Вчера в Кремле прошел Съезд любителей БэГэ v старого доброго бога, прошедшего с нами путь от безбашенного питерского подполья до Кремля. Стебаться над ним даже глупо, он для нашей культуры сделал довольно много всё-таки. Давайте лучше все вместе споём ему «Многая Лета» и «Хэппи бёздей ту ю». 27 ноября БэГэ отпразднует свой день рождения, но уже в эти дни мы можем пойти на концерты, посвященные v заранее v этому торжеству.
То, что БэГэ v бог, видно из сокращения «БГ», надо только сверху поставить титло. На эту тему были и каламбуры v например, «что не от Боба, то от лукавого». В фильме «Асса» мальчик прямо говорит: «БэГэ v бог, от него сияние исходит». Его звали ещё «музыкальным гуру». И было в те годы такое настроение питерское, когда всем хотелось чего-то эзотерическое услышать. Вообще, люди тянутся к тайному, сокровенному знанию. К обычному знанию v «экзотерике», v так почему-то не тянутся. Даже слова этого многие не знают. «Эзотерику» v все знают, а «экзотерику» v как раз нет, только посвящённые (или просвещённые). Хотя, по идее, наоборот должно быть. А Боб отвечал потребности в тайне, недаром соответствующее растение магическое встречается в мифах и сказках. В общем, надо запомнить все имена его v Мастер Бо, БэГэ, Боб, бог.
Гребенщиков пришёл в нашу жизнь, когда мы были ещё несмышлёные «тины», некоторые из нас даже успели прослушать «доисторические» альбомы «Аквариума» на катушечных магнитофонах. Потом пошли официальные релизы, сборники текстов с комментариями и библиографией, стало ясно, что БэГэ v это классика, живой символ, выражающий какую-то ветвь нашего нонконформизма. С Гребенщиковым мы прошли из застойных лет, через Горбачёва и Ельцина, к Путину. Менялись мы, менялась Россия, менялся Гребенщиков. Сначала v питерский андеграунд-подполье. Там был ещё Майк Науменко, например, и другие люди. Потом они умерли, сгорели от этой роковой жизни, от рока, в смысле v музыки рок. И Боб пел для них так: «Рок-н-ролл мёртв, а я?»
Были кухни, независимые рок-лаборатории. А потом
Многие песни БэГэ принципиально неинтерпретируемы, и в этом их фишка. Так, в стихах про «Иннокентия» чувствуется след традиции, ведущей от обэриутов, абсурдистов, к современным концептуалистам, питерским митькам и московским витькам. У него регулярно идут какие-то странные псевдоцитаты v не то литературного, не то сакрального происхождения, обыгрываются несуществующие контексты. Кто такие Козлодоев, Иван Бодхидхарма, человек из Кемерова? И это ведь ещё самое понятное у него. Было даже такое мнение, что он жулик, манипулирующий штампами, а пипл это хавает v в тоске по всяким трансцендентным смыслам. Но ведь таким жуликом является на каком-то уровне любой поэт, просто у Гребенщикова это иногда более очевидно. Он опирается на вдохновение и пишет, как попало, получаются разные непонятные вещи, и на них уже можно «гадать». Как будто он оракул, транслирующий что-то, ему самому неизвестное. Недаром он одно время выступал в клубе «Оракул божественной бутылки».
Когда говорят «Гребенщиков» v понятно, что это классик. Его можно сравнить с поздним Пушкиным. «Реки глубокие плавно текут, люди премудрые тихо живут». Та же прозрачность философии жизни, те же, что у позднего Пушкина, христианские, буддистские ценности. Недаром Боб пел о «Дубровском», вспоминал и Шекспира. Ещё другой его аналог в русской литературе v Лев Толстой. Ведь и Пушкин, и Толстой, и Гребенщиков v боги. А более современной частичной аналогией будет Пелевин, который не бог, но судьба которого всяко неотделима от поисков российской Саньясы.
Однажды Гребенщиков спел песню Волохонского-Хвостенко «Рай» на мотив средневековой лютни. Для простого народа он спел «под (вместо апокалиптического «над») небом голубым», а у вола, «преисполненного очей», для ритма отрезал «пре». Многие думают, что это песня Гребенщикова, в каком-то смысле он её сделал своей, как в попсе Пугачева (богиня!) сделала своим Мандельштама. Ещё он пел Вертинского, но не совсем удачно. Вертинского нельзя петь, с ним надо «что-то делать», как, например, делает у нас Хоронько.
В рок девяностых пришла уже новая кровь v «Гражданская оборона», другие. Егор пел: «Если б я мог выбирать себя, я был бы Гребенщиков-», v в этом уже была ирония. И рок уступил место экстремального, ведущего стиля нонконформистов v другим, смешанным, учитывающим традицию и шансона, и авторской песни, и разных видов попсы. Поэтому после некоторых альбомов уже говорили: «Боб умер». И все-таки он воскрес, оказался бессмертным, как настоящий бог. В «Сестре Хаос», «Песни Рыбака» он достиг, mutatis mutandis, пленительной настоящести, расслабленности, отвязности «Треугольника». Презентация «Песни Рыбака» была во МХАТЕ. Не на кухне, не в рок-лаборатории, а в театре, на котором нарисована чайка. Это, конечно, знаково. И альбом достоин этих стогн. Или стогнов. В общем, подмостков. Ведь в каком-то смысле люди увидели спектакль, или хотя бы какой-то его кульминационный акт v мистерию воскресающего бога.
