Начинающаяся неделя во многом будет сосредоточена вокругвойны на Южном Кавказе, уже вышедшей за пределы Южной Осетии. И даже тесобытия, которые не будут прямо связаны с этим магистральным сюжетом, неизбежнобудут восприниматься через его призму. Поэтому наши анонсы будут в чуть меньшейстепени анонсами, чем обычно.
Формального объявления войны на Южном Кавказе не было, и всеже от ситуации чередования замороженности и подогревания на одном из пиковподогрева эта война началась. Война – в самом простом смысле, понимаемая каксистематические боевые действия, ориентированные на достижение определенныхцелей, обычно находящихся в несобственно военной сфере. Сторонами боевыхдействий при этом вовсе не обязательно являются образования, обладающие всемипризнаками государственности (гражданские войны, «национально-освободительные»войны, антитеррористические или, напротив, террористические войны).
Ответственность за ситуацию, в которой началась эта война,можно приписать разным субъектам, но заведомо наибольшую несут три стороны:Грузия, Россия и Южная Осетия – даже по тому формальному признаку, что именноэти три стороны (вместе с входящей в состав России Северной Осетией) составлялиоснову формата урегулирования. Урегулирования, которого не произошло. Менееформальный подход приводит к тем же результатам, хотя может вызвать дискуссии омере ответственности каждой из сторон. Но так происходит только до той поры,пока мы не говорим о самой войне, начавшейся в ночь на 8 августа вполнеопределенной стороной – Грузией. Ничего принципиально нового, что заставило быпойти на столь радикальный шаг, в зоне конфликта не происходило. Внезависимости от того, справедливо ли утверждение грузинской стороны о том, чтоповодом для операции по восстановлению «конституционного порядка» сталонепрекращение (усиление?) огня осетинской стороной в ответ на грузинскиймораторий, это вряд ли можно считать основанием для односторонних действий.
8 августа в войну фактически вступила Россия, объявив онеобходимости защиты российских миротворцев и российских же граждан.Юридические основания для подобных действий не кажутся нам убедительными.Ссылка Владимира Путина на некий протокол 1999 года, может быть, и имеет смысл,если имел место этот протокол – он нам пока не известен. В более ранних жедокументах 1992 и 1994 года никаких оснований для подобных действий найтинельзя.
Какой-то универсальной нормы, позволяющей начинать боевыедействия в защиту своих миротворцев или своих частей коллективных сил поподдержанию мира (равно как и своих граждан за рубежом своих границ), насколькомы знаем, не существует. И это не зависит от того, имеют ли коллективные силымандат какой-либо международной структуры. Уточняем на всякий случай –российские миротворцы ни в Южной Осетии, ни в Абхазии не имеют мандата ООН, чтобы об этом ни писали не вполне грамотные авторы; на территории международнопризнанных границ Грузии мандат ООН имеют только наблюдатели ООН, что не мешалоСовбезу ООН в своих резолюциях одобрительно отзываться о миротворцах СНГ вАбхазии; решение же о формате коллективных сил в Южной Осетии принималось надвусторонней, российско-грузинской основе. Депутаты парламента Грузиинеоднократно выступали против сохранения действующих форматов. Но принятиерешения по этому вопросу в компетенции исполнительной власти Грузии, котораяюридически этого отказа не оформила.
Вместо универсальной нормы в документах о той или иноймиротворческой операции могут присутствовать специальные нормы, регулирующиеситуацию миротворчества ad hoc,но в данном случае, как и в подавляющем большинстве других, этого сделано небыло.
Итак, ситуация защиты своих миротворцев и вообще своихграждан за рубежом регулируется скорее обычаем. Так вот, обычно масштабныебоевые действия за этим все-таки не следуют, хотя реальные или мифическиетрансграничные становились основанием для объявления ряда войн (в этом смыслеискусственно массовое наделение нашим гражданством жителей Абхазии и ЮжнойОсетии отчасти, хотя и не вполне, подрывает этот аргумент для постоянныхжителей этих самопровозглашенных образований). Чаще они становятся основаниемлибо для тех или иных форм юридического преследования обидевшей стороны, либодля проведения относительно локальных трансграничных операций, нацеленных нато, чтобы (в зависимости от ситуации) вызволить своих граждан, ликвидироватьобидчиков, уничтожить или «обезоружить» виновного силу.
