В начале сентября 1240 года немцами был вновь взят Изборск. Казалось, повторяется ситуация семилетней давности: к крепости подступили сторонники Ярослава Владимировича, усиленные своими немецкими друзьями. Была, однако, существенная разница – теперь эти немецкие друзья были более многочисленны. Инициатором этой подмоги был Дерптский епископ Герман, связанный с Ярославом родственными узами. Однако помимо вассалов самого епископа к предприятию присоединились и рыцари из Феллина (ныне Вильянди) – крупного орденского центра. Все это, похоже, происходило без ведома и одобрения фон Вельвена и, тем более, далекого тевтонского руководства – в качестве своего рода фронды, показательного неповиновения. Чем-то похоже на участие в семнадцатом веке польских шляхтичей в движениях Лжедмитриев – вопреки прямому запрету польского короля.
Иначе говоря, поход был эксцессом утраты управления в Ливонской конфедерации, ее ослабления – а не наоборот.
А дальше начались чудеса. Как и в 1233 году, Псков послал войска освобождать Изборск. Под стенами города 16 сентября произошло сражение, в котором псковичи потерпели сокрушительное поражение – по разным данным погибло то ли 600, то ли 800 человек. В контексте предыдущих людских потерь 1236-1239 годов это очень много – можно сказать, что боеспособность города снизилась в результате качественным образом. Трудно сказать, в чем было дело – возможно, боевой дух горожан оказался крайне низким, возможно что-то еще – нам же стоит представить тогдашний ход мысли крестоносцев: они пошли в поход, имея целью помочь Ярославу занять небольшое владение, на которое он, по-видимому, предъявлял как-то обоснованные наследственные права. Дело было сделано, но тут оказалось, что прежний владелец спорной земли – вообще, крайне слаб. Сразу же возникают всяческие естественные для тех людей и того времени амбиции… Короче, воодушевленные победой сторонники Ярослава Владимировича двинулись на Псков.
Город осаждали в течение недели – псковичи успели сами сжечь посад и затворить ворота. Ясно было, что штурмовать укрепления крестоносцы не собираются. Однако, очевидно, что единства в рядах псковичей не было – решающие доводы в пользу власти Ярослава Владимировича, по-видимому, носили экономический характер: пришельцы продолжали методично разорять округу и брать заложников.
Начались переговоры, их вел от лица города некий Твердило Иванкович, видимо, лидер "пронемецкой группировки". В результате, город согласился принять сюзеренитет Дерптского епископа и открыть ворота. Видимо, с этого момента немцев вынужден был возглавить сам фон Вельвен, поставленный, что называется, перед фактом – в противном случае он и вовсе потерял бы остатки своей власти.
Стоит точно определить типологию события. Это не было завоеванием Пскова немцами. Город не грабили, не жгли, не проводили в нем масштабных репрессий.
Внутреннее самоуправление оставалось нетронутым. Это была смена коллективным феодалом, каковым являлся город Псков, своего сюзерена. Вместо Новгорода, а через него, возможно – Великого князя Владимирского, таковым стал отчасти Дерптский епископ, а отчасти – орден. Во всяком случае, в Пскове были оставлены с небольшой охраной два немецких фохта – судьи, по всему, представлявшие этих двух новых сеньоров. Все это было вполне в русле норм феодального права – во всяком случае, его западноевропейского понимания: смена сеньора, пусть и при наличии некоторого принуждения. В конце концов, сеньором становился тот, кто был способен защитить вассала. Стоит также иметь в виду, что вассалитет по отношению к католическому епископу вовсе не значил перемены конфессии псковичами – город по-прежнему оставался в епархии новгородского архиепископа. Это опять же, классический расклад европейского (а не русского!) феодализма: вассальные отношения оказываются абсолютно независимы от иных отношений власти – конфессиональных и пр.
Характерно, что в Новгороде эти псковские события, в общем, не вызвали сперва какой-то серьезной реакции: ну, завязались наши псковские братья с немцами, к которым и прежде тяготели – нам-то какое дело… Впрочем, не все в городе Св. Троицы приняли новшества – какое-то количество псковских беженцев (видимо, не из самых простых людей), пришедших в Новгород, летописи фиксируют. Как раз в это время после очередного конфликта сами новгородцы изгнали Александра Ярославича из своего города – видимо, не ощущали особой необходимости в этом воинственном и жестоком молодом князе.
