Напомним, что в те же дни представители партии Союз правых сил пообещали собрать миллион подписей противников восстановления монумента и даже грозились провести многодневную акцию протеста. Данные опроса ВЦИОМ показывают, что они вряд ли встретили бы ту массовую поддержку, на которую рассчитывали.
Целиком положительно или скорее положительно относятся к идее Лужкова 44 процента опрошенных - почти вдвое больше, чем в 1998 году, когда таким образом высказались только 27 процентов москвичей.
Целиком отрицательно или скорее отрицательно - 38 процентов против 56 процентов в 1998-м.
Количество затруднившихся с ответом практически не изменилось - 18 процентов против 17-ти четыре года назад.
Таким образом, можно констатировать, что сама по себе символическая значимость вопроса, быть или не быть Дзержинскому на Лубянке, ощущается москвичами ничуть не в меньшей степени, чем раньше, но вот отвечать на этот вопрос граждане стали по-иному.
Впервые москвичи вполне определенно высказались относительно монумента "железному Феликсу" 22 августа 1991-го. Тогда городские власти в лице премьера правительства Москвы Юрия Лужкова были вынуждены в спешном порядке демонтировать этот памятник наряду с монументами Калинину и Свердлову, поскольку промедли они, - толпа снесла бы гигантскую скульптуру голыми руками.
Следующий раз памятник оказался в центре внимания после того, как 2 декабря 1998 г. с подачи Николая Харитонова - агрария, впоследствии оказавшегося кадровым сотрудником ФСБ, Государственная Дума приняла в первом чтении постановление, рекомендующее правительству Москвы восстановить его "как символ борьбы с преступностью в России". В ответ Юрий Лужков - тогда уже мэр столицы - твердо указал думцам, что решать вопросы установки памятников в Москве - не их дело. Впрочем, о самом предмете дискуссии Лужков отозвался примирительно. Он заявил, что всегда был против того, чтобы убирать памятники, считая что это часть нашей истории, "даже если это были заблуждения". "Но, к сожалению, что сделано, то сделано, и этот момент истории уже прошел. Я думаю, что мы будем выглядеть в этой ситуации не очень прилично, как люди, которые снимают, потом снова ставят", - сказал он.
Позднее, в 2000 году, мэр Москвы при обсуждении судьбы памятника Энгельсу еще раз высказался против сноса монументов советской поры. Что касается памятника Дзержинскому, то Лужков и на этот раз выступил противником его восстановления, оговорившись, что "с художественной точки зрения памятник был очень хорош, и без него на Лубянской площади чего-то не хватает".
И вдруг - резкий поворот. При том же неизменном "историзме", который до этого, казалось бы, диктовал ему осторожное и уважительно отношение к сформировавшемуся на данный момент status quo, Юрий Лужков внезапно меняет свое позицию на прямо противоположную.
Попробуем разобраться.
Сущность политической игры вокруг "монументальной" проблемы становится более понятной, если вспомнить, что в декабре 1998 года Лужков был чрезвычайно амбициозным и активным лидером только что созданного лево-центристского движения "Отечество", которое провозгласило себя "новыми лейбористами" и вступило в переговоры о союзе одновременно с "Яблоком" и КПРФ. В рамках подобной политической конфигурации политик, всерьез помышлявший о предстоящем выдвижении своей кандидатуры на президентский пост, старался угодить "и нашим, и вашим", лавируя между демократами и коммунистами.
К лету 2000 года "Отечество" исчерпало свой политический потенциал. В условиях триумфального взлета Владимира Путина перед Ю.Лужковым стояла задача просто не отстать от паровоза новой власти - ни правой, ни левой, и именно за счет этого сверхпопулярной, - а также сохранить свои позиции в Москве. Делать резкие политические движения в этой ситуации было опасно, и он с выгодой для себя продемонстрировал компромиссную позицию - Дзержинского не восстановим, но и Энгельса сносить не будем.
Ныне Юрий Лужков как политик федерального масштаба переживает не лучшие дни. Времена, когда он мог претендовать на роль лидера крупной политической силы и даже на роль главы государства, ушли в прошлое. И возможно, что его провокационное высказывание о желательности восстановления памятника Дзержинскому представляло собой своего рода попытку разведки боем - одновременного зондирования настроений верховной власти и населения на предмет определения наиболее перспективного направления развития собственной политической деятельности.
