Cитуация с выборами во Владивостоке накануне второго тура мэрских выборов абсурдна как всегда. Новое в региональной ситуации только то, что наиболее вероятный кандидат на пост мэра города после странного покушения на Виктора Черепкова и снятия этого феерического кандидата, впервые принадлежит к совсем уже определенной социальной группе, так что горожанам даже известна его кличка - «Винни-Пух».
К новому также можно отнести ряд сообщений о том, что местные группировки вдруг опять начали сначала стрелять, а потом уже разбираться. То есть в городе разрушаются и без того слабые зачатки социальной организации.
Такой гиперреализм не повод, с моей точки зрения, рассуждать о коррупции и о качестве местных политиков. Ни в бывших Викторе Черепкове, Евгении Наздратенко, ни в нынешних Сергее Дарькине или Владимире Николаеве ничего нет такого, чтобы их радикально отличало от других жителей Приморья, кроме того, что им удается или удавалось выскочить наверх. Со всеми поправками на неплохое, в среднем, образование жителей.
Из этого следует, с одной стороны, терпимость к персоналиям, а с другой, – возможность рассуждать не о личностях, а о смысле города, который на самом деле не город, а окраина империи, юго-восточный форпост России.
Это определяющий тезис. Владивосток – это имперский город, если его отключить от империи – он закроется. В отличие, скажем, от столь же портовой Одессы, которая за счет внутренней организации, то ли торговой, то ли и диаспорной, то ли еще какой-то, всегда поддерживала свою внутреннюю социальную жизнь, несмотря на разные состояния, которые переживала остальная империя.
Таким образом, разбираясь с идеологической жизнью Приморья, мы на самом деле разбираемся со смыслом страны в чистом виде. Москва, кроме того, что Россия, еще и просто мегаполис, Казань, кроме того, что Россия, еще и столица Татарстана. А Владивосток – это окраина империи и все.
Местное население вполне почитает героический «бандитский» тип политиков. А этот героический стиль политики всегда сочетался с авантюрностью. Никакая умеренность не может найти спроса в регионе. Более того, чем более «отвязными», странными и вызывающими будут политики, тем лучше.
Евгений Наздратенко и Виктор Черепков были вполне достойной парой в этом смысле, между ними было гораздо больше общего, чем различий. Так что многие голосовали на губернаторских выборах за Наздратенко, а на мэрских – за Черепкова несмотря на очевидную их вражду.
Виктор Черепков имеет лишь стилистические особенности: дело в том, что его сердцу всегда мило было сравнение с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, он называл себя правозащитником. Но эта символика никак не волновала население, исключая нескольких городских сумасшедших. Реально действуют совсем другие вещи: мол, мужик может ответить на удар, противостоять, а в ответ тоже, цензурно говоря, ударить.
И сам Виктор Черепков поддерживал эту линию, с одной стороны, рассказывая про беду коррупции и преступности, а с другой, – про свои контакты с этой самой преступностью, про влияние на нее. Во второй мэрский срок Черепкова был случай. Во Владивостоке тогда был кризис с горючим, потому что якобы какие-то бандиты-продавцы горючего его зачем-то перекрыли. Мэр официально заявил, что он с этими бандитами встречался и обо всем договорился. А Евгению Наздратенко даже не надо было ничего подобного объяснять.
Виктор Черепков на гребне противостояния где-то откопал газету 70-х годов, в которой была заметка о том, что прораб Наздратенко был пойман на проходной с мешком титановой краски. Сам бывший губернатор любил рассказывать истории из советского производственного быта. Например, что был однажды бригадир-гад, который не подписывал лишние наряды и саботировал выдачу премий. Однажды он пошел в лес и подорвался на тротиловой шашке…
Наздратенко хотел отобрать Курилы у Сахалинского края и расторгнуть договор о границе с Китаем, у Черепкова были более интеллектуализированые, но не менее радикальные предложения. Однажды он заявил, что договорился с одной из нефтяных компаний о строительстве нефтеперерабатывающего завода в крае, который бы работал на нефти из Южной Кореи. Не в этом, конечно, случае, но часто он даже добивался результатов. В одно время он оголил бюджет, бесконечно строя дорожные развязки в городе, и в результате пробки все-таки исчезли. Строило это, скорее всего, одно и то же предприятие. В этом-то нет ничего оригинального. Подноготная и у лидеров этого региона ровно такая же, как у всех нормальных людей. Различие – в авантюрном интерфейсе.
Такой социальный тип региона имеет, естественно, свою большую и малую историю. Город постоянно переживал волны иммиграции, и мало, кто может назвать себя потомственным жителем Владивостока в более, чем одном поколении. Ближайший мотив миграции был во многом как раз авантюрно-романтическим: Тихий Океан, охрана рубежей и т.п. Почти что БАМ.
Первым постсоветским губернатором края был Владимир Кузнецов (1991 – 1993 гг., впоследствии – генконсул в Сан-Франциско). Он всяческий проповедовал открытость вообще и в Азиатско-Тихоокеанский регион в частности. Во Владивостоке тогда было открыто 15 иностранных консульств. И население стало грезить дальше, о новой романтике и «Большом Владивостоке». Евгений Наздратенко с тоской впоследствии рассказывал, что мол, заходишь к Кузнецову на прием, а он на самом деле диссертацию пишет по экономику какой-нибудь Южной Америки.
Слабые зачатки реализма впервые появились у группы «красных директоров», которые взвыли от Кузнецова. «Своим» казался Наздратенко, который, очень быстро вышел из подчинения и стал играть в свою игру. Впрочем, тоже не очень сильную – так и не сформировав мощных экономических условий даже своей личной власти. Невозможно строить власть на перспективу, когда все заняты растаскиванием и самоограблением в логике выжженной, чужой земли. И если империя не предложит новых смыслов, регион обречен на дальнейший социальный распад. И выборы на этот процесс влияют несильно. Позитивная тенденция пока одна – несколько улучшилась моральная ситуация на военном флоте – стало иногда хватать горючего на выходы в море.
