19 марта 2024, вторник, 05:30
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Лекции
хронология темы лекторы
22 апреля 2005, 06:42

Перспективы реформ в России

Мы публикуем полную стенограмму лекции научного руководителя Центра стратегических разработок Михаила Дмитриева, прочитанной 14 апреля 2005 года в клубе - литературном кафе Bilingua в рамках проекта "Публичные лекции Полит.ру".

Михаил Дмитриев - один из самых сильных экономистов - реформаторов эпохи "первого срока Путина", и самых уважаемых "правительственных либералов" (в недавнем прошлом зам. министра экономического развития). В последние годы он выступал в качестве разработчика, спикера и "мотора" ряда важнейших реформистких замыслов (реформы адмнистративной системы, социальных реформ). Данная лекция, формально,  - это попытка экспертной, отстраненной оценки ближайшей перспективы провижения реформ в России. Фактически же обсуждались политическая, общественная и интеллектуальная ситуация в Россия в связи с острой необходимостью ряда важных изменений в стране.

"На самом деле, не столь интересно обсуждать и рассматривать конкретно эти оценки, сколько проследить эволюцию наших собственных представлений о ситуации и перспективах реформ за последние пять месяцев. Ситуация развивалась настолько динамично, что, на мой взгляд, прошла практически целая эпоха", - заявил Михаил Дмитриев.

Просмотреть слайды доклада Михаила Дмитриева можно, кликнув на активные ссылки внутри текста лекции.

Прошедшие лекции:

 

Лекция Михаила Дмитриева

Михаил Дмитриев: Презентация, которую мы сейчас с вами будем периодически перелистывать, имеет свою предысторию. Готовилась она примерно четыре месяца тому назад к юбилейной конференции, которая проходила в Центре стратегических разработок в начале декабря. В презентации отражены те оценки, которые были актуальны на тот момент. На самом деле, не столь интересно обсуждать и рассматривать конкретно эти оценки, сколько проследить эволюцию наших собственных представлений о ситуации и перспективах реформ за последние пять месяцев. Ситуация развивалась настолько динамично, что, на мой взгляд, прошла практически целая эпоха, и те выводы и оценки, которые содержались в первоначальной презентации, очень серьезно отличаются от того, что я рискну сформулировать сегодня в завершение своего сообщения.

Более того, я должен сказать, что по мере развития событий, буквально каждую неделю, появляется возможность вносить дополнительные уточнения и изменения в выводы и оценки. Мы не имеем на сегодня какого-то завершения истории с российскими реформами, мы скорее находимся на переломном моменте, и буквально каждый месяц добавляет события, которые вновь и вновь заставляют возвращаться к оценке перспектив развития страны в целом и к перспективам социально-экономических реформ в сложившейся ситуации.

Теперь несколько слов по поводу того, на какой базе основывалась эта презентация.

Пожалуйста, слайд № 2.

Когда я работал над материалами по перспективам реформ, я старался по возможности избегать собственных оценок того, как развиваются события, и везде где возможно опираться на более объективную информацию, а также старался избегать делать выводы там, где такая информация отсутствует. Именно поэтому в сегодняшней презентации довольно много разного рода графиков и ссылок на исследования: мы старались максимально объективировать те оценки ситуации с реформами, которые мы делаем. В некоторых случаях нам приходилось дополнять внешние экспертные оценки силами экспертов Центра стратегических разработок, и я буду об этом упоминать, но, как правило, мы просто восполняли пробелы, имеющиеся во внешней информации.

Теперь давайте перейдем к слайду № 4.

