19 марта 2024, вторник, 09:29
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Лекции
хронология темы лекторы

Реформы в России. Часть вторая

Мы публикуем стенограмму лекции Виталия Найшуля “Реформы в России. Часть Вторая” и дискуссии по ее итогам, состоявшейся 4 февраля в клубе-литературном кафе Bilingua в рамках проекта “Публичные лекции Полит.ру”.

Виталий Найшуль – выдающийся аналитик, с необычайной интуицией, широтой интересов и мыслительного инструментария. В начале 1980-х он увидел неизбежность перехода к рыночной экономике и даже увидел и назвал инструмент реформы: “ваучер”. В начале 90-х он первым заговорил о русском Пиночете. Виталий Найшуль - православный оптимист, и он видит позитивные возможности развития угаданных им сценариев, а уж как получается - это совсем другое дело.

 

Данная лекция получилась экспромтом. Дело в том, что на этот день планировалась лекция Валерия Абрамкина, великого человека, главного специалиста в России по нашей тюремной системе. Валерий Федорович неожиданно заболел, и мы стояли перед необходимостью экспромта или пропуска очередного четверга публичных лекций. Виталий Найшуль после пятнадцатиминутного раздумья согласился на экспромт с примерно такой формулировкой “из неожиданных ситуаций всегда происходят неожиданные следствия”. Революционная” или, если угодно, “контр-революционная” записка Виталия Найшуля, опубликованная в Полит.ру, может считаться содержательно-идеологическим введением в тему лекции.

Прошедшие лекции

Михаил Тарусин. Средний класс и стратификация российского общества

Жанна Зайончковская. Миграционная ситуация современной России

Александр Аузан. Общественный договор и гражданское общество

Юрий Левада. Что может и чего не может социология

Георгий Сатаров. Социология коррупции

 

Ольга Седакова. Посредственность как социальная опасность

Алесандр Лившиц. Что ждет бизнес от власти

Евсей Гурвич. Что тормозит российскую экономику

Владимир Слипченко. К какой войне должна быть готова Россия

Владмир Каганский. Россия и регионы - преодоление советского пространства

Борис Родоман. Россия - административно-территориальный монстр

Дмитрий Орешкин. Судьба выборов в России

 

Даниил Дондурей. Террор: Война за смысл

Алексей Ханютин, Андрей Зорин “Водка. Национальный продукт № 1”

Сергей Хоружий. Духовная и культурная традиции России в их конфликтном взаимодействии

Вячеслав Глазычев “Глубинная Россия наших дней”

Михаил Блинкин и Александр Сарычев “Российские дороги и европейская цивилизация”

Андрей Зорин “История эмоций”

Алексей Левинсон “Биография и социография”

Юрий Шмидт “Судебная реформа: успехи и неудачи”

Александр Аузан “Экономические основания гражданских институтов”

Симон Кордонский “Социальная реальность современной России”

Сергей Сельянов “Сказки, сюжеты и сценарии современной России”

Виталий Найшуль “История реформ 90-х и ее уроки”

Юрий Левада “Человек советский”

Олег Генисаретский “Проект и традиция в России”

Махмут Гареев “Россия в войнах ХХ века”

Лекция Виталия Найшуля

Это будет институциональный экспромт.

Я получил сегодня приглашение выступить вместо Валерия Федоровича Абрамкина, которого я глубоко уважаю. Я хотел бы начать свою лекцию с выражения искреннего и неподдельного восхищения перед этим человеком. Возглавляемый им центр ("Центр содействия реформе уголовного правосудия" – “Полит.ру”) является просто национальным достоянием, а он сам - главный и, может быть, даже единственный специалист по праву в нашей стране, по тому, что является действительно правом, правдой, по тому, как должна работать соответствующая система - суд, система наказания и т.д. Очень жаль, что Валерия Федоровича здесь нет, но я думаю, что это когда-нибудь будет восполнено - Родина должна слышать и знать своих героев.

Теперь я, собственно, перейду к своему выступлению.

Оно, как было уже сказано, называется "Реформы. Часть вторая". Это название надо понимать в двух смыслах. Первый смысл состоит в том, что я уже рассказывал о реформах и поэтому это второй рассказ - "Реформы. Часть вторая". Второй смысл названия состоит в том, что реформы 90-х годов состоялись, и, по всей видимости, назревает что-то новое, и это будет часть вторая реформ.

Здесь надо сказать, что само слово "реформа" является не очень удачным, на мой взгляд, потому что реформа объединяет как роспуск Советского Союза, так и изменения в Налоговом кодексе. Наверное, правильнее говорить о том, что произошло в 1991 году как о революции. Тогда, соответственно, мое выступление будет иметь название "Революция. Часть вторая".

Революция. “Снова не успели?”

 

Примерно неделю назад я разговаривал с московским батюшкой и сказал ему, что, похоже, назревает новая русская революция. На что батюшка ответил: "Снова не успели?" Поэтому в первой части моего выступления хотелось бы подумать, чего, собственно, не успели. Соответственно, можно сделать паузу и в вопросах обсуждать, почему "революция". Но я сейчас как раз об этом говорить не хочу, т.е. перечислять признаки остроты ситуации, говорить о динамике ситуации. И потом, я не хотел бы "каркать". Этот процесс идет как-то своим ходом и лучше, если он будет идти медленнее, чем быстрее. Но как бы он ни шел, к этой второй фазе хорошо было бы подготовиться. Когда произошла первая фаза, выяснилось, что есть человек пятнадцать, которые достаточно логично рассуждали о рынке; людей, которые разумно рассуждали о роспуске Советского Союза - вообще было раз-два и обчелся, а, может быть, и вообще не было. Результат такой: трансформационные процессы оказались чрезвычайно тяжелыми для нашей страны, и я бы сказал, что все сделано крайне неудачно. Винить в этом некого, такая уж была ситуация. - "весна пришла неожиданно".

Давайте попытаемся раскрыть вопрос батюшки относительно того, что "не успели". Я попытаюсь набросать несколько пунктов. Мы знаем, что политическая система не работает. Это наше состояние. Мы не знаем, какая система работает. Не работала система с "декоративной" Думой, потом Думу сделали не "декоративной", а вообще каким-то хвостом власти, но она и такая тоже не работает. Какая работает - неизвестно. Мы знаем, что страна должна избавляться от наследия социализма, но не знаем, как это сделать. Когда я говорю "мы не знаем", я выражаю свою личную оценку. Я не слышал в московских кругах, на семинарах или встречах, где я присутствовал, разумных тезисов о том, как это можно сделать, или что можно сделать.

