Мы публикуем резюме регулярного вторничного “Открытого семинара” “Полит.ру” и Института национальной модели экономики, созданного для обсуждения позиции и содержания нашего экспертного круга и сообщества. 14 ноября мы начали движение в сторону наиболее критических для страны тем, у которых есть настоящая низовая активность и настоящие проекты. Тема данного семинара – социальной служение Русской Православной Церкви. Содокладчики – о. Аркадий Шатов, заместитель главного редактора газеты “Церковный вестник” Сергей Чапнин, дьякон Леонид Джалилов. Участники обсуждения (кроме собственно "Полит.ру") – Виталий Найшуль, Вячеслав Широнин, Ольга Лобач, Ольга Гурова, Григорий Глазков, Константин Сутягин, Олег Мудрак.
Чтобы подняться к обобщениям “о стране”, для начала кажется необходимым увидеть Россию не через обществоведческие абстракции, а через совершенно конкретные темы, в которых есть люди с мировоззрением, с общественной практикой, с сильными тезисами о нашем обществе, “с проектами”. Одна из очевидных тем – это место и роль в российском обществе Русской Православной Церкви.
В нашем общественном устройстве очевиден дефицит неденежных мотиваций, “бесплатного бензина” общественного устройства. Существенная часть таких мотиваций в большинстве обществ является религиозными. В западной науке не раз описывалась связь экономического развития и конфессиональной структуры обществ. У нас на этом месте либо государственные институты, либо светская культура. Те вопросы, которые решались в традиционном обществе “сами собой”, сейчас часто требуют внешней, административной энергии. У нас государство, общество и конфессии чаще мешают друг другу, чем помогают, больше работают с рисками (как бы кого не обидеть), чем видят друг в друге опору.
Интереснее всего, кажется, войти в тему взаимодействий общества и конфессий через “социальное служение Церкви”, то есть через дела, которые священники и прихожане делают там, где вроде бы и у государства есть “социальная политика”.
Социальное служение
Спонтанное стремление делать “дела любви” присутствует у очень многих. Таких людей гораздо больше, чем мы знаем. Люди жаждут этого служения, но они не слишком скоординированы.
Там, где есть церковная община, есть любовь между прихожанами, там появляется и избыток этой любви, который переносится на нуждающихся вне храма. Соответственно важно, чтобы в приходах были общины, однако этот уровень пока плохо организован. Есть приходы, которые, имея общинную жизнь, организуют какие-то службы для тех, кто не принадлежит приходу. Есть формы, которые образуются церковными общинами, обычно они имеют формат добровольческих организаций. Есть уровень епархиальной жизни, когда какие-то проекты поддерживаются епархией.
В Москве среди форм службы, организуемой общинами, – работа в государственных больницах. Штаты в больницах очень маленькие и людей, которые бы только ухаживали за больными, нет. Культура ухода за больными в России сейчас вообще отсутствует, и этим некому заниматься. Речь часто идет, например, о том, чтобы найти благотворителей или на деньги родственников оплачивать дополнительные ставки сестер в отделениях. Но такие сестры занимаются не только самими больными – вообще получается хуже, чем добровольная помощь прихожан. К тому же добровольцы помогают и тем, кому вообще никто больше не помогает.
Конечно, возникает ревность и штатных сотрудников, и нянечек, которых нанимают за деньги, – больные именно от добровольцев ждут участия и настоящего сопереживания, а без этого трудно помочь.
В одном из московских храмов священник ездит каждый вечер и часть ночи на автобусе по Москве и ищет бездомных. Он очень мало рассказывает об этой своей работе, это его собственное служение. Он сам в прошлом фельдшер, его путь сочетает и мирскую профессиею, и церковную жизнь.
Есть группа православных волонтеров, которая помогает детям в больницах в Подмосковье. Детям, которые не больны, но их не берут в дом ребенка и от них отказались родители. Ситуация совершенно ужасная – они просто лежат в больницах. Люди объединились и помогают этим детям, находят деньги на лекарства. Есть аналогичное движение "Дети на Курском вокзале". Детей на улицах Москвы сейчас не очень много, существенную роль здесь сыграли именно церковные добровольческие организации.