Итак, что, собственно, представляет собой ситуация с российскими реформами на конец 2004 года? Конец 2004 года — очень интересный для нас момент, потому что именно тогда в Правительстве оказался более или менее скомпонованный вариант среднесрочной программы социально-экономических реформ, рассчитанной на период до 2008 года. Эта программа включала весьма далеко идущие декларации — потенциальные, разумеется — о намерениях Правительства по проведению реформ по очень широкому кругу направлений. Должен сказать, что если бы мы исходили из того, что эти декларации реально могут быть претворены в жизнь, то, переводя их в рейтинги экспертных оценок по шкале Европейского банка реконструкции и развития, мы могли бы ожидать довольно сильное продвижение России вперед в плане институциональных преобразований по целому ряду ключевых направлений.

Изображенный на слайде график отражает декларацию о намерениях по состоянию на конец 2004 года. Верхняя горизонтальная цифра бледно-зеленого цвета отражает средний уровень, достигнутый в развитии тех или иных институтов в различных направлениях, характерный для стран Организации экономического развития и сотрудничества, то есть для клуба развитых стран. Ломаная красная линия отражает максимальные показатели, которые по состоянию на 2004 год были достигнуты в странах с переходной экономикой. Столбики, которые мы видим, отражают достигнутое состояние изменений в соответствующих сферах по состоянию на 2004 год по оценкам экспертов Европейского банка реконструкции и развития, — по тем направлениям, по которым они эти оценки не проводят, оценки были сделаны экспертами Центра стратегических разработок.

По большинству из направлений реформ Россия по-прежнему достаточно далека от уровня развитых стран и существенно отстает от максимальных показателей стран с переходными экономиками.

Пожалуйста, следующий слайд.

В 2004 году Европейский банк констатировал замедление темпов реформ в России. В принципе, из тех направлений реформ, за которыми следит Европейский банка реконструкции и развития, реформы происходили только по одному направлению — реформа железнодорожного транспорта. Страны-лидеры по темпам реформ осуществляли преобразования, как правило, по трем-четырем направлениям.

Темпы прироста совокупного рейтинга реформ в 2004 году в России были намного ниже, чем в группе стран — лидеров по темпам реформ среди стран с переходной экономикой, и фактически Россия находилась среди стран с наиболее медленными темпами реформ среди стран с переходной экономикой.

Пожалуйста, 6-й слайд.

Отправляясь от этой точки, мы сделали наши экспертные оценки того, как можно было бы в рейтинге Европейского банка отобразить показатели проекта среднесрочной программы Правительства по состоянию на конец 2004 года. Если исходить из этой программы, то Россия в ближайшие три года должна была бы выйти на максимальные темпы преобразований по отношению к другим странам с переходной экономикой, она оказалась бы в числе лидеров реформ, и теоретически предполагалось, — эти предположения выражены в синих столбиках — что к концу этого периода, к 2008 году, Россия должна была бы по целому ряду направлений выйти на максимальные значения показателей характерных для стран с переходной экономикой в 2004 году.

Таким образом, мы имеем дело с весьма амбициозными планами.

С самого начала нас интересовало, что может помешать реализации этих планов и в какой степени. Кроме того, нас интересовало то, как на реализацию этого плана могут повлиять политические события, которые мы наблюдали в 2004-м и в 2005 году.

Пожалуйста, следующий слайд.

Препятствий на пути реформ в России и в других странах с переходной экономикой довольно много, некоторые из них указаны на этом слайде. На всех этих проблемах я не буду останавливаться, потому что гораздо интереснее те из этих препятствий и ограничений, которые мы могли каким-то образом реально измерить и по которым имеются хоть в какой-то степени установленные эмпирические зависимости между возможным темпом реформ и положением страны по отношению к тому или иному политическому или административному ограничению.

По этим направлениям мы и пытались дальше оценивать ситуацию в России. Если мы посмотрим на эти факторы, — пожалуйста, слайд № 9 — то те из них, которые мы действительно сумели каким-то образом оценить на основе имеющейся информации, сводятся к шести направлениям: это динамика политических институтов, уровень концентрации ренты, бюджетная и кредитно-денежная дисциплина, эффективность институтов защиты собственности, уровень доверия к институтам и эффективность административной системы.