Добавим следующий пункт: мы знаем, что необходимо единство для проведения преобразований, но не знаем, как его достичь. В этом отношении я бы прокомментировал эту фразу так: были периоды, и у первого президента, и у второго, когда было похоже, что президент объединяет всю страну. Ельцин - в 1990-91 гг., и Путин - я помню его интервью "Известиям" после первого года правления, когда его спросили, что он считает самым большим достижением, и он ответил - укрепление единства страны. И это было действительно так, со всеми оговорками, которые можно сделать по этому поводу. Сейчас это снова не так.

Может быть, я еще сделаю отступление по этому поводу, чтобы этот тезис о единстве страны не звучал как просто желание чего-то хорошего. Желать этого необходимо для проведения, в частности, экономических реформ, и для достижения тех целей, которые ставятся обычно перед преобразованиями. Примера будет два: первый - это Новая Зеландия. Не все знают, что там либеральные реформы были покруче, чем в Чили, но они прошли при консенсусе населения. Вторая страна - это Эстония. Недавно вышло исследование на тему, какие страны являются наиболее свободными в экономическом отношении. Эстония занимает там четвертое место. Эта страна в течение очень короткого срока, в течение трех лет, провела все реформы и решила все проблемы, которые наша страна решает уже 13 лет, в том числе ЖКХ и прочее. Кто-то может сказать, что единство эстонской нации всегда было против кого-то, но, тем не менее, это была национальная консолидация, и это дало возможность провести реформы быстро и эффективно, хотя и болезненно, и получить в итоге одну из лучших экономико-политических систем на пространстве бывшего Советского Союза.

Страна должна модернизироваться - она до сих пор не является развитой в полной мере. Но опять - по этому поводу есть некоторые расплывчатые мнения, есть некоторые оригинальные мнения, но если есть интересные мнения, то они не разделяются всей страной. Все же, я бы сказал - мы не знаем, как. Это касается как мнений специалистов, так и распространения этого мнения в стране в целом.

Ну и, наконец, тема, которая давно навязла в зубах: Россия до сих пор - неизвестно что, непонятно, что она должна представлять собой в будущем, и непонятно, как решать те проблемы, которые решали в Эстонии или в других прибалтийских странах, или в восточно-европейских странах, которые просто произвели реституцию - в широком понимании этого слова. В России этот процесс не произошел. Россия в 1991 году сделала какой-то старт, начала стройку в пустыне, и чем это строительство должно закончиться, совершенно непонятно. Вот эти "не знаю" - они накладывают свой отпечаток.

Теперь представим себе, что может произойти дальше. Дальше может произойти потеря преемственности у власти. Это означает, что все вопросы будут поставлены заново. Хорошо отвечать на вопросы, когда в письменных столах скопилось большое количество разных идей, как это было с шестидесятническими и разного рода другими идеями, которые подошли к 91-му году. А если эти письменные столы пусты, то тогда возникает совершенно другая общественно-политическая ситуация. И через нее придется прорываться.

Я хотел бы добавить еще две-три вещи, которые относятся не к текущему моменту, а отражают какие-то долгосрочные проблемы. Эти проблемы тоже будут висеть на шее выбора, который придется делать в будущем. Какое бы мы государство ни строили в результате нового слома, его придется строить в условиях низкой государственной культуры. Надо сказать, что 13-14 лет не были в полной мере использованы, чтобы эту слабость как-либо существенно преодолеть. Это первое.

Второе: государство снова придется возводить в условиях отсутствия развитого общественно-политического языка, а это означает, что не решены будут две проблемы: коммуникативная, т.е. людям будет трудно договариваться друг с другом, и когнитивная, потому что язык означает, что у нас есть какая-то модель, есть термины, есть понятия, которые являются общими для нас, которыми мы можем оперировать в государственном строительстве.

Ну и, наконец, среди других негативных факторов, с которыми мы будем сталкиваться – общественная мораль, тут она уже становится притчей во языцех. Наверное, лучше всего этот тезис может подтвердить или прояснить анекдот брежневских времен. Когда самолет был сбит над Африкой, и местное племя решило съесть пассажиров, каждому из них была предоставлена возможность что-то сделать перед смертью: француз попросил туземочку, немец попросил пива, русский попросил сказать речь. Он спросил: “У вас революция была?” - “Нет”. “Коллективизация была?” - “Нет”. “Индустриализация была?” - “Нет”. “Спутник в космос запускали?” - “Нет”. Я думаю, сейчас еще можно добавить: “Приватизация была?” - “Нет”. “Так чего же вы, ребята, так озверели?!”

“Что делать, когда ничего нет”

 

И вот это то, с чем мы попадем на вход. И с этим наследием мы окажемся в достаточно острой ситуации. Возникает вопрос: "Что же делать, когда ничего нет?"

Если проблема есть, а рецептов нет, то, по всей видимости, придется залезать в долги к будущему. Все вещи, о которых я говорил, невозможно генерировать в короткий срок. Хорошо было бы, если бы это все тянулось долгое время, тогда за это время можно было бы что-то более-менее основательное сделать.

Залезать в долги – это значит, что придется обещать. И вот один из важных вопросов - что именно придется обещать? Потому что эти обещания определят вектор дальнейшего политического развития.

Мне кажется, есть три идейных тезиса, которые всплывут в этой трансформации. Лозунгом революции 1991-го года была свобода. Лозунгом грядущей перемены, по всей видимости, будет справедливость - это является самым большим дефицитом.

Вторым большим дефицитом является то, что на уголовном языке называется "пропиской". Новый порядок породил изменение социальных ролей - появились такие люди, которые называются "бизнесмены" или "предприниматели", но они совершенно не вписаны в социальную структуру. Социальная "прописка" - это то, что придется делать. Я бы назвал это принудительной социализацией.

Третий пункт можно кратко сформулировать как "рынок для всех".

Свобода торговли в самом начале экономических реформ была одним из небольших действий в отношении всех. Сейчас ситуация такая: есть некоторое количество людей, которые научились оперировать в очень сложных правилах, остающихся враждебными большинству населения. Их производительность определяется их зарплатой, а поскольку национальный доход - это просто сумма зарплат, то это означает, что 80% населения просто-напросто не работает. "80% армии не участвует в боевых действиях". Это положение нетерпимо во всех отношениях.