Наконец, существуют прецеденты «гуманитарных интервенций»,призванных ликвидировать «гуманитарную катастрофу» (мы имеем в виду ту ихчасть, которая не имеет специального мандата ООН – иные случаи вроде операции вАфганистане или санкции на операцию против сомалийских пиратов имеют заведомоиной юридический статус).
Сдержанно-понимающая реакция значительной части мировогосообщества на первую фазу подключения России к боевым действиям в Южной Осетиибыла вызвана именно согласием со своего рода «моральным правом» вызволить своихмиротворцев, может быть даже спасти жителей Южной Осетии от последствий приходане вполне дружественной армии и т.д.
Утром пятницы мы выражали надежду,что вопрос удастся решить без непосредственного военного вмешательствароссийской стороны. Сомнений в том, что его надо было срочно решать, у нас небыло – была надежда, что можно будет найти какой-то коллективный форматдавления на Грузию, при котором удастся вернуть ситуацию почти к началу войны(целиком возвращения, конечно, не бывает никогда), но в то же время неподвергать Россию нескольким опасностям:
1) изменения статуса с пусть и подвергавшегося сомнению«посредника» до полноценно воюющей стороны, которая соответственно лишаетсявозможности быть посредником и нуждается уже в новых посредниках;
2) мы редко умеем вовремя останавливаться – склонность кбольшой амплитуде любого маятника слишком сильна в нашей политической и нетолько политической культуре.
Последний фактор сыграл свою роль в том, какой именно вариантурегулирования ситуации в Чечне был реализован вслед за не вызывавшим вообще ниу кого (из более или менее адекватных людей внутри и вне страны) вопросовразгромом террористов, атаковавших Дагестан.
В итоге мы столкнулись с обеими проблемами.
С сожалением мы вынуждены признать, что с нынешнимсостоянием управления миропорядком надежда на то, что удастся оперативнореализовать невоенный способ быстро развернуть войну вспять, вероятно, быланесколько утопической. А невмешательство или недостаточно эффективноевмешательство было бы действительно преступлением.
Исходя из этого, мы не можем согласиться с теминаблюдателями, кто либо пытается сделать вид, что война началась только смомента вступления в нее России, либо заведомо осуждает любую попытку решениявозникших проблем силовыми методами.
Это однако не лишает необходимости попытаться ответить наряд очень разных, но достаточно важных вопросов:
1) почему принуждение к миру почти не применялось на этапевзаимных обстрелов грузинских и югоосетинских частей (миротворцев и немиротворцев);
2) почему отправка российских войск в Южную Осетию не быланормально юридически оформлена (решением Совета Федерации), попытки представитьих в качестве дополнительного контингента миротворцев не могут рассматриватьсясерьезно – слишком велико несоответствие количества и вооруженности этих войскимеющимся требованиям;
3) почему перед войсками не была публично поставленаопределенная задача – задача с понятными рамками ее выполнения – происходящееникак не относится к числу тайных операций, кроме того мы говорим не о задачевоенной, а о задаче политической.
А также от критической необходимости держаться строговыполнения задачи, связанной с ликвидацией ситуации войны – неопределеннаяпостановка задачи, к сожалению, затрудняет оценку ее выполнения, заставляяреконструировать ее самим.
Третий вопрос (как отчасти и второй) выводит на большуюпроблему информационной политики. Много важного и верного на эту тему уже обозначилив понедельничных «Ведомостях» АлексейМакаркин и НиколайЗлобин. Вопрос не в том, чтобы на Красной площади лишний раз прокричать«Саакашвили – дурак» и не в том, чтобы закрыть для российских граждан доступ кинформации из Грузии – симметричные неумные действия практикует и режимСаакашвили. Вопрос в том, чтобы позиция разъяснялась всему миру максимальночетко (а до того или параллельно – собственным гражданам). В том, чтобы этапозиция была максимально фундированной – основанной на реальных фактах июридических аргументах. Чтобы эти факты предъявлялись общественности – и лучшебы из независимых источников.
