Вчера вечером Европейский суд по правам человека признал по ряду существенных пунктов правоту Владимира Гусинского в споре с российским правосудием. На сегодня назначено рассмотрение по существу дела Платона Лебедева, первого дела из серии так называемых «дел ЮКОСа», самых политических дел года. Сюда же следовало бы добавить серию других громких и тихих процессов. Но важно то, что разговор о судебной системе в России в делах с политических окрасом ставится более жестко.
Сначала о политическом в деле «Гусинский против Российской Федерации». Надо отдать должное Европейскому суду по правам человека, который, пройдя по тонкому льду, нашел способ вынести обоснованное решение и при этом не провоцировать политических следствий по отношению к нашей стране и вообще не вторгаться в разбирательства о том, что в России можно назвать «политическими мотивами», а что нет. Поэтому, вероятно, краткое (в сравнении с новейшими делами) заключение Владимира Гусинского в 2000 году под стражу было названо использованием уголовных методов в «коммерческих переговорах» (имеется в виду передача акций НТВ государству).
Отсюда большая ценность заключения Европейского суда по поводу нормы Уголовно-процессуального кодекса России, позволяющей "в исключительных обстоятельствах" помещать граждан под стражу до предъявления им обвинения. Тут не с чем спорить, без конкретизации или внятной прецедентной практики эта норма - чистой воды произвол. Так что зря уполномоченный России в Евросуде Павел Лаптев погорячился, заявив, что «постановление Европейского суда как теоретически, так и фактически ущербно». Такие штуки и для России полезны, если иметь в виду ее развитие.
Заключения европейской инстанции достаточно полезны для внутрироссийской дискуссии, поскольку, даже исходя из грубой прагматики, российское право, как и, скажем, экономика не может быть не конвертируема в мире. Иначе не обеспечить развития страны. Не легализованные по общеевропейским правилам компании не смогут вести бизнес дальше территории своей уличной банды, а плохо легализованные граждане будут людьми второго сорта везде.
Но в практическом смысле европейское право нам может дать только нормы, но не практику. А мы-то знаем, что у нас проблема в практике и, так сказать, традиции нашей судебной системы. Несмотря на очень неплохой на сегодняшний день законодательный набор, советско-постсоветская практика так и прет сквозь щели в законах, а то и сквозь сами законы.
Несмотря на правильную норму о необходимости судебного решения для заключения под стражу, прокуратура, как мы знаем, легко обходит посредством практики «общения» с судами и традиции судов на всякий случай сажать. Так и наша медицина склонна по традиции на всякий случай резать («с этим отростком пора кончать»). То же самое с практикой заключения под стражу до решения суда, которую заклеймил Европейский суд.
На самом деле там, где есть произвол, там нет права. У нас есть произвол и по существу, что в отношении уголовников, что в отношении политических. Потому что прокатан путь несудебного наказания, применимый к любому: от обыска, похожего на бандитское нападение, до следствия, которое почти всегда сводится длительному предварительному заключению со специальным пыточным обращением, потом в хорошем случае возможен длительный срок условно (российское изобретение) или с зачетом отсидки за время следствия, или освобождением по амнистии, чтобы не возиться с судами и апелляциями.
Многие бывают рады уже тому, что отпустили, и не помышляют уже о справедливости, об ответственности боевиков в погонах. Иными словами, у нас правосудие может обходиться вообще без судов, в такой системе суд – лишнее, он только ставит точку в уже назначенном наказании.
Мы не знаем, например, виновен ли Платон Лебедев или нет, но он уже наказан. У него за время отсидки сильно испортилось зрение, что позволило администрации СИЗО играть на этом в пыточную игру – то разрешать пользоваться лупой для чтения дела, то - нет. Михаил Трепашкин в своей маляве рассказал о том, как перевозят подсудимых в здание суда, трамбуют в стакан, где туберкулезник в чудовищной тесноте харкает, лежа на плече у относительно здорового подсудимого. Так что получить по морде и часами стоять на коленях, прикованным к трубе, – лучше. При этом в России так много сидельцев, что почти у каждого гражданина есть родственник или близких знакомый, побывавший там.
Справедливость – это основа легитимной власти. Если нет права вообще, то нет и права на власть. Бывает еще правление, основанное на постоянном терроре, но тираны, как известно из истории, начиная с античной, если даже и умирают своей смертью, то ни их дети, ни их дело не наследуют. Бывают средние варианты: правители, которые не могут стать ни на путь террора, ни на путь справедливости, но они называются слабыми правителями и всегда теряют свою власть или свою страну. Что мы и знаем по истории конца СССР.
Бес бы с ними, с политическими обстоятельствами - проблемой олигархов или, скажем, регионалов. Легитимная российская власть, включая президента, будет слабеть, если даже злодей будет наказан несправедливо, и будет усиливаться, если он будет наказан по совести. Нельзя принимать оправдание апологетов крутых мер о том, что государство слабое и поэтому действует, как умеет. «Я как раненый зверь напоследок чудил, выбил окна и дверь, и балкон уронил».
Чудят только напоследок.