Рынок оставил за бортом огромное количество людей. Рынок я имею в виду в широком смысле - есть врачи, учителя, преподаватели вузов - они работают или не работают? Если работают, то почему ничего не получают? Если не работают, то давайте закроем все это. Или надо их либерализовать, или не надо? В общем, все это оставил предыдущий режим как такие темные пятна. То, что сейчас функционирует - это рынок не для всех, это рынок для какой-то части. И это положение нетерпимо.

Болезни придется лечить, но лечение пока не может быть произведено. Могут быть даны какие-то обещания, но, чтобы обещать на будущее, должны быть предложены такие рецепты, которые бы народ принял всем сердцем, потому что доказать их невозможно. За этим должны стоять слова, которые были бы понятны на уровне ощущений, а не на уровне логических конструкций, а также ссылок на Запад, что мы будем копировать, или не будем копировать (такие разговоры – в пустое пространство).

Обычно все наши болезни характеризуются как "переходный период", говорят, что "мы отстали от Запада на 150 лет и поэтому должны терпеть", или "у нас всегда воровали". Мне кажется, что отбиваться дальше такими фразами будет уже нельзя.

Теперь я кратко перечислю все "беды", для которых нужно уметь находить правильные ответы. Это

  • налоги,
  • приватизация,
  • реституция,
  • суд,
  • образование,
  • здравоохранение,
  • наука - в том числе высокие технологии и
  • территориальное устройство от земель и губерний до Татарстана и Чечни.

Я думаю, что ни от одного их этих вопросов нельзя будет уклониться. И опять же, нельзя будет сказать, что у нас нет по этому поводу мыслей, и нельзя будет отделаться каким-то штампом, которым оперировали последние 13-14 лет.

Что такое социальная “прописка”

 

Я бы закончил следующим разделом. Я говорил о "прописке", и я хотел бы подробнее сказать о том, в чем она должна заключаться и из чего состоять. "Прописка" означает то, что приходится делать вещи, которые неприятны, ради того, чтобы вписаться в социум. Мне кажется, можно говорить о двух частях: то, что касается элиты, включая не только деловую, но и научную, интеллектуальную элиту, и то, что касается народа.

Первый пункт я бы обозначил так: придется смириться. Смириться с тем, что у народа есть господствующая религия, и она должна лежать в основе его мировоззрения и, следовательно, в основе мировоззрения государства. То же самое касается религий других народов, с той разницей, что у них другой статус. Кстати, по этому поводу я хочу сказать, что наши западники делают такую выборочную селекцию. Они знают, что именно такое положение занимает религия во всех западных странах, но для нашей страны они делают исключение. Мне обычно задают вопрос - а что же атеизм? Но атеизм - не государственная идеология, а дело каждого отдельного индивида. Я не думаю, что это может быть положено в основу коллективного мировоззрения.

Вторая вещь - и это тоже некоторое переключение - у страны 1000-летняя история, история не только ошибок, но и славы. И будущее должно мыслиться не как строительство в пустыне, а как продолжение этой истории. И это требование особенно относится к элите - знать историю, дышать ей. Это в своем роде необходимое качество для принадлежности к элите. Это то же, что и передача навыков в любом социуме.

Вот с этим связаны два пункта. Есть два бесплодных направления мысли, которые уже два века занимают место на политической и интеллектуальной сценах, но не произвели продукта, и это очень хорошо стало ясно в 90-х гг. Раньше они все время говорили, что им мешает власть. Власть в 90-е гг. заглатывала любые интеллектуальные конструкции. Вот эти два направления мысли - это западничество и почвенничество. Оказалось, что западники не знают Запада, а почвенники не знают “почвы”. От этих комплексов надо отказаться как от интеллектуального мечтательства, и вот это тоже тяжелые вещи, связанные с изменениями в интеллектуальной сфере.

Ну а если говорить о поведенческой сфере, то здесь одна из главных задач - "прописать" новые профессии, в первую очередь - так называемых бизнесменов. Быть в социуме означает, что вы должны, должны всей стране в целом и местным сообществам – в частности. Должны и материально, организационными усилиями, и своим поведением. И все должны в этом отчитываться, и за это получать права, в том числе народную любовь.

Есть такая пословица у Даля: "народ как туча, в грозу все выйдет". Но, несмотря на эту пословицу, высшая часть общества всегда на этом деле обжигается. В частности, в начале XX века и в 1917 году на этом обожглась очень качественная элита. Мне кажется, что поговорка "мажу маслом бутерброд – сразу мысля, как народ" - должна быть в головах у людей.

Все, что я сказал, может показаться просто набором благих пожеланий. На вопросы по этому поводу я могу ответить, частично на них отвечает статья "Строение элиты" на сайте “Полит.ру”. Там показано, что есть механизмы, которые позволяют воздействовать на элиту не увещеваниями. Грубо говоря, можно было проводить всякие широкомасштабные экономические эксперименты и реформы, а вот когда Гайдар освободил цены, никому не нужно было объяснять, что идет реформа - каждый сам почувствовал это на своем кармане, в своей голове и так далее. Я хочу сказать, что в формировании социума тоже есть механизмы, которые позволяют осуществлять это так же, как осуществил освобождение цен Гайдар.

Вторая часть разговора о "прописке" касается народа. Это не менее сложный вопрос, потому что народ надо снова научить трудиться, к чему он не имеет склонности, самовоспроизводиться, к чему он не имеет склонности, самообслуживаться, к чему он не имеет склонности. Надо научить не рассматривать обыденный способ жизни как норму, а воспринимать как норму что-то более высокое, в том числе, например, религиозные нормы. Опять же, для того, чтобы это сделать, существуют форсированные механизмы и, по всей видимости, их придется задействовать для решения проблемы социализации.

Это был такой институциональный экспромт. Я буду рад ответить на вопросы. Самое благодарное занятие - рассказывать о том, что было. Труднее рассказывать о том, что есть. Самое неблагодарное занятие - это делать выкладки вперед. Я нарисовал некоторую картинку и постараюсь подпереть ее некоторыми аналитическими рассуждениями в ответ на вопросы, которые, наверное, последуют.

Вопросы и обсуждение

Участвуют: Виталий Найшкль (лектор), Виталий Лейбин (ведущий), Антон Плетенев, Елена Гусева, Алексей Чадаев (“Русский Журнал”), Борис Долгин (“Полит.ру”), Глеб Павловский (“Фонд эффективной политики”) и др.

 

Лейбин: Несколько реформистских тем (регионы, здравоохранение, образование и еще какие-то) вроде бы на повестке дня. Трудно понять ваш текст, если не произвести критику этой повестки. Чем недостаточно то, как это сейчас обсуждается?