Есть собственно церковные службы, патронажные службы, богадельни. Есть еще детские дома. Монастыри тоже занимаются этой деятельностью, но возможно неоднозначное отношение к данной практике. Монахи, как кажется, должны больше времени уделять молитвам. К тому же в основном это воспитание оставляет желать лучшего, все-таки монахи часто бывают излишне строги. Конечно, в женском монастыре нередко очень хотят иметь приют, играет роль нереализованный материнский инстинкт. Но лучше, если дети все-таки будут расти в семье.
Собственно церковных мест социального служения относительно мало, потому что церкви вернули храмы, но не вернули те помещения, где велась социальная работа. До революции было около 220 церковных богаделен. Сейчас в Москве шесть домов для престарелых и инвалидов и маленькие богадельни.
Главная задача, которая стоит сейчас перед церковью, – это привлечь как можно больше людей с добрым сердцем. Церковь может консолидировать лучшие силы общества для подобного служения.
Принципы служения
Церковь вышла из жесточайшего семидесятилетнего гонения, в результате которого была искажена церковная структура. Церковь была лишена возможности обучать священников, жить свободно в приходах. Была искажена общинная, приходская жизнь. Времени с тех пор прошло еще недостаточно много, чтобы это служение стало таким, каким оно должно быть. Хотя, вероятно, и до революции оно было не на высоте. Тогда православие было государственной религией, и дела милосердия совершало государство.
В наше время – время свободы – делать добро можно совершенно свободно. Сейчас это служение развивается очень сильно. Но оно еще не оформилось до конца, и мы мало о нем знаем. Тем более что многие исходят из того, что служение заповедано совершать в тайне. Хотя некоторые, конечно, делают это для карьеры.
В церковной благотворительности есть принцип: "Больше больной благотворит мне, нежели я благотворю больному". Верующий человек понимает, что он должен быть благодарен больному за то, что тот дает ему возможность заботиться о себе, любить себя.
Но здесь есть большая опасность: можно не заметить того, кому нужна помощь, а увидеть лишь инструмент, через который обеспечен путь в Царствие Небесное. Другой вопрос, что кто-то приходит из страха наказания, кто-то, надеясь получить награду, а кто-то – из любви. Но всегда можно перерасти с одной ступени на другую.
Одно из самых принципиальных отличий заключается в том, что если государство предполагает, что когда-нибудь будет рай на Земле, и стремится к этому, то церковь знает, что этого не будет никогда, – мир не улучшается. Поэтому церковь не стремится делать что-то глобальное в социальном смысле – она помогает конкретным людям. Отсюда государство в принципе не может рассматривать человека как отдельную личность: у него более обобщенный подход – оно старается помочь не отдельному человеку, а как можно большему количеству людей и сделать это как можно экономнее. Для церкви же каждый человек – это ценность, превосходящая все остальное, критерий здесь отнюдь не эффективность.
С этим же связано то, что государству не важно, что будет с тем человеком, который оказывает эту помощь, а для церкви очень важно, как именно человек это делает. Для нее социальная деятельность – это выражение любви, и если нет стремления к ней, это теряет для верующего смысл.
И, наконец, последнее – у государства есть бюджет. У церкви сейчас практически нет бюджета, хотя раньше у нее были доходы. В Англии и сейчас церковь владеет третью земель. У российского государства сейчас более стабильная основа для системной и организованной деятельности.
Пока существует много людей, которым не удалось найти форму общинной жизни, – при том что найти приходы, священника и храм удалось. Считать, что приход, священник и храм – это и есть община, представляется упрощением. Можно сказать, что общинная и приходская жизнь – это когда есть связь между самими людьми, а не только радиальная связь через священника.
Благотворительность, английская версия
Поучительно посмотреть на английский вариант благотворительности, в которую вовлечены и церковь, и секулярное общество. Там вход в социальное служение прост и удобен для многих – и для верующих, и для неверующих. Но в центре этого опыта, конечно, христианская традиция.
В Британии традиции церковного служения и частной благотворительности никогда не прерывались. Но и там существенно, чтобы церковь не превращалась в чистый социальный институт – она должна представлять Царство Божие на Земле, а если она превратится в чистый социальный институт, то ей будет трудно конкурировать с другими аналогичными институтами. Скажем, церковь очень много времени просто молится. Это действие, с точки зрения социального института, бесполезное, но – это естественная потребность людей.
