19 марта 2024, вторник, 09:14
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

26 августа 2008, 08:31

«Апокалипсис»?

«В Цхинвали сегодня – да?» Приподнимаю голову с подушки, безуспешно пытаясь разлепить глаза. Ну, хотя бы один глаз, скажем, левый… Последние – уже не помню которые – сутки мы спим по три часа за ночь. Дни сливаются в череду картинок в видоискателе: бронетранспортеры, танки, боевые машины пехоты, установки «Град», установки «Ураган», снаряды, осколки, обломки ракет, разрушенные дома, горящие дома, дотлевающие дома, битое стекло, проломы в стенах, вертикально взлетающая в ярко-синее небо ракета… Когда звонит телефон и очередной журналист спрашивает, как долго мы здесь находимся, после неловкой паузы интересуюсь, какой сегодня день недели. Мы прилетели в Осетию в воскресенье утром, это было десятое августа… Всего три дня, четыре дня? Кажется, месяц, год, не знаю…

Сегодня – в Цхинвали? Наверное, да. Вчера Цхинвали, сегодня Цхинвали… Взгляд, наконец, фокусируется. В поле зрения вплывает круглое лицо хозяйки, а за ней – Господи, только не это, Господи, пожалуйста, только не с утра! – небритый парень в камуфляже с Калашниковым наперевес. Натягиваю одеяло: «Пожалуйста, выйдите на секунду! Дайте одеться!» – «Что?» – недоумевает автоматчик, «Тебе ведь в Цхинвали нужно? Нет?» Хозяйка приходит на помощь: «Он хороший мальчик! Он вас повезет!» По углам комнаты происходит шевеление. Коллеги спросонья хлопают глазами. «Да-да! Сейчас! Соберемся и поедем! Чаю выпьем и поедем!» Автоматчик выходит из комнаты, хозяйка семенит за ним. «Что это было?» – каркает голос с соседней кровати. «Кажется, молодой человек изъявляет готовность нас подвезти…» Спустить на пол одну ногу, потом другую… Стянуть волосы в хвост резинкой – расчесать колтун равно не возможно. Вот я и встала.

Штаны от пыли и копоти, похоже, уже хрустят. Майка, слава Богу, чистая. Правда, последняя. Рядом со стоном одеваются собратья по командировке. В комнату деловито входит хозяйка, заныривает под кровать, чем-то шебуршит и извлекает на поверхность автомат Калашникова. Один, второй… Берет в охапку, выносит на веранду. Возвращается, снова лезет под кровать. Третий, четвертый, пятый, шестой… А ведь женщинка такая крохотная, даже мне, недомерку, по плечо. «Вам ведь тяжело, подождите, сейчас помогу». Хватаю два автомата в охапку и волоку из комнаты. На крыльце очередной боец в камуфляже. От этих пятен по зеленому рябит в глазах, особенно с недосыпа. Кивает, улыбается, забирает оружие. «Тут мальчики уезжали ненадолго, попросили спрятать. Назад забирают теперь», – поясняет хозяйка. Захожу обратно в комнату, плюхаюсь на колени и вглядываюсь в подкроватное пространство – вдруг, там еще чего обнаружится? Но нет, вроде, ничего, кроме пыли.

Залезаем в «уазик» с двумя осетинскими ополченцами, которые обещают прокатить с ветерком. Ветерка, впрочем, хватает минут на пять. На ближайшем же блок-посту федеральные военнослужащие наотрез отказываются пропускать. Не нас, а именно наших провожатых. Этот пост блокирует въезд в расположенные на трассе до Цхинвали грузинские села. Блокирует непосредственно от ополчения… и вообще, от мародеров. Командир поста, флегматичный русский подполковник, пожимает плечами: «Мы пытаемся остановить мародерку. Они грабят, жгут. Мы, вот сейчас военную операцию провели в одну сторону, дошли до Грузии, с ними разобрались, но сейчас самое правильное было бы просто развернуться и все то же самое сделать по той же дороге в другую сторону. Ведь потом те будут мстить этим за то, что сейчас в их селах делают. И конца этому не видно».

Смуглый молодой майор из Дагестана, усевшись на БТРе, наотрез не пропускает через пост ополченцев. На вопли: «Да кто тебе дал право? Да вы нам помогать должны, а сами?» – неустанно повторяет: «Не могу пропустить. У меня приказ. Нет, если бы мне сказали в женщин стрелять, я б не стал. А в остальном – приказ не могу не выполнить. Потом, если считаю неправильным, попробую обжаловать. Но выполнять обязан». Парень замотан, и жара дикая. Но ни разу не повышает голос. «Какой же ты кавказец, раз такое с нами делаешь?» – «Я – кавказец. Но я же военный. Я должен!»