Найшуль: Все эти реформы бесплодны - если кратко выдавать оценку. Можно это доказывать разными способами, но, в частности, можно спросить у аудитории, слышал ли кто-нибудь хоть одну содержательную идею относительно того, что делать в этих сферах. Думаю, ответ будет отрицательным. В 1971-м году я закончил мехмат и распределился в институт при Госплане, так что с имитацией реформистской деятельности я знаком очень давно.

Это имитация реформистской деятельности - когда проблема есть и очевидно, что надо что-то делать, но нет подходов, нет механизмов реализации и даже непонятно, что, собственно, надо сделать - с образованием, здравоохранением и т.д. Понятно, что они чахнут в этих условиях, но непонятно, что с ними делать. Вот такой будет ответ. Теперь, когда я говорю, что они должны быть отреформированы, это означает… Если профессор МГУ получает зарплату, например, 3000 долларов – это означает, что МГУ отреформировано. Это, конечно, не единственный критерий , но признак, это. В сфере здравоохранения это означало бы, что произошла структуризация на плохих и хороших врачей, и хорошие врачи занимают то высокое положение, которое им и полагается. Если не играть в игрушки по поводу этих вещей, а требовать, чтобы армия стреляла, медицина - лечила, наука - производила результаты мирового класса, наукоемкие отрасли конкурировали с Силиконовой долиной - то тогда сразу становится ясно, что ничего этого нет и не предвидится.

Сиглов: Во время своего выступления вы несколько раз употребили местоимение "мы": “мы делали”, “мы реформировали”. У меня вопрос: отождествляете ли вы себя с властью? Второй вопрос. Вы окончили мехмат, проходили ли вы системный анализ? И почему в своем выступлении вы ни разу не упомянули такую вещь, как то, что у нас власть безответственна перед кем бы то ни было, а без того, что первое лицо отвечает за свои деяния или свое бездействие - оно может делать все, что угодно. А что оно хочет делать - мы видим, когда у нас делается все, чтобы население сокращалось, а вовсе не развивалась страна.

Найшуль: Об идентификации с властью. Я думаю, что отсутствие идентификации с властью является иллюзией. Это же социум - алкоголик, бомж, ученый или бюрократ - это все члены одного социума. Это наша власть, ваша власть, она является нашей симметрией во многих отношениях, она адаптивна к нам. Когда я говорю "мы", я имею в виду всех вместе, я считаю, что разделение является иллюзорным. Что касается безответственности - это сильный тезис, если бы власть действительно была безответственной, страна бы рассыпалась. Знаете, как в 80-е говорили: "У нас экономика не работает". А я говорил: "А вы в магазине хлеб покупаете? - Значит, работает". Она плохо работает – это другое дело. Ответственность власти, или первого лица - она ослаблена, неэффективна - да, это так. Но это та ситуация, в которой мы находимся, это свидетельство слабости нашей политической системы.

Вопрос из зала: В конце своего выступления вы упомянули форсированные методы социальной "прописки". Что вы имеете в виду под этим?

Найшуль: Для элиты и для народа существуют разные форсированные методы. Вас про кого больше интересует? Про народ? Хорошо. Ну вот есть, допустим, проблема рождаемости. С одной стороны - проблема рождаемости, с другой стороны - проблема пенсий. Предприниматели жалуются, что их единым социальным налогом душат. Кроме того, у этой проблемы есть еще моральное измерение. Все традиционные религии стонут по поводу разрушения семьи, потому что в любой религии семья - это следующая ценность после бога и церкви. Говорят, что эту проблему надо решать выдачей пособий, но мировой опыт показывает, что это неэффективно. Но есть и эффективный способ: чтобы молодые люди, вступающие в трудоспособный возраст, т.е. достигшие совершеннолетия, знали, что пенсий нет и не будет. И здесь уже социальное поведение становится другим. Очевидно, что старость придется как-то проводить и придется что-то сберегать на нее: либо скопить капитал, но в этом случае у экономики должны быть инструменты повышенной сохранности, либо рожать детей, чтобы они потом содержали родителей. Оба эти занятия чрезвычайно полезны для страны.

Это одна из иллюстраций к некоторой "правке" народа. Все проблемы решаются очень тяжело, с большим напряжением народных сил. Вот такая картинка. Я могу в других областях дать иллюстрации, но, думаю, эта иллюстрация и так уже достаточно напугала слушателей. Вот, у отсутствующего сегодня Валерия Абрамкина есть главный тезис относительно того, как решить нашу проблему с уголовным преследованием. Тезис такой: вернуть тюрьмы народу. Сейчас народ заинтересован в том, чтобы сажать людей на длительные сроке и отправлять их как можно дальше, в надежде на то, что "сидеть буду не я, а кто-то другой". Это такой заказ, который приводит к огромного количеству заключенных и к той системе наказания, которая существует у нас.

Валерий Абрамкин говорит, что надо вернуть тюрьмы народу. Что это значит? Вот есть город, есть тюрьма. Вы сажаете, допустим, ребенка за кражу курицы, и все время, пока он там сидит, обеспечиваете его. Когда он выйдет, он не куда-то в Сибирь едет, он выходит обратно к вам, на вашу улицу. Тем самым обеспечивается обратная связь. Один священник, который работает с заключенными, сказал, что идея правильная, надо вернуть тюрьмы народу, но надо еще вернуть народ Богу, потому что иначе он у вас тюрьмы не возьмет Это специфика проблем, которые надо решать, но не только в институциональном или техническом ключе, как делают с монетизацией льгот, а одновременно и в нравственном ключе, о чем и говорил священник.

Антон Плетенев, студент: Вы сказали, что реформаторы должны убедить народ в правильности преобразований. А каким языком политикам следует говорить с народом? Эффективным в общении с народом оказывался популистский язык. Жириновский разговаривал на этом языке, Путин тоже грешил. На экономическом языке с народом тяжело получалось говорить. Монетизация льгот - характерный пример, когда оказывается противодействие. Народ чего-то не понял, как-то начал противодействовать. Каким языком говорить, как убеждать?

Найшуль: К сожалению, можно сказать, что этого языка нет. Доказательство этому - за 12 лет пребывания у власти оба президента ни разу не обращались к народу, не рассказывали, в каком положении находится страна и что они собираются делать. Есть технический язык, который крайне непригоден для того, чтобы поднимать в народе какие-то нравственные чувства. Я об этом говорил - низкая государственная культура и отсутствие общественно-политического языка будут существенным элементом, затрудняющим эти преобразования.