Если имеет место обмен обвинениями в этнических чистках, вгеноциде – на место должны прибыть российские и иностранные журналисты,российские и иностранные правозащитники – причем, не из очередных ГОНГО(государственных негосударственных организаций), а из структур, обладающихсобственной репутацией. И это все параллельно той информации, которую попоручению президента Медведева собирает глава Следственного комитетапрокуратуры. Кстати, было бы важно, а с учетом того, что действия происходили ипроисходят за пределами границ Российской Федерации – просто безальтернативносоздать международную комиссию по расследованию предполагаемых преступлений –либо созданную полномочным международным органом (Совбез ООН?), либо состоящуюиз тех (представителей тех стран), о которых смогут договориться участникиконфликта.
До того можно говорить о разном, но настолько серьезныеобвинения, как «геноцид», не будут звучать слишком убедительно. Особенно еслибудут обосновываться настолько же некорректно, как это сделал российскийпредставитель в ООН Виталий Чуркин – даже если две тысячи погибших в результатегрузинских операций – реальная цифра, о геноциде (как «действиях,совершаемых с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либонациональную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую») тутпока ничего не говорит. Точно так же как и в случае, скажем, с Голодомором.
Не исключено, что, как и предполагает Константин Ремчуков, «Россияначинает трактовать события в Южной Осетии в логике «Косовской уникальности».Западные лидеры в свое время объясняли Путину и Лаврову, почему признаниеКосово не будет носить прецедентный характер: нигде (в других спорныхситуациях) не было геноцида, который делает невозможным совместное проживаниекосоваров и сербов». Для этого-то и нужны не просто военные преступления илиеще что-нибудь, а именно «геноцид». Заметим, правда, поправляя не столькоРемчукова, сколько адвокатов «косовской уникальности», что элементы собственногеноцида вполне имели место в конфликтах на пространстве СНГ, посколькупроцитированное нами выше определение из Конвенции ООН, свидетельствует, чтолюбое целенаправленное уничтожение представителей той или иной этническойгруппы под это определение подпадает. Включая вполне реальные взаимныеэтнические чистки на территории, во всяком случае Грузии и Азербайджана (еслиопределять территории по международно признанным наименованиям и границам;эксцессы подобного рода бывали и в Молдове).
Думать о том, что речь идет именно об обоснованииневозможности существования в рамках одного государства Грузии и Южной Осетии сАбхазией говорят и формулировки российских официальных лиц о непоправимомущербе, нанесенном произошедшим территориальной целостности Грузии. Бесполезноспорить, верно ли это утверждение – оно носит не экспертный, а политическийхарактер и, похоже, становится инструментом реализации концепции окончательнойсецессии территорий самопровозглашенных государств. Дальше можно обсуждать, каконо соотносится с теми или иными ценностями и интересами.
Хотелось бы надеяться и на то, что боевые действия на неделезакончатся. Вне зависимости от того, полагает ли российское руководствовозможным верить Михаилу Саакашвили, остановиться надо было не позднее воскресенья. Надеяться, что вслед за пакистанской попыткой начатьпроцедуру импичмента (назначена на понедельник) последует и грузинская, неприходится, да в Исламабаде дело может кончиться не устранением Мушаррафа, авозвращением к власти военных. Вопрос лишь в том, как наиболее эффективнопостроить ситуацию гарантированного ненарушения обязательств всеми сторонами.
Все чаще звучит мысль о несоразмерности реакции России.Несоразмерность – категория смутная. Ее можно понимать буквально, какнеобходимость не выбивать за око десять очей, но обойтись лишь одним, можноинструментально – как минимальную достаточность производимых действий длярешения задачи предотвращения возможности осуществления тех действий, которые ивызвали ответ. Первое понимание не кажется нам целесообразным – аргументациюможно посмотреть в израильских ответах на аналогичные претензии, в нашем случае– ведь не надо для симметрии разрушить Тбилиси или делать так, чтобы погиблоровно столько же человек.
Более разумным кажется именно инструментальный подход. Таквот, для того, чтобы обезопасить Южную Осетию от атак Грузии, в военном планесделано не просто достаточно, но слишком много. Достаточно – это когда нет и вближайшее время не будет возможностей, да и желания. А слишком много – этокогда желание вновь может появиться, а за ним и попытки создать возможности.