Несмотря на невеселые перспективы ожидания на раскаленной дороге военного транспорта, в котором найдутся места для троих гражданских, армейцам хочется руки целовать. Вчера в грузинских селах вдоль дороги факелами пылали дома. А в еще не подожженные врывались вооруженные мужики в камуфляже и выносили мебель, ковры, телевизоры, пылесосы, посуду. Грузили в багажники и на прицепы, хохотали, что–то выкрикивали. Дорогу, забитую техникой и машинами ополченцев, заволакивал почти непроницаемый дым выхлопа и горящего жилья. Наша потрепанная «Нива» застряла намертво. Я брела вдоль дороги с фотоаппаратом. Глаза слезятся и снимки делаются почти наугад. Рыдающая грузинская старуха, заламывающая руки перед горящим остовом того, что еще пару часов назад было ее домом, и проклинающая одновременно и осетинское ополчение, и президента Саакашвили. Щуплый оборванный дед с обожженными руками и подпаленными волосами, безуспешно пытающийся затушить из маленького пластикового ведра шипящие, обугленные доски… Темноволосый боец в камуфляже: «Что, снимаешь? Эти села мы подожгли, чтоб они сюда не вернулись никогда. Иначе, если вернутся, тут опять будет анклав, а с этим нельзя жить. Мы кровью на кровь отвечаем. То, что здесь происходит, - это апокалипсис, понимаешь? Человек зверем становится. И обратного пути нет».

Перед носом материализуется пьяный ополченец и тычет автоматом в живот: «Ты грузинка?» Ну вот, еще один физиономист на мою голову. Открываю рот и, перекрикивая скрежет бронетехники, выдаю отработанную формулу: «Какая на х… грузинка, глаза открой, не видишь, русская, бл…» Почему-то именно злобный мат работает безотказно. Лучше любых документов. Еще десять метров вперед. Разбитое здание банка с остатками блестящего банкомата – в эти анклавные села Грузия вливала огромные средства, видимо, демонстрируя, как хорошо будет в Южной Осетии под грузинским крылом: современные торговые центры, кафе, теннисный корт, бассейн… Остатки былой роскоши откровенно подстегивают мародеров…

Откуда-то из середины колонны материализуется парень в грязной майке и камуфляжных штанах. Машет рукой: «Эй ты, поди сюда!» – «Это еще зачем?» – «Да иди, говорю! Я тебе не трону». Можно, конечно, свалить, но смысл? Все равно никуда не двигаемся. Мальчишка показывает на деревянную скамейку у обочины, садится. Присаживаюсь рядом. «Ты журналистка что ли? Косынку сними. Очень в ней на грузинку похожа. Грохнут тебя, жалко будет…» Ругаясь сквозь зубы, сдергиваю шарф, кое-как намотанный на давно слипшиеся от гари волосы. Вернусь в Москву, наверное, придется бриться под ноль. Но жить-то хочется… «А ты сам-то кто? В ополчении?» Он смотрит в землю, пальцы отбивают по коленям мелкую дробь: «Из Владикавказа приехал. Домой возвращаюсь. Хватит, отвоевался. В тот же день, как услышал, что здесь началось, помылся только, униформу надел и рванул с друзьями. Нас 70 человек было». Замолкает. И глаза совершенно стеклянные. «У тебя тут родственники, наверное?» Парень машет рукой и срывается почти на крик: «Нет у меня здесь родственников, вообще, никого нет. Просто думал – как же свой народ не защищать? Обязан я, понимаешь? А они, эти горцы – что с одной стороны, что с другой – скоты все, на самом деле. Такие вещи друг с другом делают… В городе, знаешь, сколько трупов на улицах. Ты видела тело, которое танк переехал? Измочаленное, без головы, без руки, без ноги… Вот я закрываю глаза и вижу…» Пробка на дороге неожиданно сдвинулась с места. «Нива» призывно загудела, и я рванула к ней, чтобы не отстать от своих: «Удачи тебе! И скорее добраться домой! И чтоб не нужно было больше воевать, ладно?»

Видела я эти трупы. Видела. И ведь август на дворе, 30 градусов. Хоть бы прикопал их кто… Нет, свои, осетинские, закопали, конечно, а грузинские так и валяются на улицах раздетые до белья. И нет никаких шансов, что к сегодняшнему дню их убрали. От одного воспоминания о запахе начинает мутить… О, вот «Урал» остановился. Что, берут? Тогда быстро в кузов. Солдатики сдвигаются, освобождают местечко на деревянной лавке. Перепуганные и совсем молоденькие. Неужто срочники? Ага. Они самые… Едут из Ростова уже четвертые сутки. Три месяца до дембеля оставалось, и тут эта заваруха: «Сестричка, а в Цхинвале что сейчас, скажи? Стреляют там? Очень стреляют? И как мы там?» Жалко-то как, сил нет никаких…

Всех жалко. Наших срочников, осетинских добровольцев, едва вышедших из подросткового возраста, грузинских резервистов-студентов (те еще вояки – несколько недель сборов, песни под гитару, и вперед, в бой, прости Господи…).


