Из 470 проектов перестройки нижнего Манхэттена (вместо разрушенного 11 сентября 2001 года Всемирного Торгового Центра), представленных на конкурс, жюри единодушно отдало предпочтение произведению Даниэля Либескинда «Сады мира». Это огромная по размерам композиция из полупрозрачных башен, которые расположены по кругу в ритме неолитического Стоунхеджа, а также парк, мемориал, символически нетронутый кусок воронки, образовавшейся от падения зданий, и, наконец, архитектурный акцент v возвышающийся над ансамблем силуэт гусиного пера.
Пока критики и наблюдатели пересчитывают площадь, объем и бюджет, архитектор и журналисты сводят счеты. Удивление грандиозностью проекта сменяется обвинениями в «поражающей безвкусице», «эмоциональной манипуляции» и «киче»; подозрения в моральной нечистоплотности оборачиваются обещанием уволить без выходного пособия. Что же происходит? В какой-то момент становится ясно, что обсуждения спровоцированы не вопросом о «дурном вкусе» и о его тени v «вкусе настоящем», а тем, что журналист «Нью-Йорк Таймс», публично поддержав архитектора, нагадал ему первое место, а потом вероломно уронил «с заоблачных высот мордой в кич», выражаясь словами большого специалиста по безвкусице Германа Броха. Однако история получила резонанс, и теперь приходится выяснять, в чем же, собственно, проблема. Неужели американская эстетика кардинально не приемлет большого, в самом буквальном смысле, искусства? Или городскому ландшафту Штатов противна та сентиментальность и символичность, с которой Либескинд любовно выстраивает мемориальное пространство? Разве действительно «не стоит фиксировать историю насилия в стекле и стали»?
Конечно, американцы отказались от очень большого памятника Колумбу крупного скульптора Церетели, но совсем не потому, что осознали «неверность» его художественного решения v просто они активно переживают период «колониального комплекса», реанимируя память о жертвах колумбова открытия тиражами комиксов, сериалов или компьютерных игр про индейцев. Более того, американцы еще не строили мемориальный центр, чтобы заменить историческую улицу ее же смиренной диорамой, не пытались разрушить прославленные в культовом романе места для строительства памятника самому этому роману и его автору. Но зато они создали на своей одной девятой суши игрушечную планету Земля, на которой и Парфенон (Нэшвиль, Техас), и Венеры Милосские v толпами на городских площадях, а также город-герой Лас-Вегас (с выбором, как в супермаркете v от египетских пирамид до Эйфелевой башни). И не случайно четыре из семи проектов, вышедших в финал манхэттенского конкурса, предполагали такие размеры зданий, чтобы они были «самыми большими в мире». Это урожай с того же поля.
В конце XIX века богатые американцы ездили в Германию отовариваться искусством. Оплодотворенная финансами Европа в ответ на спрос порождала предложение: сначала дешевые списки с дорогой живописи, а потом и намеренную «халтуру». Вот тогда-то и появилось слово «кич». За сто с лишним лет американские кошельки ничуть не похудели, и в начале XXI века Европа сама едет в Америку делать предложение.
Америка v великая страна, поэтому и памятники в ней должны быть великими, то есть большими. Гигантомания происходит не столько от наличия пространства, сколько от желания обозначить их «взаправдашность» и «настоящесть». Памятник v вообще вещь странная: такой наивный способ записать, чтобы не забыть- Помнится, герои Маркеса в период острой эпидемии амнезии (потери памяти) подписывали предметы v «дом», «дверь», «колодец». Не обошлось и без самой главной надписи посреди города: «Бог есть!». Так вот, если все получится, как хотят нормальные граждане Америки, ровно раз в году v одиннадцатого сентября v свет солнца будет попадать в специально отведенное ему место, образуя «световой клин» и обозначая тем самым
И ничего тут странного нет v слово «кич» давно уже вышло из моды, им теперь пользуются только ретрограды и случайно неосведомленные граждане. Из-за повсеместности обозначаемого им явления оно грустнеет и растворяется, если рядом нет той самой «настоящей», эстетически совершенной, художественно не превзойденной высоты. А где взять «настоящую»? Ее давно отправили на вечное хранение ввиду потери товарного вида. Пора перестать искать информационный повод в сооружении Храма Христа Спасителя, мемориала жертвам теракта, кровавых фонтанов в Парке Победы или гигантских конструкций в честь Миллениума. Борьба за вкус приобретает характер болезни. Да здравствует «Джоконда» на логотипе хлебопекарни и кремовый профиль Пушкина, слизываемый с шоколадного пирожного!
Взгляд на чужого подразумевает тайное наблюдение за собой. Дискуссии о мемориале на месте ВТЦ должны были бы сладко отозваться в сердцах простых российских граждан, которые приезжают в столицу, чтобы прокатиться на лифте в «Охотном ряду» и за ажиотажем и позолоченным интерьером даже не услышать ослабевший с годами голос диктора: «второй этаж, восемнадцатое столетие». Должны были бы отозваться, да у нас свои проблемы: юбилей Сталинградской битвы, памятник Сахарову опять же-