Так или иначе, не только в силу плохой информационнойполитики, но просто из общей конфигурации сочувствие среднего человека из-запределов России, не готового вникать в политические хитросплетения, уже настороне Грузии. Чем дальше, тем больше происходящее выглядит избиениеммладенцев, тем менее обоснованно выглядит позиция России, посколькупроисходящее уже все меньше связано с территорией Южной Осетии. 8 августа все этобыло совсем не так.
Собственно, слишком горячей поддержки Россия не встретиланиоткуда. Даже от «союзной» Белоруссии. Интересно как эта тема прозвучит вовремя намеченной на четверг встречи глав правительств двух стран. Повод – вечнаятема введения единой валюты. Рычаг – очередная нужда Белоруссии в займе. Но ибез грузинской тематики встреча вряд ли обойдется.
Желание властей непризнанной Абхазии помочь союзнику изаодно решить свой вопрос с Верхним Кодори существенно ослабляет оптимизм. Каки наращивание российской группировки войск, и требование о разоружении,обращенное к грузинской полиции в Зугдидском районе Грузии. Удаление из зоныконфликта наблюдателей ООН, и ввод туда абхазских войск – грубое нарушениедействующих соглашений. Примерно в той же степени, впрочем, в которой с 2006года Грузия более или менее открыто нарушает все те же положения путемсохранения в Верхнем Кодори отнюдь не только полицейских частей. Если приневмешательстве российских миротворцев Абхазии удастся выбить Грузию изВерхнего Кодори или – тем более – перейти Ингури – это уже невозможно будетинтерпретировать иначе как агрессию непризнанной Абхазии при попустительствеРоссии. Очень бы хотелось этого избежать.
На неделе ожидается прибытие в Москву Николя Саркози с егомиротворческой инициативой, включающей прекращение огня, отвод войск к довоенному состоянию, признание территориальной целостности Грузии и т.д. Можнонадеяться, что позитивные отношения с президентом Франции помогут не отвергнутьвысказанные им идеи с порога, хотя там неизбежно будет немало проблематичногодля российского руководства. Например, потому, что в нынешней полного взаимногонедоверия ситуации куда труднее будет существовать когдатошнейгрузино-осетинской чересполосице сел.
В понедельник в Москву прибудут министры иностранных делФранции и Финляндии с подготовленным ими и подписанным Саакашвили документом опрекращении огня. Игнорировать подобную форму обращения будет куда сложнее, чемпопытки прозвониться непосредственно президенту России, предпринимавшиесяСаакашвили.
Давно запланирован был визит в Сочи 15 августа федеральногоканцлера Германии Ангелы Меркель. Может быть, ее навыки переговорщика инеиспорченные отношения с Россией тоже будут уместны.
В среду должен собраться саммит Евросоюза на уровнеминистров иностранных дел – специально для обсуждения ситуации на Кавказе. Врядли там будет наблюдаться единодушие – слишком уж разные реакции показали,скажем, Литва и Германия. Но практически заведомо раздастся призыв к скорейшемупрекращению огня.
Ситуация, когда России для общения с Грузией понадобятсяпосредники, кажется, уже не избежать.
Параллельно продолжению боевых действий и возрастаниюнапряженности по линии Россия – Запад будет вероятно продолжаться падениефондового рынка (или сохранение его на не слишком высоком уровне), а также,возможно, - падение рубля. В общем, воскресный десятилетний юбилей «дефолта»Россия может встретить не настолько серьезными, но все же заметныминеоднозначными процессами в экономической сфере.
В ситуации войны российская общественность реагировалавполне предсказуемым образом – от бурного одобрения со стороны официознойквазиобщественности и требования радикализации ответа со стороны националистовдо реакции стихийно-либеральной, наиболее ярко выраженной замечательным современным литератором так: "На вечный русский вопрос "кто виноват" ответ я знаю с детства: виноватвсегда большой, сильный и тупой. Со вчерашнего вечера и до серединысегодняшнего дня [8 августа - БД] в таковых числился в моем понимании президентСаакашвили. Потом все встало на свои, увы, привычные места". Наиболее четкой и оперативной была, кажется, реакция«Мемориала», который, не дожидаясь официальных заявлений руководствагосударства, сформулировал задачу: «Остановить войну».
В нынешней ситуации задачи более или менее либеральнойроссийской общественности (кроме очевидно гуманитарных) мы видим в том, чтобы