Сейчас я кратко сформулирую наше представление о том, как этот перечень ограничений может сказаться на темпах реформ. Первое — динамика политических институтов.

Пожалуйста, слайд № 10.

На этом слайде все страны с переходной экономикой отранжированы по мере возрастания, уровня политической демократии или конкурентности политических институтов. При этом горизонтальные столбики, которые обозначают уровень продвижения экономических реформ в каждой из стран. Но этот график составлен по состоянию на 1999 год, по итогам первого десятилетия реформ в странах с переходной экономикой. Россия в этом графике находилась в группе стран с концентрированными политическими режимами, то есть в странах, где, в принципе, элементы демократической системы существовали, но политическая конкуренция имела серьезные ограничения в своей практической реализации. Если мы посмотрим на темпы реформ в странах, которые сгруппированы по мере возрастания политической конкурентности, — страны демократические находятся в верхней части этого списка — то мы обнаружим, что по итогам первого десятилетия в странах с высоким уровнем демократии темпы реформ были наивысшими.

Россия на тот момент находилась в середине списка и относилась к странам со средними темпами продвижения рыночных реформ. Посмотрим в конец этого списка, где находятся страны недемократические. Темным цветом закрашена особая зона: это страны, испытавшие периоды длительной дестабилизации или гражданской войны — у этих стран ситуация особая. Под ними находится зона недемократических режимов, и если мы посмотрим на них, то там ситуация неодинаковая: есть режимы, где продвижение реформ было высоким, — это Казахстан — но в большинстве стран продвижение реформ было низким; прежде всего речь идет о Узбекистане, Белоруссии, Туркменистане.

Следующий слайд, пожалуйста.

В декабре 2004 года, буквально через неделю после того, как был завершен первый вариант этой презентации, Freedom House, который ведет рейтинг уровня демократизации по значительной части стран мира, впервые понизил рейтинг России до уровня несвободной страны, то есть Россия оказалась не в группе стран с концентрированными режимами, а в группе стран недемократических, рядом с Казахстаном, Туркменистаном, Узбекистаном и Белоруссией.

Если мы посмотрим на то, как уровень политической концентрации влияет на темпы реформ, то мы должны сказать, что темпы реформ, в принципе, не должны были обязательно снизиться. Однако что существенно для стран с недемократической политической системой, так это то, что реформы гораздо менее зависят от институциональных факторов, например, групп давления, заинтересованных в реформах. Например, бизнес, может быть заинтересован в дебюрократизации, он оказывает давление на правительство, и, тем смым способствует проведению необходимых реформ; или же может идти речь о давлении со стороны средств массовой информации, например, в сфере борьбы с коррупцией; или же это давление структур гражданского общества, например, в сфере реформ, связанных с окружающей средой, в социальной сфере или где угодно. Такого рода институты в странах недемократических, естественно, утрачивают возможности эффективного давления в пользу реформ, и эта политика оказывается в гораздо большей степени зависящей от индивидуальных предпочтений высшего политического руководства страны. Это и произошло в Казахстане, где во многом благодаря личным предпочтениям Назарбаева темпы реформ оказались достаточно высокими.

Следующий слайд, пожалуйста.

Когда мы говорим о политических институтах, мы должны проводить различие между собственно политической демократией и институтами правого государства. То, что говорилось сейчас, говорилось именно об институтах демократии. Институты правого государства, понимаемые прежде всего как институты защиты экономических прав, субъектов права, предприятий или граждан, — судебная система, правоохранительные органы и так далее — такого рода институты не обязательно жестко увязаны с демократией. Есть немало исторических примеров, когда страны в общем-то недемократические имели развитые институты правого государства, и, наоборот, страны демократические таких институтов не имели. Массу примеров мы можем найти в Юго-Восточной Азии: это страны типа Тайваня, Сингапура, Гонконга — долгое время они не имели (некоторые и до сих пор не имеют) демократии, но имели весьма эффективную правовую систему, обеспечивавшую достаточно высокий уровень защиты прав собственности.

