Генерал Армии Махмут Гареев сказал нам накануне праздника: «Странный вопрос вы задаете. А зачем бороться за то, что черное – это черное, а белое – это белое. А зачем вообще бороться за правду?». Это если коротко и по-праздничному.
Но есть и проблема. На лекции в "Полит.ру" год назад Махмут Гареев признался: «Я вам должен сказать, друзья, что сейчас идет фальсификация истории... Сейчас растоптаны все итоги Второй мировой войны».
У проблемы есть две стороны. Первая описывается как всемирно-идеологический лубок: тоталитарные режимы ХХ века развязали мировую войну, в результате выигранную западными демократиями и свободными народами Европы. Выигрыш произошел два раза: в 1945 году, когда пали Германия и Япония, и в конце 80-х – начале 90-х, когда страны Восточной Европы освободились от большевизма, а СССР был разрушен.
Данный сорт исторической ревизии в качестве рамки исследования присутствует даже в работах лучших российских социологов. Так Борис Дубин пишет в завершении своей статьи «Кровавая» война и «великая» победа»: «… травматическое событие Второй мировой войны – в отличие, например, от Германии – реально не пережито… Населению России, ее властным и другим «элитам» не привит на будущее иммунитет к тоталитаризму, державничеству, к ксенофобии, социальной пассивности и изоляционизму, зависти и инфантильности…»
Здесь, конечно, есть правильное указание на вторую сторону проблемы – советский идеологический лубок. Но существенно в цитате указание на положительный пример и на субъекта и объекта идеологической ревизии. Понятно, российской население и «элиты» - это объект «прививки», а пример успешного и хорошего поведения – это послевоенная Германия, то есть оккупированная в то время страна.
И здесь есть ряд возражений. Одно - по правде. Я лично против, чтобы мне кто-то указывал, что мне нужно думать как о моем дедушке Михаиле Григорьевиче Дроздове, который без вести пропал в Белоруссии в первые дни войны. Последний раз его видели, когда он провожал на Восток свою жену и троих детей, чудом переживших бомбежки по дороге и годы оккупации. И поэтому я, например, не могу не бороться против наименования советских солдат «оккупантами».
Есть общее замечание о целесообразности. Советский Союз и Россия сделал все, о чем только мечтали бывшие враги по холодной войне, совершенно добровольно, без всякой оккупации. Настаивать на том, что мы именно проиграли в холодной войне для Запада – недальновидно. Понятно, что есть несоответствие между ролью России в истории ХХ века и местом современной России в мире. Хотя кому-то может казаться, что легче подкорректировать историю.
Но сюжет, в котором есть большая проигравшая страна и она не находится под оккупацией (и под «планом Маршалла»), известен. Этот сюжет называется «реванш». Унижение Германии после Первой мировой известно, чем закончилось. Я лично, как и, кажется, большая часть населения России против оккупации, поэтому разумный путь – это путь неунижения России. Здравый смысл вместе с правдой, надо признать, достаточно широко распространен в Европе: накануне юбилея было несколько больших материалов о том, что в войне победил не «рядовой Райан» из американского идеологического лубка, а советский солдат.
И еще одно возражение по правде, но теперь обращенное не вовне, а к себе . Есть у Анны Ахматовой стихотворении «Мужество» написанное 23 февраля 1942 года. Оно начинается со строчки «Мы знаем, что ныне лежит на весах…». Уж кто-кто, а Ахматова не имела иллюзий относительно советского режима («муж в могиле, сын в тюрьме…»), но это знание ничуть не противоречило пониманию о том, какова цена вопроса в этой войне:
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Есть обстоятельства, которые делают даже войну справедливой. На первом уровне, когда «враги сожгли родную хату», а в пределе - это вопрос об историческом выживании, о выживании не только физически – семей, детей, но и идеально – вопрос о выживании целой культуры – «великого русского слова». Верно и следующее: пересмотр сущностных итогов войны возможен только одновременно с некоторой формой смерти русской культуры.
И тут возникает другая сторона проблемы – о серой советской идеологии по поводу войны. Как известно, целостный государственный миф о войне начал строиться в относительно благополучное советское время – после 1965 года. Но к 1980-ым зародилось чудовищное двоемыслие: политинформация и карьеристский комсомол – все это освещалось памятью о войне. Поэтому первое открытие неизвестной широкой советской общественности информации, например, о пакте Молотова-Рибентропа, вызвало к жизни переосмысление советских штампов, из которых осталось только то, что действительно важно для жизни.
Несколько лет назад мой друг, украинский телеведущий Никита Потураев в эфире на 9 мая всерьез и искренне вышел из себя. Был прямой эфир на 9 мая, с включением разных городов. Все шло тихо, пока во Львове какие-то активисты не начали говорить о советской оккупации Украины и о славе борцов УПА. Тогда ведущий буквально заорал на них: «Это вы-то – украинцы. Ну нет, украинцы – это мы, а вы можете катиться с нашей земли, куда захотите».
Это не имеет никакого отношения к советской пропаганде. К советской пропаганде имеет отношение нежелание публично обсуждать советские преступления. Этот мотив закрался и в (очень сильные в остальном) идеологические выступления Владимира Путина перед 60-летием Победы. Он почему-то объяснял, что России не нужно еще и еще раз извиняться за аннексию Прибалтики и Польши, перекладывая эту ответственность на СССР, а не на Россию, что лишает нас, например, и маневра по присвоению части советского наследия.
На самом деле, сильную идеологию можно построить только с опорой на правду и на народное нравственное чувство. Есть сложные случаи, когда оценки еще не доформированы, но есть и простые случаи. Великая Отечественная – это очевидно справедливая война, а Финская война или подавление Пражской весны, несмотря на всю господствующую идеологию, даже участниками событий, солдатами, воспринимались как неправедные поступки. Не говоря уже об ужасах Катыни: вряд ли можно найти психически здорового человека, который бы гордился тем, что участвовал в массовых расстрелах.
И, кажется, единственный способ выиграть в борьбе за итоги второй мировой – это быть на порядок честнее, чем все остальные.