Вопрос из зала: У меня два вопроса, оба касаются понятия "прописки", центрального, как мне показалось, в вашем выступлении. Понятие "прописки" на предложенном языке начинает обретать новые смыслы. Первый вопрос: вы говорили о необходимости "прописывать" новые профессии как об одной из главных будущих задач. А вам не кажется, что, если они не прописались, то они социальной структуре не нужны и "прописывать" их не нужно, пусть сами решают свои проблемы? Второй вопрос такой: если все же надо, то вот известно, что в сообществах, термин которых вы используете, нет кодифицирующих текстов, которые описывали бы процедуру "прописки". Они есть в текстах исследователей, занимающихся этими вопросами. Вы, говоря о необходимости иррационального ответа на вызовы, навязываете дальше совершенно рациональную модель. В этом есть некое противоречие, нормальное для интеллектуалистской утопии, которую вы описали. Это не важно. Интересен субъект говорения: кто придумывает, как это делается? Кто придумывает, куда бить табуреткой, чтобы "прописать"?

Найшуль: На последний вопрос легче всего ответить. Я на предыдущей лекции говорил, что власть все предложения складывает в стопочку, причем все новые предложения подкладывает вниз. А потом последовательно, иногда, я бы даже сказал, с идиотской последовательностью, снимает листочек за листочком и запускает соответствующую кампанию. Вы можете посмотреть это на примере того, что происходило, например, во времена Горбачева. Одна за другой шли кампании, которые прямо противоречили друг другу. Нетрудовые доходы и закон о кооперации, например. Просто никакой общей идеи не было. И слава богу, что власть таких общих идей не имеет, а если эти общие идеи и должны быть, то они должны носить весьма абстрактный характер. Говорить о том, что она будет осуществлять - она будет осуществлять то, что окажется конструктивным - с какой-то точки зрения.

Теперь относительно "сами решат". Есть проблемы, которые сами решаются, а есть проблемы, которые сами не решаются. Например, язык существует - он сам выговаривается, а литературный язык сам не создается. Известно, что для этого существуют специально обученные люди, которые, например, осуществляют разведение синонимов, пишут словари.

До какого-то предела спонтанные процессы решают проблемы общественной самоорганизации, а дальше - не решают. Кстати, Валерий Федорович Абрамкин написал книгу, о том, как выжить в тюрьме. Где-то спустя три года один французский исследователь обнаружил, что в сибирских тюрьмах уголовники руководствуются в своих разборках книжкой какого-то Абрамкина, что для исследователя было весьма удивительно. Фактически, Абрамкин здесь выполнил ту роль, которую выполняют вообще кодификаторы в отношении норм языка и т.д. Ну, вот, делается это, после чего становится гораздо лучше и гораздо удобнее.

Вообще, мое выступление не является попыткой навязать стране какие-то рецепты и действия в условиях будущих пертурбаций. У меня совершенно другая цель, я говорил об этом в начале. Идея, что преемственность с 1991 и последующими годами - она обрывается, дальше наступает новшество. И вот мне очень не хотелось бы, чтобы это новшество было встречено так же неподготовлено, как и новшество 1991-го года. Если уж Советский Союз распадается, то можно было его "распадать" чуть-чуть поэффективнее. Поэтому, если по каждой из этих проблем, о которых я говорил, появился бы еще десяток проработанных точек зрения - это было бы счастье. Просто есть проблемы, и лучше, если они будут заранее прорабатываться, если даже до момента их реализации остается не так много времени.

Алексей Чадаев: Вы развернули довольно масштабную программу необходимых преобразований, в самых разных сферах, при этом долженствующих быть осуществленными самыми разными субъектами. Например, реформа в сфере здравоохранения или образования должна быть осуществлена, в первую очередь, государством, а вещи вроде "прописки" - это совершенно точная адресация к обществу и культуре, т.е. это такие вещи, где начальство или очень слабо, или вовсе бессильно. Вопрос у меня о субъекте (так в выступлении, вероятно, имеется в виду объект послания, который по ходу речи превращается в субъекта реформирования – “Полит.ру”) вашего послания: кто для вас преимущественный, приоритетный субъект? Это старая власть, которая производит преобразования, чтобы не допустить революции? Это грядущая новая революционная власть, которая сталкивается с этими проблемами наследия? Или это какая-то политическая сила, которая должна выдвинуть новую позитивную программу ? Вот какой из этих субъектов, или может, какой-то другой, для вас как для идеолога или автора программ более приоритетен?

Найшуль: Если говорить реалистично, то никто. Т.е. на самом деле за это никто не возьмется. Если кто-то возьмется - то слава богу, кто бы это ни был. Ни государство, ни общество, ни деловая элита - никто не хочет заниматься вещами, актуальность которых превышает год, полтора или больше. Так что проблемы выбора не стоит. Такой будет ответ на этот вопрос.

Чадаев: Мне показалось, что если есть мощное реформистское содержание, то оно не сможет жить в культуре без субъекта.

Найшуль: Я полностью с этим согласен, но у меня нет прогноза в отношении того, кто это осуществит. Надо просто подумать, вспомнить, как это было, какие-то группы, которые не очень далеко от власти находятся, всегда будут задействованы, в самой власти могут быть какие-то лица. В общем, историю российских реформ можно поднять и посмотреть, кто этим в основном занимался.

Меня всегда удивляло то, что люди, собравшиеся на одной территории с бору по сосенке (я имею в виду США) имеют поразительную способность к самоорганизации, а люди, живущие долгое время в условиях одной культуры, этой способности не обнаруживают, даже когда припекает.

Борис Долгин, “Полит.ру”: В том, что прозвучало, мне видится некоторое лукавство. Во-первых, было сказано, что наши элиты вполне смиряются или не хотят видеть, что в других странах некоторая господствующая, базовая религия присутствует, а у нас почему-то не хотят этого; было сказано о том, что необходимо, чтобы встроились элиты в 1000-летнюю историю. Это все замечательно, но, относительно первой части - это просто не совсем правда. В том смысле, что текущая тенденция европейская ровно противоположная. Я хочу напомнить о невключении тезиса о христианских корнях в Европейскую конституцию, я хочу напомнить о текущем, вызвавшем нарекание Папы, движении даже вполне католической Испании к светскому государству, я хочу напомнить об известном законе Франции и так далее. Более того, религиозные руководители, вполне информированные, я подозреваю, сетуют на то, что достаточно существенная часть общества внерелигиозна.

