новостных программ стало сродни триллеру. Если бы в России был развит тотализатор, то самой популярной ставкой была бы ставка на мэра – в смысле, какого мэра будут сегодня брать при помощи спецназа под камеру (или препровождать в камеру).
На первый взгляд, кажется, что кремлевские постановщики кладут Навального на обе лопатки. Они, обладая неограниченным ресурсом, могут позволить себе любые спецэффекты, приковывающие зрителя к телеэкрану. Да и по количеству серий у них нет лимитов – ни дня без нового мэра, а кое-где, как в Ярославле, можно зайти и по второму кругу. Но это только на первый взгляд. Конечно, у Навального нет ни спецэффектов, ни экрана телевизора. Зато, в отличие от конкурентов, он не ограничен в кастинге. Он может выбирать героев для своих сериалов, от одного упоминания имени которых у первоканальных дикторов сводит челюсти, и они начинают говорить заикаясь. И здесь становится понятно, почему Кремль зря ввязался в это соревнование.
Дело в том, что коррупционная матрица задается в России теми же самыми людьми, которые задают сегодня параметры антикоррупционной кампании и являются ее главными заказчиками, организаторами и даже исполнителями. Естественно, что они не могут высечь себя, как унтер-офицерская вдова, и поэтому вынуждены сечь кого-то другого. Конечно, приятнее всего сечь оппозицию (реальную или мнимую), тут достигается двойной профилактически-воспитательный эффект. Поэтому сколько ее было в органах власти, почти всю и высекли. Дальше приходится подсекать свои собственные кадры, коренных, так сказать, патриотов Отечества. Помимо своей воли, власть вынуждена действовать по старому историческому алгоритму – бей своих, чтобы чужие боялись.
В конечном счете, то, что сейчас начинается как контрпропагандистская кампания против Навального, неизбежно обречено вылиться в аппаратный террор, классический огонь по штабам. Кремль заплатит слишком дорогую цену за попытку конкурировать с Навальным на его поле. Мы видим пока лишь то, что на поверхности, да и процесс еще только в своей зачаточной стадии. Но то, что будет дальше, может поразить любое вегетарианское воображение, знающее о сталинском терроре только из книжек. Должен напомнить, что сталинский террор был весьма избирательным, и обыкновенного обывателя коснулся значительно меньше, чем государственных служащих и политическую элиту (об уничтожении крестьянства – разговор отдельный). Все это чревато полной дезорганизацией и так не очень организованной государственной машины.
Но и это полбеды. Кампания не может ограничиться только нижними этажами властной вертикали, как этого хотелось бы Кремлю. Из Кремля, конечно, постоянно раздаются окрики, одергивающие зарвавшиеся следственные аппараты, когда они вытаскивают на свет Божий кого-то вроде Сердюкова. Но не вытаскивать они не могут, потому что нижние слои властного аппарата только в теории могут быть оторваны от верхних. В результате резко обостряется межклановая борьба на самом высшем этаже власти. Уже на этом этапе возникают чисто психологические проблемы – люди, которым вроде бы надо вместе работать и, в том числе, душить таких, как Навальный, начинают люто ненавидеть друг друга. Они все пока живы лишь только потому, что держат друг друга за руки и другие части тела. Но руки уже затекают.
Официальная борьба с коррупцией, начатая для того, чтобы переиграть Навального, - это самое интересное из того, что сегодня происходит в России. При этом антикоррупционная кампания, которая только набирает обороты, может оказаться смертельно опасной для власти в будущем. Надежды продвинутых кремлевских «младоидеологов» на то, что они смогут управлять этим процессом и даже выиграют от него (например, заменив Сечина, Миллера и других на их хлебных постах), наивны. Как и любым стихийным процессом, такой борьбой с коррупцией управлять невозможно. Наоборот, она сама уже диктует условия, задавая те рамки, в которых будет эволюционировать российская политическая система в ближайшем будущем.