Вчера – Цхинвали. Сегодня – Цхинвали. Разрушенные дома. Две женщины в черном на улице Героев, плачущие навзрыд. В ночь на восьмое августа под грузинским обстрелом погиб их отец. Высунулся из подвала, увидел, как пылает крыша его дома, голову потерял, побежал заливать. Старика ранило осколком в бедро. Через несколько часов он умер от потери крови на руках у жены. Тряпки быстро кончились, перевязать рану было нечем. А еще через пару дней, когда все закончилось, и дочери его похоронили, их брат сидел после похорон на лавочке возле дома и вдруг вскрикнул и упал. Инфаркт. До больницы довезли. Но поздно было. Теперь, вот, его хоронят. Священник отпевает покойного. Бархатистая, красная крышка гроба прислонена к стене сарайчика во дворе. Из кустов тянет сладковатым трупным душком, торчит раздутая рука того, что совсем недавно было грузинским военным. А рядом с балкона многоэтажки раздетый по пояс мужчина размерено выбрасывает скопившийся в результате обстрела мусор: обломки кирпичей, стекло.

В городе погибли десятки гражданских. Сотням людей больше негде жить. Нет воды, электричества, вообще ничего нет. Женщины и дети двое суток дрожали в подвалах, пока Цхинвали утюжили «Градом», пока по городу долбила артиллерия. Кто-то пытался в панике вывезти детей уже после начала боевых действий, восьмого числа. Машины с беженцами по дороге обстреливали. Малыши заходились в плаче, и матери бились в истерике. Добровольцы с автоматами в руках бросались на грузинские танки. Сколько убито ополченцев – непонятно. Российские боевые потери – 64 человека. Грузинских военных погибло более двухсот. И в Грузии тоже похоронили десятки гражданских. С обеих сторон остались неразорвавшиеся снаряды, которые могут сдетонировать в любой момент. Значит, еще не конец.

Вот, и рядом с домом в осетинском селе Джава, где нас приютили добрые люди, лежат две пятисоткилограммовые авиабомбы. Их сбрасывали с воздуха на российскую танковую колонну. Не попали. И теперь эти два страшилища здесь, похоже, обосновались надолго – одна на холмике посреди грядки, другая в овраге. Саперы разводят руками. Подорвать нельзя – как минимум, полсела разнесет. Вывозить? Они на боевом взводе, и если рванут, когда их будут шевелить, результат тот же, плюс еще погибнут военные. А не трогать? Здесь сейсмоопасная зона, нет-нет да землю потряхивает, вот, только вчера ночью были толчки…

Я не знаю, что здесь правильно, откуда мне знать? Но ведь должен ведь быть какой-то выход? И мучительно хочется спать. Хотя бы здесь, рядом с этим железным чудищем в тени сливового дерева, хотя бы на полчасика…

Закатное солнце красит небо нежно розовым. Крохотный дворик на окраине Цхинвали. Стены посечены осколками. Новенькая машина, гордость хозяев, теперь сгодится разве на металлолом. Пушистая собака вьется возле ног. На деревянном столе рядом с крыльцом миска с чуть перезрелой алычой и пластиковая канистра домашнего красного вина. Рассказывая про то, как сидели под обстрелом, голосом воспроизводя характерный звук разрывающегося «Града», хозяйка подливает вина. Вдруг вдалеке, в паре километров что-то гулко и страшно ухает. Собака с пронзительным визгом прячется под лавку. «Да-да, – смеется хозяйка – Белочка все эти дни с нами, и как начнут палить, так она в подвал всегда первая. Этим грузинам Бог не простит! Чтоб всю их нацию с лица земли стерло…» Вздыхает и протягивает полный до краев стакан зашедшей на минутку соседке. Пожилая грузинка выпивает залпом, утирает рот: «Чтоб пусто было этому Саакашвили. Мы так хорошо жили…» Еще одна соседка, молоденькая осетинка, скороговоркой рассказывает, как к ним прямо во двор зашли грузинские пехотинцы, и как она боялась, что сейчас будут убивать детей и насиловать женщин, а они совсем молоденькие оказались, ну, лет девятнадцати, стояли и глазами хлопали: «Что вы здесь делаете? Мы думали, все жители разбежались давно, только военные остались! Как же вы под этим обстрелом? Вы не думайте, мы ничего плохого не сделаем. Думаете, нам убивать хочется или умирать? Да если б не эти Кокойты, Путин и Саакашвили, нас бы тут вообще не было! Зачем нам эта война?!».

Здесь много смешанных браков. И почти у всех в Грузии родственники, друзья. И хотя в Южной Осетии в качестве пленных содержалось более сотни грузин и сейчас их активно меняют на осетинских пленных, в Цхинвали остается много грузинских стариков, которых никто не трогает. Зачем? Они живут здесь уже давно, они, безусловно, свои. И кому же в голову придет обидеть того, кто с тобой вместе дрожал от ужаса под обстрелом и, когда наступала его очередь, перекрестившись, бежал за водой?  Хозяйка снова разливает, и мы снова пьем – за то, чтобы война поскорее закончилась, а люди уж между собой как-нибудь договорятся.

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.