Нет, я не хочу сказать, что так было на любом этапе и, конечно, можно выдать некий контраргумент о том, что вот-де, на неком переходном этапе это было бы необходимо, но это другой и спорный вопрос, понятно, что здесь не надо апеллировать к текущему опыту западных стран.

Второе - то, что касается 1000-летней истории. Понятно, что каждый проект, какой угодно - культурный, экономический, вообще - культурный в широком смысле... находит себе что-то и в отечественной истории. Есть классическая мысль Лотмана о том, что каждое течение создает себе родословную, формирует ряд предшественников.

При этом ничего страшного нет и в том, что, например, Великая Французская революция в какой-то момент отказалась от старого летоисчисления - их потом поправили. Да, на каком-то этапе отката, какие-то достижения взяв. Это совершенно закономерный процесс, что какие-то общественные течения больше акцентируют опору на опыт, какие-то – меньше. Само по себе это не рецепт "прописки".

Насчет бизнеса. Прозвучала мысль о том, что для того, чтобы народ полюбил, необходимо представителям бизнеса в большей степени осознать, что они должны, подарить свой организаторский талант, свои какие-то навыки, и так далее. Но вот тут, может быть, я не совсем правильно понял? Если речь идет о том, чтобы сделать максимум для того, чтобы максимум населения оказался интегрирован в рыночную экономику - да, я понимаю эту мысль, потому что в ситуации, когда человек в нее интегрирован, он вряд ли выйдет на улицу с тем, чтобы против нее протестовать. Он тогда может против мелких вещей протестовать - против конкретно уровня зарплаты и так далее. Если же речь идет о социальной ответственности другого рода – о том, что необходимо максимум всего давать обществу не в качестве, условно говоря, менеджеров, а в виде подарков от частных лиц, то этот тезис кажется мне глубоко ошибочным. Не полюбят никогда. До тех пор, пока сами не войдут в эту структуру. Был такой фильм у Бунюэля “Виридиана”, если я не ошибаюсь. Я думаю, не надо напоминать что именно сделали с женщиной-благотворительницей, содержавшей больницу. И это совершенно нормально, это не то что народ какой-то неправильный. Это естественный процесс – благотворительность в каком-то конкретном случае может помогать, но она не меняет сознания. Да, потом, когда люди уже интегрированы в современную экономику, для достройки легенды, конечно, нужна и социальная отчетность бизнеса, и так далее. Но это не решение задачи “прописки”.

Найшуль: Значит, первый вопрос по религии, второй по истории, третий по социализации бизнеса. Я сейчас постараюсь кратко на все три вопроса ответить.

Первый вопрос. Относительно религиозных тенденций в западных странах. Если говорить кратко, то я скажу так. Главная разница в следующем: наше население является разочарованными советскими людьми, а население западноевропейских стран является разочарованными христианами. И это принципиальная разница. Люди концептуализированы определенным образом, а потом, столкнувшись с жизнью, они начинают считать немножко по-другому. Это примерно то же самое, как маленькой девочке говорят - ты, доченька, выйдешь замуж, у тебя будут дети и так далее. А потом оказывается, что она не один раз вышла замуж, и еще что-то - жизнь оказывается сложнее. Но первичная концептуализация идет вокруг семьи. Вся их система построена вокруг этой концептуализации. Поэтому какие у них сейчас тенденции - это в каком-то смысле для стран с такой, скажем, устоявшейся государственностью, вообще не имеет значения.

С другой стороны, можно посмотреть на страну, которая является мотором западного мира, я имею в виду США. В 80-е годы я смотрел статистику, процент тех, кто объявляет себя неверующим в бога, составляет у них 9%. Это, кажется, самая верующая страна после Индии, если мне память не изменяет. Надо понимать, и вы сами об этом говорили, что их государственность строилась с большим использованием этого средства.

Наша государственность - шаткая. Ее надо строить. Поэтому, если ее собираются строить с религиями, которые выполняют роль досуговых учреждений, вроде театров и кружков, то, на мой взгляд, ничего не получится. Получится бесконечный эксперимент типа монетизации льгот, который показывает, что резать по живому народ невозможно. Это первое.

Теперь в отношении истории. Я бы сказал, что здесь как опыт других стран очень хорошо идет Франция, которая уже упоминалась. Но если мы хотим иметь еще три-четыре революции, то тогда мы можем с этим делом не спешить. Это вопрос о преемственности. Взяли в 91-м году и ввели правила игры. Теперь можно в 2008, или в 2007 взять и ввести новые правила игры. А что этому мешает? В 91-м году пришли и сказали, что мы неправильно жили. Оказывается, если посмотреть вокруг, то в Китае, Тайване, США люди живут по-другому, почему бы нам не сделать так? Теперь можно в следующий срок прийти с любыми другими доводами и произвести реконструкцию, главное, чтобы желающие были.

От этого спасает то, что человек осознает себя кем-то, есть традиция, в рамках которой он развивается. Теперь вопрос о спонтанности. На мой взгляд, вот этот период выбрал резервы спонтанности. Все, что можно было сделать спонтанно - сделано. Адаптация спонтанная - достигнута. К истории адаптация спонтанная - достигнута. Непонятно, с чего это дальше произойдет дополнительная адаптация к спонтанности, адаптация к прошлому.

Ну и в отношении бизнеса. Есть такая социальная роль, которая в нашей культуре прописана. Например, мать. Известно, что должна делать мать - кормить, одевать, заботиться. Я хочу сказать, что существует подобный образец по отношению к действиям первого лица государства. При всех дисфункциях, которые возникают время от времени, действия первого лица страны очень сильно прописаны в культуре. Президент должен - всем. Так же как и мать должна - всем. Теперь - бизнесмен. Кому он должен? Я не знаю, кому он должен. Должен он кому-то? Не должен. По всей видимости, это искусственная позиция, и ролевой функции такой в русской культуре нет и, соответственно, он не "прописан". Поэтому речь не идет о том, чтобы составить список его должностных обязанностей. А речь идет о том, что наличие такой ролевой функции, вставленности в культуру, с одной стороны означает наличие обязанностей, с другой стороны - наличие прав.

Ну вот, собственно говоря, краткие ответы на вопросы.

Глеб Павловский: Виталий, у меня вопрос. Ты говоришь, что политическая система не работает. А какая-то работает? Какая-то может работать? Или этот вопрос ты оставляешь в стороне? Не пора ли ставить вопросы так, чтобы получить ответ или, по крайней мере, сохранить шанс на получение однозначного ответа? Ведь ты же сам говоришь, что любая политическая система будет строиться в условиях низкой государственной культуры. Низкий уровень государственной культуры предполагает невозможность достижения единства какими-то рациональными средствами.