В Англии молодому человеку очень сложно получить работу, если некоторое время после университета он не посвятил благотворительности, волонтерской работе. Смысл этого понятен – это и опыт, и основание доверять сотруднику с опытом подобной работы. Там очень много организаций, выбор огромный. Есть организации, занимающиеся, например, сердечными больными, другие – раковыми, третьи – престарелыми и т. д. Это не строго церковные организации. И многие из них нигде не заявляют об этом. Но большинство пришли туда именно из своей христианской мотивации. Есть организация, которая занимается посещением тюрем. В ее программе не записано ничего специально христианского, но 80% там – христиане. Иными словами, люди из христианских соображений работают в организациях, которые не заявляют нигде о своей христианской принадлежности.
Участвовать можно по-разному. Например, одна из форм участия – это благотворительные магазины. У организаций, которые занимаются престарелыми, есть свои небольшие магазинчики на центральных улицах большинства английских городов. Те, кто побогаче, могут отвезти туда ненужные вещи. А те, кто победнее, много всего там покупают. Цены там очень низкие. Большинство людей, которые там работают, – добровольцы. Там работают пожилые люди, больные и т. д. И получается, что все вместе делают какое-то дело, при том что от каждого требуется сделать что-то малое. Многие из тех, кто вначале работает добровольно, потом идут туда же на профессиональной основе.
Другая сторона дела. В Англии стало очень много мусульман. У них есть обязательный взнос на благотворительность. Особенно часто они его делают в месяц Рамадан. В Англии мусульманам в мечетях прямо говорят, что они могут отдать эти деньги в мечеть, могут в христианскую церковь, а могут в любую благотворительную организацию. То есть как социальный проект они христианскую церковь признают.
“Церковь и общество”: поиски общего языка
Недавно было проведено исследование "Национальное единство и современные СМИ". Задавался вопрос: "Согласны ли вы с тем, что русская православная церковь играет важную роль в жизни современной России?". В целом согласны 20%. Следующий вопрос: "Будет ли лучше для российского общества, если влияние церкви уменьшится?". Согласны 6%, не согласны – 94%. Вывод может состоять в том, что потенциал общественного доверия церкви значительно выше, чем ее реальное социальное действие.
Наверное, христианская мотивация вполне может использоваться в больших государственных и общественных механизмах, с вовлечением не только воцерковленных людей, например, в “социальной машине” благотворительности. Есть подозрение, что у нас есть разрыв между церковью и большим обществом. Есть какое-то взаимное недоверие. Например, странная слава есть в политических делах у “православной общественности”. Под ней понимают тех маргиналов, которых в этом качестве показывают по телевизору. При этом политической и даже лоббистской работы РПЦ там, где вроде бы это очевидное дело на грани политики и вопросов морали и служения, явно недостаточно. Имеется какая-то взаимная конфузность.
Большая проблема с расширением “православной общественности” состоит в том, что ее опасно набирать “со стороны”. Это то, что происходило в 90-е годы. Люди говорили, что они "в общем православные" и создавали разные православные организации. Большинство из них в настоящее время развалилось, некоторые занимаются просто вредной деятельностью, пугая своим поведением и общество, и священников. Для того чтобы социальная проекция церкви была понятна, необходима серьезная приходская жизнь. Крайне важно понимать, где церковь остается церковью, где она не профанируется до одной из социальных институций.
В принципе, конечно, можно представить себе избирательный бюллетень, в котором будут рядом стоять ЛДПР, “Единая Россия, КПРФ и РПЦ. Но это если мы доведем идею участия церкви в социальной жизни страны до абсурда. Нужна ли церкви такая политика? Очевидно, что не нужна. Даже исходя их простого соображения: да, эта партия будет пользоваться большим доверием общества. Но доверие как раз на этом и закончится. Церковь пользуется доверием именно потому, что она "не от мира сего". Тем более что негативный опыт такого хождения в политику у церкви был – правда, одного списка тогда не получилось. Да, наверное, и не могло получиться.