Что ж, по-видимому, ничего утешительного в смысле возможностей для грядущего подъема рейтинга этот зондаж столичному мэру не дал. Общество настроено пассивно; ни массовой поддержки лужковской инициативы, ни массового протеста не последовало. Результаты опроса, вроде бы, указывают на возрастание среди москвичей доли единомышленников мэра, то есть людей, рассуждающих так: "каким бы ни был Дзержинский, это памятник одной из эпох истории России, от которой не следует отмахиваться" и оценивающих железного Феликса как "видного деятеля Советской власти, который сделал много хорошего". Однако позиции противников все еще достаточно сильны, и в целом сохраняется паритет сил.
44% - за, 38% - против. Именно эту ситуации почти равновесности противостоящих сил имел в виду замглавы президентской администрации Владислав Сурков, обосновывая негативное отношение к идее Лужкова. "Нужно быть предельно аккуратными с символами прошлого. Сегодня одни призывают восстановить памятник Дзержинскому, завтра другие потребуют вынести тело Ленина из мавзолея. И то, и другое одинаково несвоевременно и неприемлемо для значительной части граждан нашей страны", - сказал он.
Власть в этой ситуации лишний раз продемонстрировала ту идеологическую индифферентность и политический прагматизм, которые, судя по неизменно высокому рейтингу Владимира Путина, вполне устраивают общество, и это не оставляет никаких надежд политикам, которые дерзнули бы в нынешней ситуации выступить с более или менее оригинальной, а тем более радикальной программой.
Обошедшая все экраны и все газеты картинка бушующей ночной толпы, приветствующей снятие "железного Феликса" с пьедестала, до сих пор является одним из символов победы демократов в августе 1991 года. То, что сейчас этот символ вызывает неприятие почти половины москвичей - очень серьезный сигнал.
Свержение монументов деятелям советского времени в свое время переживалось страной как ярчайший символ безвозвратности перемен, как демонстрация разрыва с прошлым, предполагающая доверие к будущему. Будущее, однако, оказалось отнюдь не безоблачным, и сейчас, по прошествии десяти лет, мы наблюдаем своеобразную реакцию на это - массовое разочарование в идеологии и символах победившей демократии в сочетании со столь же несомненным неприятием коммунистического реванша.
Оказавшееся меж двух идеологий общество, вырабатывая новые ценности, ищет для них новые символы. Однако отсутствие в российской политической традиции общепринятых демократических мифов, которое СПС сейчас пытается заполнить неуклюжим насаждением культа Александра II, парадоксальным образом заставляет обращаться к арсеналу советской мифологии. И здесь образ Дзержинского - вне конкуренции. Никогда не будучи осмеянным подобно образу Ленина, он остался олицетворением таких актуальных для нынешнего дня понятий, как борьба с преступностью и коррупцией, беспризорностью и разрухой. По меткому выражению историка и правозащитника Арсения Рогинского, это "своего рода образ выдающегося честного топ-менеджера первого десятилетия советской власти".
Немаловажно, что Дзержинский положительно воспринимается именно как менеджер, а не как один из политических руководителей государства. Как известно, усталость россиян от политики и положительное восприятие ими образа технологичного управленца составляет основу непоколебимого доверия к действующему президенту. А это значит, что Юрию Лужкову, если он хочет сохраниться на политической арене страны в качестве авторитетного деятеля, следует отказаться от собственно политических амбиций и приналечь на укрепление хорошо знакомого ему образа эффективного хозяйственника.
Итак, вопрос о восстановлении памятника Дзержинскому на Лубянке, по-видимому, закрыт - во всяком случае не ближайшее время. Кто-то еще высказывает разочарование, кто-то по инерции еще говорит о протесте, еще публикуются материалы социологических опросов, проведенных в ситуации неопределенности, но в целом уже можно подводить итоги.
Столкнувшись с провокационным вызовом, ни москвичи, ни граждане остальной России не проявили той активности, которой можно было бы ожидать от них, учитывая значимость затронутой проблемы. Однако не стоит торопиться ставить крест на российском гражданском обществе. Все не так просто.
Шестидневный "символический" кризис показал, что несмотря на очень существенные проблемы с политической самоидентификацией, российское общество даже при желании некоторых политиков уже не в состоянии вновь войти в реку 1991 года. И в этом - главный результат победы 91-го. В новой России формируется новое общество. Коммунистический реванш невозможен, но невозможен и памятный по тем временам могучий напор демократов. Новая политическая ситуация характеризуется исключительной стабильностью, и на данный момент не видно никаких факторов, которые могли бы раскачать ее и подтолкнуть развитие в ту или иную сторону. Длящееся долго, такое состояние общества становится застоем, но в нынешней ситуации, сочетающей политическую стабильность с активным продолжением реформ, оно может сослужить обществу хорошую службу.