Ты говоришь, что условием реформы является единство. Я совершенно с этим не согласен, потому что это просто не так. Я наблюдал, как для достижения, собственно говоря, единства и согласия прекрасно годится односторонность. Я наблюдал в Киеве, как формируется форсированная односторонность, единственная задача в том, чтобы она была морально понятна. Есть некое противоречие в том, что ты формулируешь вещи, которые по сути своей являются элементами программирования определенной технологии, определенного политического действия, но пытаешься представить их как некую рефлексию по поводу чего-нибудь.

И я совершенно не согласен с тем, что главным лозунгом в 91-м году была свобода, там доминировали идеи правильности, единого пути, справедливости.

И второе: в твоей тройке, мне кажется, пропущен все-таки элемент знания. Любое вменяемое государство должно быть основано на знании. Отсутствие возможности сформулировать обязательные суждения, которые нельзя просто проигнорировать, так же, как в науке, - отсутствие этой возможности делает бессмысленными любые разговоры.

Найшуль: Глеб, ответ на самом деле простой. Я сказал одну вещь в самом начале, что на самом деле в этой заварухе не удастся действовать позитивно, можно будет только давать позитивные рецепты, т.е. торговать фьючерсами, потому что наличествующего ничего нет. И, соответственно, слабость государственной культуры превращается в торговлю тезисом-фьючерсом о том, что мы ее изменим. С остальным я почти согласен. В отношении свободы и справедливости - я думаю, что здесь надо быть аккуратным, потому что термин "свобода" лежал не на поверхности, не был вербализован, на мой взгляд, и термин "справедливость", я думаю, тоже не будет вербализован. Но я думаю что это - самая болезненная точка нынешней ситуации, и эта болезненность требует разрешения.

Елена Гусева: Я хочу выразить свое мнение насчет единства. В каждом из нас есть личный вектор и общественный. То есть моя самореализация, выживаемость лично меня одной, и моя самореализация и выживаемость в некой социальной группе. Вот, пока у каждого из нас личный вектор будет больше и направлен только на себя, единства не сложится, но если в каждом из нас общественный вектор будет больше, то сложится некий общий вектор на выживаемость, самореализацию и так далее.

Найшуль: Я не стану возражать и даже комментировать. Да, я думаю, общественного вектора явно не хватает.

Лейбин: Я постараюсь зафиксировать момент противоречия с некоторой либеральной позицией, которая возникла. Боря поставил под сомнение, что историческое самоопределение и апелляция к культуре может быть первым ресурсом в строительстве страны. Другие ресурсы могут быть важнее? Интересно узнать, какие.

Долгин: Историческое самоопределение - это не ресурс вообще. В смысле – не ресурс, который может быть присвоен какой-либо одной стороной. С историей можно работать как угодно. Если вернуться к начавшейся дискуссии, то нельзя говорить, что вот есть то единое, на что надо опираться. Единого нет. Обращение к традиции не спасает от каких бы то ни было разногласий. Любая точка зрения может быть обоснована чем-нибудь, найденным в традиции. Нет никакой позиции, которая не могла бы себе выстроить генеалогию, традицию собственной позиции. Любое новое общественное течение в любой стране всегда находит себе предшественника.

Найшуль: Я хочу сделать комментарий, который лежит, мне кажется, под нашей дискуссией, в отношении религии и исторического наследия. Есть такой старый анекдот: генерал обходит солдат и спрашивает: "Солнце вертится вокруг Земли, или Земля вокруг Солнца?" В строю выдают и первый ответ, и второй. Закончив обход, генерал говорит: "мне, в общем-то, все равно, что вокруг чего вращается, но во всем должно быть единообразие".

Так вот, есть такая вещь, которая является организационным ресурсом. Есть буквари. Сообщение азбучных истин. Эти азбучные истины сообщаются для того, чтобы образовывать исходный базисный код, на основании которого можно вести объединение. И отсюда вытекает та острая полемика, которая есть в отношении учебников, особенно учебников истории. Просто это не учебники науки, в некотором смысле, это первичные концептуализаторы.

Я хотел бы процитировать очень известного либерального экономиста, который, рассуждая на тему "можно или нельзя передавать образование в частные руки", говорил, что для того, чтобы в США был melting pot (плавильный котел – “Полит.ру”), важно, что образование было государственным. Детям говорили: кто самый великий поэт? Пушкин. Лисица что сделала с вороной? Украла сыр. И так далее, и тому подобное. Это та вещь, которую знают все. И с этой точки зрения мы имеем разные совершенно вещи.

То, что касается интеллектуальных поисков и предложения об изменении этого кода - это одна вещь. Другая вещь - идея, которая кажется мне крайне неудачной и которая ни к чему хорошему в государственном строительстве не приведет. Это идея того, что на самом деле этого кода общего нет, и лучше, когда его нет.

Как математик по образованию, я хочу сказать, что вы, в большинстве своем не математики по образованию, учили в школе таблицу умножения. Таблица умножения основана на аксиоматике арифметики. Этого даже на мехмате МГУ не проходят. Вы вот думаете, что 3*3=9, но не знаете, так ли это и почему так. Но, тем не менее, это сообщается всем. Если человеку хочется узнать, действительно ли 3*3=9 и почему так, он углубляется.

Страна оказалась без этого общего кода. Здесь я хотел бы сделать вставку. Я как-то присутствовал на совещании, где были директора детских домов. Они сказали, что у них возникает проблема, как детей учить, что такое Россия? В обычных школах эта проблема не возникает, а у них возникает. Потому что мы как воспринимаем? Мама, папа, что они говорят и так далее, - все это в нас просачивается. Что такое Советский Союз был - объясняли. А что такое Россия - неизвестно. И они не знают, чему научить детей, которые живут в этом ограниченном пространстве. Вот это проблема общего кода. Поэтому когда я сказал, что "прописка" - на мой взгляд, эта "прописка" очень болезненная, в том числе для интеллектуального сообщества.

Прописка для бизнесмена состоит в том, что он сейчас говорит "А что я? Я никому не должен". И представление о том, что он должен, является уже "пропиской". А что именно он должен - это уже другие детали. Те пункты, которые я перечислял - это те вещи, где себе придется наступать на мозоль.

Долгин: Все-таки очень важно достаточно четко и корректно учить: 2*2=4 - это истина или это удобный инструмент. Т.е., если мы пытаемся для интеллектуальных поисков оставлять возможность творчества, а вообще-то всех учить единому коду, то это, по-моему, - откровенная манипуляция.