Существенной оказывается формулировка отношений общества и церкви. С церковной стороны имеется неприятие как формулы "церковь и общество", так и варианта "церковь в обществе". Предпочтительнее для православного выглядит вариант "церковь в обществе, общество в церкви". Кроме того, гораздо раньше была найдена другая формула: "в мире сем, но не от мира сего". Возможно, именно эта формула лучше всего отражает то, как живет (или должна жить) церковь.
Чтобы искать естественные, не абсурдные способы сосуществования секуляризованного общества и церкви, следует понимать проблему коммуникационных разрывов. Аборт, с точки зрения современного человека, – это искусственное прерывание беременности, а с точки зрения церкви – это умышленное убийство нерожденного младенца. Церковь и современное общество говорят на разных языках.
Оперировать такими словами, как "любовь", "милосердие", "смирение", в отношениях с современным невоцерковленным человеком прямо с порога не имеет смысла – это ничего не даст, кроме отчуждения. Оказавшись в изоляции, церковь не участвовала в формировании понятийного аппарата социологии, при том что ранее богословский анализ опережал философский на шаг или на два. Сейчас мы испытываем нехватку слов. Каждый предлагает свою версию языка.
Одна из версий проблемы языка такая: если мы говорим о проблеме "церковь и общество", мы сразу попадаем в ловушку. Ставя союз "и", мы разделяем два сообщества. Лучшим примером будет "церковь и армия". К примеру, Министерство обороны и Московская Патриархия подписывают соглашение о сотрудничестве. С одной стороны, это очень важно, это позволяет структурам работать. Но это вовсе не значит, что церковь некоторым внешним действием обращается к армии. Скорее наоборот, потому что это соглашение подписывается именно потому, что внутри армии существует огромное сообщество православных, которых церковь должна опекать, с которыми необходимо работать.
Преодоление взаимных комплексов
Известно, что храмы в центре Москвы заполняются медленно, хотя в спальных районах церкви переполнены. Но есть и другие примеры. Пример храма на Красной Пресне, где священник начал служить регулярно в 2000 году. За эти пять лет храм стал одним из крупных приходов. Как формировался приход? Какие-то менеджеры, клерки заходили в храм, ставили свечку, случайно заходили опять, видели, как проповедует священник, и оставались в храме. Стало понятно, что даже люди, которые редко когда могут прийти в храм, вполне могут собраться в достаточно большую приходскую общину.
Есть священники, которые могут говорить с прихожанами на их языке, поднимая их до понимания языка Писания, в этом, собственно, и есть миссионерская традиция, которая показывает, что понимание и приятие возможны даже в секулярной среде. Надо искать способ взаимодействия.
В Англии живет память о матери Марии, Марии Скобцовой, которая была причислена к лику святых. Это была очень образованная женщина из русской эмиграции, которая стала очень неординарной монахиней. Остались некоторые ее произведения с очень интересными мыслями. Она потом погибла в немецком концлагере, пойдя, по одной из версий, на смерть за другого. Она как-то приехала в эмигрантский Русский дом, очень бедный. Она должна была прочесть там лекцию о Достоевском. Приехав туда, она увидела всю эту бедность и сначала два дня просто убирала этот дом. Она поняла, что никто просто не будет ее слушать, пока вокруг такая грязь.
Опыт хорошо организованного общества, где не было разрыва традиций (например, опыт англиканской церкви) выглядит, с одной из своих сторон, именно как социальный волонтерский проект, куда может войти любой, не только воцерковленный человек. У нас же пока даже в рамках благотворительной волонтерской деятельности есть разрывы, например, между интеллигентской, народнической традицией благотворительности и социальным служением религиозных людей. И этот разрыв никому не на пользу.
Церковь должна "стоять", быть “в мире, но не от мира”, исполнять свою основную миссию. Но совершенно очевидно, что общество может использовать служение Церкви как своей ресурс, полезный не только христианам. Социальное служение, позиции по общественной морали, воспитанию нравов, благотворительности должны быть поняты обществом как ресурс строительства, а не как постоянные опасности конфликтов “в нашей многоконфессиональной и многонациональной стране”.
Данный текст содержит следы полемики, дискуссии, различных реплик, но никакая фраза или тезис в нем не могут быть однозначно соотнесены с кем-то из участников или с мнением редакции, если об этом специально не сказано. Отдельные линии, позиции и оппозиции, возможно, найдут отражение в других жанрах и формах нашей работы.
