Лекция Даниэля Кон-Бендита в цикле "Публичных лекций "Полит.ру"" вызвала оживленную полемику. "Полит.ру" публикует отклик на лекцию историка и публициста Дмитрия Ермольцева, а также ссылки на другие печатные отклики.
Культурная революция. 1968 год и «Зеленые»: Лекция Даниеля Кон-Бендита. Фото. Аудио. Ссылки
Последняя из публичных лекций на «Полит.ру» интересна не только как лекция, но и как церемония, как парад дискурсов, явленных в обнаженно простой и резкой форме.
Как устроены публичные лекции «Полит.ру»? Сначала - выступление лектора, потом - вопросы, дискуссия, полезная коммуникация. В этот раз коммуникации было мало, зато была сшибка. Так происходит, когда сталкиваются мифы. На подобное мероприятие приходят не столько для того, чтобы узнать или понять что-нибудь, сколько для публичного исповедания веры и/или хэппенинга.
Хэппенинг был неизбежен - таков гость. Легенда украшает жизнь, а Красный май - легенда, и «красный Дани» - тоже легенда. Да и то сказать: «общественная жизнь» в современной России скучная, холодная, так что кровь стынет, - приятно погреться у огня 1968. Леваки пришли в «Улицу ОГИ», дабы посмотреть на Кон-Бендита и развенчать Кон-Бендита, ибо имеют на него зуб. Он ведь ныне как бы и не человек, а ходячий миф. Иконой «прежнего» Кон-Бендита пытались отдубасить карикатуру Кон-Бендита нынешнего; миф о революционере столкнули с мифом о европолитике. При этом, как показалось, рыжеватый шестидесятилетний мужчина, выступавший перед публикой, многих из публики особенно и не интересовал (разве только как своего рода дартс), ибо нужен ли он левакам в своей человеческой конкретности?
Легендарный «красный Дени» мог бы остаться в виртуальном Пантеоне леваков, но не остался, ибо недостоин. Жил он быстро, но молодым не умер, его не распяли реакционеры, не расстреляли рейнджеры, не прикончила передозировка, он не сидел двадцать лет в тюрьме. Не взял власть, но вошел в нее, то есть стал «ренегатом» и «оппортунистом», если использовать известный жаргон. Не споют о нем печальных и гордых песен, не будут учить на его примере новые поколения борцов.
Есть немаленькая причина, по которой леваки не могут спокойно относиться к бывшему «красному», а теперь «зеленому» Дени, но стремятся его «прищучить», по выражению Влада Тупикина. Остро стоит вопрос о Наследии. Левые как общность должны как-то работать со своей исторической памятью, выстраивать линии преемственности, чистить святцы и пр. А 1968 год занимает огромное место в их коллективном бэкграунде. И в 1968 г. пребольшущее место занимает Кон-Бендит, и с его иконой, превратившейся в глазах леваков в «портрет Дориана Грэя», тоже нужно работать.
Хорошо и комфортно поклонникам Че Гевары - погиб во цвете лет, чин чином, и никаких с ним затруднений. Кон-Бендит - проблема. Если бы он сказал что-то вроде: я был дурак, а теперь одумался, либерализм - здорово, а красная идея - дерьмо, если бы отказался от Красного мая, левым было бы гораздо проще. Так нет, нынешний европолитик не отказывается от идеалов 1968 г., а возводит к ним свою нынешнюю позицию, презентуя ее как честный результат нормального развития. От Кон-Бендита, видимо, хотели бы, чтобы он не трогал своими теперешними грязными лапами свое же светлое молодое прошлое, а оставил его другим - честным и чистым, тем, кто понесет Знамя дальше. Левые очень бы хотели его расколоть на отделение «красного» от «белого», изобличить как «перевертыша», «неолиберала» и «слугу эксплуататоров», но супостат поднаторел в дискуссиях, крепок в риторике, не дается. «Верткий попался», - такова, по существу, оценка Влада Тупикина. Возможно. Возможно и другое - Кон-Бендит в основном искренен (но, конечно, не без тактического лукавства и некоторых демагогических приемов - такое ремесло) и верит в то, что говорит.