Найшуль: Да, манипуляция.

Долгин: Я бы предложил попробовать быть честнее. Что касается того, какими ресурсами еще можно пользоваться, кроме прошлого – как уже было сказано, брать кусочки будущего. Это будет соревнование разных программ, соревнование проектов будущего.

У меня был маленький вопрос, совершенно технический. Вы привели замечательный пример работы с высказыванием о том, что экономика-де не работает. Критерием стало - "вы можете пойти в магазин и купить там хлеб, значит, как-то, но работает". В начале лекции прозвучал тезис, к которому уже отнесся Глеб Олегович, - тезис о том, что у нас не работает политическая система. Нельзя ли какой-нибудь пример, критерий, по которому можно было бы сказать, правда это или нет?

Найшуль: Я прошу прощения, конечно, это двусмысленное высказывание. Конечно же, политическая система работает. И, конечно, у нас есть общественно-политический язык. И, конечно, у нас есть социальная "прописанность" бизнеса. Просто все, о чем я говорил со знаком "минус", не отвечает тем требованиям, которые надо ставить перед обществом, государством и так далее. А так - все есть, конечно.

Долгин: “Надо” из какой позиции?

Найшуль: Я бы сказал, что из самых разных позиций. Например, если есть автомобиль, у которого то руль отваливается, то колесо не идет - надо его починить. Вот из каких позиций?

Долгин: В примере с автомобилем понятно, из каких позиций – функционирования автомобиля. А в случае с государством?

Найшуль: Из позиций функционирования социума и государства.

Долгин: Но они же и так функционируют?

Найшуль: Ну, автомобиль тоже ездит, понимаете? Только руль иногда отваливается.

Лейбин: Мне показалось, что про позицию было, когда была первая фраза про революцию.

Павловский: Я могу привести простой пример исторического суждения, которое является не только политическим, но конституционным фактом. Страна или группа политиков, лидирующих в стране, могут заявить, что такой-то период, скажем, с 1948 года по 1988 год, является - в правовом смысле - несуществующим. Это решение делается вот так: фиксируется на бумаге, становится законом, а после этого вся страна начинает думать, что делать. Это и есть способ форсированного принуждения, или, если перевести на русский язык, который любит Виталий Найшуль, - острастки и вразумления. Люди начинают думать, каким образом мы можем вернуться к правовому контексту Чехословакии 1948-го года, а то и к более ранним нормам, и выстраивать политическую и государственную практику на основе признания тезиса о "несуществовании" периода 1948-1988 в правовом отношении.

Ничто не мешало в России в 1991-м году сделать то же самое – сказать, что весь период от 1917 до 1991 в правовом отношении не существует. А теперь давайте думать, какие еще должен был принять решения Верховный Совет РСФСР, для того, чтобы развернуть это в систему учредительных и всех остальных законов.

Это просто упущенная возможность, я, надо сказать, боролся против нее тогда, а в Вашингтоне мне совершенно определенно говорили: "Да вы с ума сошли! Какое возвращение к России? Даже само слово неправильное - Россия. А кто будет платить долги? Долги записаны на СССР, а какая такая Россия? Россия долгов не имеет, кроме царских". Отсюда возникает идея правопреемства, которая, между прочим, не признается ни властвующей элитой реальной, ни оппозиционной элитой, потому что тут нужен анализ того, что такое право, что такое советское право, какие нагрузки на себе оно несет, в том числе долги, которыми обременено наследие Советского Союза.

Вообще говоря, мы долги должны платить не только МВФ, но и собственным гражданам. Они же не платятся, никто, насколько я знаю, ни в либеральной, ни в антилиберальной элите не говорит, что их надо платить. Но при этом не говорит, что надо делать. Вот из этого промежуточного состояния, в котором мы зависли, выход может быть только форсированный. Но я буду до последнего сопротивляться этому выходу. Давайте "подштопывать" дальше, пока есть хоть маленькая возможность обойтись этим, потому что мы выигрываем время - время нашей жизни и время наших детей. Но, вообще-то говоря, правильное решение - это только революционное решение.

Дмитрий Смирнов, журналист: У меня вопрос к вам, Глеб Олегович. Какой тогда смысл подштопывать, какое-то время выигрывать, если потом все равно придется делать рывок? А если не делать - то тогда, опять же, какой смысл в подштопывании? Спасибо.

Павловский: Те, у кого есть дети, прекрасно знают разницу - есть у детей один год мира, три года мира, пять или, дай бог, пятнадцать лет мира. Это очень важно, и за это консервативное большинство любого общества стоит до последнего. А если есть консервативное большинство, то кто-то должен ему помогать, верно?

Лейбин: В завершение скажем пару слов о том, что здесь было. Мы привыкли рассматривать наше благородное собрание как место, где происходит нечто политическое - в миниатюре. Интересно было бы узнать ваше мнение, Виталий Аркадьевич, что, в политическом смысле, в смысле коммуникации общественной, здесь произошло. Мне показалось, что если бы мы обсуждали какое-нибудь заштопывание, например, конкретно медицинскую реформу, то мы бы продвинулись гораздо дальше. А ваш список кажется чудовищно абстрактным по отношению ко всему, что происходило здесь. Он находится совершенно в другом измерении, чем та коммуникация, которая здесь происходила.

Найшуль: То, как вы подвели итог - это правильно, я с этим целиком и полностью согласен, и именно поэтому я и произвел это выступление. Есть дискурс, в котором все обсуждают проблему медицинской реформы, монетизации или чего-то еще. В этом все варятся, и, собственно, я здесь не нужен, и мое выступление здесь абсолютно не нужно, для обсуждения достоинств и недостатков тех действий существуют люди гораздо более информированные.

Я просто хотел сказать вот что: этот самый дискурс кончается и наступает другой, который перпендикулярен. Очень интересно получается. До 1985-го года мы отвечали на вызов американцев. После 85-го года мы отдали всю Восточную Европу просто-напросто бесплатно. Россия имеет такие перпендикулярные сюжеты, связанные почти с каждым царством. Все думают о континуальности. Но вот как раз наша история не очень богаты континуальностью. Мы с вами сидим, например, в ресторане, пьем, едим - это один дискурс. Что дальше будет, когда мы выйдем на улицу? Какая там погода? Вот это попытка, удалась она или нет, показать, задать вопрос - что происходит при выходе из этого круга.

Подпишитесь
— чтобы вовремя узнавать о новых публичных лекциях и других мероприятиях!

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.