Однако, затем произошли события довольно неожиданные для новгородцев – зимой 1240/1241 года псковско-немецкие отряды под командованием Твердилы Ивановича начали разорять новгородские села, а вслед за этим такие же немецко-псковские отряды совершили грабительский поход вдоль Луги, взяли городок Тесов и не дошли лишь 30 верст до Новгорода. Примерно тогда же, весной 1241 года чисто ливонские (возможно, с участием датчан, но без псковичей) силы вторглись в новгородские пределы в районе реки Нарвы – на оккупированной территории ими была основана крепость Копорье. Это уже была прямая агрессия против Новгорода – по крайней мере, так она воспринималась на Волхове.
Что же произошло? Можно предположить, что предводители пронемецкой партии в псковском руководстве завоевали симпатии своих граждан - в том числе презентацией каких-то экономических перспектив, открывающихся в результате новой ориентации города. А в действительности никакого проку не обрелось – можно даже предположить, что Ярослав Всеволодович, желая наказать Псков, каким-то образом ограничил доступ в этот город-посредник "низовских" товаров (читай: хлеба). В общем, надо было как-то расплачиваться по авансам – перед псковичами. И ничего лучше ограбления новгородцев придумать не удалось. Что же до немцев, то здесь, наконец, имело место то, описание чего во всяческих книжках начинается со слов: "Почувствовав слабость, разоренной татарами Руси…" Не исключено, что определенная эйфория от безнаказанности вскружила головы ливонским энтузиастам, потерявшим чувство меры. Во всяком случае, захват области Копорья стоит поместить в один типологический ряд с основанием Риги в низовьях Даугавы – когда немцы построили крепость и занялись колонизацией в пределах признанных границ Полоцкого княжества – при том, что полоцкий князь никак этой деятельности не препятствовал доброе десятилетие, вплоть до того момента, когда новооснованная колония окрепла и обрела силы за себя постоять. Возможно, эти же упования имели шведы в ходе неудачной высадки на Неве в 1240 году (так называемая Невская битва).
В создавшейся ситуации новгородцы обратились за помощью к владимирскому князю – тот после некоторых переговоров дал им Александра. Последний прибыл на Волхов в конце весны 1241 года и почти сразу же выступил в поход на Копорье во главе довольно мощной группировки объединенных новгородско-владимирских сил.
Поход был довольно легок – недостроенная крепостица была взята, немцы сдались, часть из них была отпущена, те, кто сулил выкуп – препровождены в Новгород. Репрессировали только верхушку местных племен – вóди: судя по всему, они присягнули новым хозяевам, а может даже перешли в католицизм. В общем, с ними обошлись как с предателями – да и то сказать: кто ж за индейцев станет заступаться!
Следующим делом Александра Ярославича стало освобождение Пскова. Однако произошло это чуть ли не год спустя – в начале весны 1242 года. К этому моменту в Новгород пришли "низовские" полки под командованием Андрея Ярославича – брата Невского. Можно предположить, что сами новгородцы, очистив собственную территорию, не больно-то рвались "освобождать" своих псковских братьев – однако, подход многолюдного войска, содержание которого в полной мере падало на испытывающий и без этого экономические трудности Новгород, склонил чашу весов в пользу похода: как бы то ни было, всю эту ораву людей и коней следовало отправить куда-то прочь. Таким образом, приняли решение совершить поход на Псков и затем в Эстонию, "на чудь", дабы отыграть прежние убытки.
Псков был взят "изгоном" – неожиданным налетом, без предварительной осады и, тем более, штурма. Похоже, сопротивления вообще почти не было: согласно большинству источников немцев и охранявших их эстонцев просто выгнали, а сами жители встретили Александра вполне радостно: видимо, проект немецкой ориентации себя к тому времени исчерпал. Ни о каких последующих репрессиях летописи также не сообщают – похоже, победители были заинтересованы в максимальном смягчении отношений как с немцами, так и с псковскими партиями.
Затем был короткий поход а Эстляндию, на территорию Дерптского епископа – во многом, похожий на кампанию Ярослава Всеволодовича 1234 года: без взятия крепостей, но с тщательным разорением округи. "…А сам поиде на Чюдь. И яко быша на земли, пусти полк всь в зажития". В ответ немцы мобилизовали кого могли – т.е. орденских рыцарей из ближайших городов и рыцарей епископа – и выступили против русских. Первое столкновение было для них удачным: довольно крупный новгородско-суздальский отряд был разгромлен, один из его командиров – сын новгородского посадника, Домаш Твердиславич, погиб, второй, воевода Кербет, с остатком людей едва ушел к основным частям русских. Немцы двинулись следом. Тогда Александр отступил на Чудское озеро, построил там своих людей в боевой порядок, где 5 апреля 1242 года и дал немцам бой, вошедший в историю под наименованием Ледового побоища.
Другие статьи на смежные темы: «О псковском князе Довмонте», «О Невской битве», «О Ярославе Всеволодовиче».