Что же он говорит? В 1968 главным было стремление к освобождению, автономии индивида от разных форм диктата, новому стилю жизни (это общеизвестно). Неприятие того, что обветшало в социальных системах Запада, было более отчетливым, чем те или иные проекты будущего (и это общеизвестно). При этом приверженность участников движения тем или иным доктринам (троцкизм, маоизм и пр.) Кон-Бендит полагает менее существенной, чем общий пафос свободы. Сам Кон -Бендит, по его словам, считал себя в 1968 не марксистом, а «освободителем». Если и есть в наследии 1968 нечто, от чего Дени и его товарищи по «позеленению» хотели бы отмежеваться, так это идея, законно им определяемая как «руссоистская»: человек по природе добр, следует освободить его от внешнего гнета социальных обстоятельств - и жизнь наладится. Между тем, именно в «руссоистской» парадигме находились революционные движения первой половины ХХ века, которые, пытаясь осчастливить человечество, создали тоталитарные режимы, ГУЛАГ и Освенцим. Те же режимы выступили главными оппонентами парламентаризма, который не устраивал и участников студенческой революции. Тут следует естественный логический переход: а стоило ли в 1968 подкапываться под этот самый парламентаризм, вместо того чтобы использовать его ресурсы, как поступают ныне «зеленые»? В качестве предельно значимой антитезы Кон-Бендит указывает выбор в пользу террора, сделанный частью людей 1968-ого в 70-е годы. Здесь он видит предательство идеалов 1968 - отказа от системного насилия над человеком, вершиной которого является смертная казнь - процедурно оформленное убийство.
Следствием всех этих коллизий и наблюдений Кон-Бендит провозглашает политическую деятельность «зеленых», которую он презентует как последовательную защиту человека: экологическая - от техногенных катастроф, социальное государство - от рыночного диктата, институциональная, а в крайних случаях (Косово, Афганистан) и военная интервенция - от прямого насилия режимов, которые определяются как диктаторские, а то и тоталитарные.
Нетрудно заметить, что «походный набор» Кон-Бендита имеет много общего с таким же «набором» современного демагога, представителя правящих элит «большой семерки»: ГУЛАГ и Освенцим, как Сцилла и Харибда демократии; обобщенно - антитоталитарная риторика; поверхностные аналогии между гитлеризмом и исламским фундаментализмом, между Второй мировой войной и «борьбой с мировым терроризмом». Не берусь судить, где заканчивается человек Кон-Бендит со своими глубинными убеждениями, а где начинается его профессиональная «снаряга». Замечу лишь, что «технический» подход к делу убеждений не отменяет, а всякий демагог непременно где-то опирается на правду-матушку, иначе кто же ему поверит? Если демагогия может быть принимаема за исповедание субъективной правды, плод интеллектуальной и душевной работы говорящего, то почему не может быть наоборот? Не только может, но так и происходит сплошь и рядом.
В конце концов, эволюция Кон-Бендита весьма походит на эволюцию многих иных европейских (и французских в особенности) интеллектуалов. Они начинали как левые в традиционном смысле, ориентировались на Маркса, иногда прямо на Москву, а потом приходили к ценностям парламентской демократии и примату прав человека. Поворотной точкой могло быть открытие ГУЛАГА, подавление «пражской весны», контакты с советскими диссидентами и т.п. Ранний и резкий пример «правого поворота» - случай Оруэлла, уехавшего в Испанию «красным», а вернувшегося антикоммунистом. Впрочем, 30-е годы - отдельная тема.
Что же, в таком случае, показывает история Кон-Бендита? Только то, что к «либерализму» (беру в кавычки, это слово меня в данном контексте не устраивает, но так принято говорить) можно пританцевать и от этой печки, сиречь от Красного мая (танцевать можно и к революционному террору - вольному воля). И если кому-то кажется, что подобная политическая биография, как у Кон-Бендита, несовместима с баррикадным дебютом (а возможна только через осознанное «предательство идеалов», самопродажу) то, быть может, это просто аберрация зрения, и имеет смысл поработать с собственной оптикой, а не с объектом рассмотрения? Тем более, что объект в данном случае матерый и голым профилем его особо не проймешь.
Мне лично господин оппортунист показался довольно убедительным: людей слышит и видит, часто отвечает по существу, из-за террора в Боснии действительно переживает, про Белля знает не из газет, глаза живые. Может быть, я наивен и плохо разбираюсь в людях. Не в том дело - интересно, почему левые критики Кон-Бендита вообще не допускают искренности с его стороны («проблема оптики»). Искренность у них ассоциируется только с протестом, спонтанностью, «прямым действием». Человек, вышедший из этой парадигмы, да еще и попавший в истэблишмент, как бы лишается души, говорить правду он не может в принципе, но лишь лукавить, лукавить и еще раз лукавить, как сам отец всякой лжи. Нормальная человеческая коммуникация с ним невозможна, его можно лишь «прищучить». Такая вот суровая архаика: «Осиновый кол вурдалаку в спину, волка лесного мы бьем дубиной».
С этой целью леваки и пришли на встречу с Кон-Бендитом - не для того чтобы слушать, но чтобы звучать самим. Имело место своего рода «шельмование» (существовало подобное наказание в старой России, преступника дворянина публично и ритуально лишали сословной чести), или что-то вроде изгнания диавола. Этой цели, по-видимому, служат специфические запахи и звуки, издаваемые леваками в ходе процедуры. У всех свои обряды.
Обряды разные, а словарь примерно один. Обветшалый, но при этом абсолютизируемый. Левые и правые оппоненты поклоняются концептам КАПИТАЛИЗМ, КОММУНИЗМ или НЕОЛИБЕРАЛИЗМ и ими же лупят друг друга по головам. Жизнь, история могут отойти в сторонку, идеологии самодостаточны. Фантом громоздится на фантом, вокруг абстракций кипят страсти и ломаются копья. Все те же схватки, что десять и более лет назад. Да что там десять. Одному из посетителей «Улицы» происходящее показалось похожим на марксистскую сходку 1890-х. «Это что за остановка, / Бологое иль Поповка?/ А с платформы говорят:/ это город Ленинград!» И левые, и правые участники дискуссии спрашивали «Как думаешь?», подразумевая «Как веруешь?». Одна из главных забот дискутирующих - отождествление или разграничение богов и демонов: «Фашизм - это капитализм?», «Сталин и Троцкий - фашисты, а не коммунисты!», «Коммунизм - это тоталитаризм!». Оппоненты, испытывающие друг друга подобными тезисами, заведомо пребывают вне поля аналитического, их дискурс квазирелигиозен, что удручающе нелепо, если представить себе всю абсурдность абсолютизации (вплоть до онтологизации) общественно-научных, политологических концептов.
При таком подходе собственно люди как-то выпадают из фокуса, превращаясь в знаки дискурсов. В плане психологическом больше всего поражает следующее: левым радикалам и в голову не приходит, что, к примеру, Даниель Кон-Бендит не «их», а «свой», что его жизнь принадлежит ему, а не им, что индивид волен менять свои взгляды и поведение по собственному разумению. Если «запрещено запрещать», можно ли запрещать человеку двигаться в ту сторону, в которую ему заблагорассудится? Нанимался ли Даниель Кон-Бендит быть непорочным кумиром левых радикалов, с каковой целью свято хранить свою революционную чистоту, могут ли они предъявить контракт?
Правые радикалы то ж. Вообще правые тем же мирром мазаны. Хлебом не корми, лишь бы было кому руку публично не подать. Я бы и сам двух-трех «ренегатов» придушил. Что мешает: 1. руки коротки; 2. склонен к пацифизму; 3. посадят. Люди «демократической ориентации», пережившие революционную горячку 1991 + , с отвращением смотрят на вождей-«соглашателей», запачканных интригами и компромиссами. Больше всего на митингах «демократической оппозиции» аплодируют ярко выраженным нонконформистам, не желающим применяться к переменчивым обстоятельствам (Новодворская, Шендерович). Теперь еще в этот ряд встанут Илья Яшин и Маша Гайдар (начинающие), так что у «Обороны» и «Да!» есть законные шансы на народную любовь.
«Двух (и более) станов не боец», как правило, оказывается глумливым циником, схожим с гномами из льюисовских «Хроник Нарнии», равно мечущими стрелы в правых и неправых, - так, для равновесия. Хорошо известен этот тип российского (наверное, не только российского) журналиста, пишущего на «общественно-политические» темы. А пресловутая «аполитичность» - всего лишь распространенная политическая позиция, как справедливо заметила Ольга Седакова в своей лекции на «Полит.ру».
За отсутствием гражданской войны, дискуссия с обличением - наш лучший спорт, наш хлеб, отрада тоскующего сердца. Посему даже, казалось бы, академические прения об общественном так часто приобретают легкий оттенок побоища.
Многие из тех, кто пришли слушать Кон-Бендита, сошлись на том, что смысла добыли немного, но оттянулись; вечерок удался на славу. И, как говорит пушкинский Лепорелло, «а живы будем, будут и другие».