Существует ряд исследований, которые указывают на то, что страны, которые вступают на путь демократизации, имея относительно развитые институты правого государства, как правило, способны ускорить темпы реформ и темпы экономического роста. Это наблюдалось и в странах с переходной экономикой в первое десятилетие реформ. Напротив, те страны, которые вступали на путь демократизации, имея слабые институты правого государства, в большинстве своем сталкивались с проблемой деинституционализации, то есть ослабления государственных институтов и их эффективности. Это приводило не только к сложностям в реализации реформ, но и к существенному снижению темпов экономического роста. Россия, согласно этим оценкам, относилась ко второй категории стран, и это надо учитывать в наших дальнейших оценках.

Теперь следующий слайд.

Еще один фактор, который связан с политической конкурентностью. Здесь мы видим ту же самую таблицу, где страны сгруппированы по возрастанию уровня демократии, а горизонтальные столбики обозначают уровень захвата государства группами специальных интересов, то есть, то, что у нас принято называть влияниием олигархов на принятие политических решений в стране. Как мы видим, страны с концентрированными политическими режимами и ограниченной демократией оказывались, согласно этим оценкам, в группе наибольшего риска с точки зрения захвата государства частными интересами. Россия, находясь в этой группе, согласно имевшимся оценкам, по состоянию на 1999 год имела один из наиболее высоких среди стран с переходной экономикой уровней захвата государства крупным бизнесом, группами специальных интересов.

Что любопытно на этом графике: в какую бы сторону ни развивалась в дальнейшем политическая система России, в сторону демократизации или в сторону ограничения демократических институтов, скорее всего, и в том и в другом случае уровень захвата государства должен был снизиться. Собственно, на протяжении последних лет мы и наблюдали этот процесс. При всем том, что уровень демократизации мог сократиться, тем не менее, при этом можно констатировать, что уровень захвата государства, скажем так, структурами крупного бизнеса в некоторой степени за последние четыре года сократился, и на первый план в последнее время выдвинулась противоположная проблема захвата бизнеса государством. Это вполне укладывается в ту эмпирическую закономерность, которую мы наблюдаем и которую иллюстрирует этот график.

Пожалуйста, слайд № 15.

С уровнем захвата связано еще одно ограничение на проведение реформ. В тех сферах, где высока концентрация ренты, то есть там, где, грубо говоря, присвоение экономической ренты контролируется ограниченным числом субъектов, а размеры этой ренты велики, как правило, труднее всего проводить реформы, потому что группы интересов обладают значительным экономическим и политическим влиянием и потому могут эффективно сопротивляться реформам. Этот вывод был сделан на основании результатов целого ряда исследований, в том числе на материале стран с переходной экономикой.

Напротив, в тех секторах, где экономическая рента присутствует и присваивается, но при этом распределена по большому кругу относительно слабо структурированных субъектов, реформы проводить не так тяжело, потому что большие группы специальных интересов менее способны оппонировать процессу реформ и влиять на принятие политических решений.

Пожалуйста, следующий слайд.

Это иллюстрация, основанная на субъективных оценках. Мы постарались сгруппировать некоторые реформы по уровню возрастания концентрация ренты. На этом графике в левой его части находятся те сферы реформ, которые представляют наибольшую концентрацию экономической ренты. В частности, это газ, таможенное администрирование, железные дороги и так далее. В правой части этого графика расположены некоторые из реформ, в которых рента присутствует, но распылена по большому числу субъектов. Например, жилищно-коммунальное хозяйство, образование и здравоохранение. Наши оценки перспектив реформ, исходя из того, как они были официально сформулированы в среднесрочной программе конца 2004 года, оказались очень любопытными: чем ближе к правому краю спектра была реформа, тем выше была вероятность ее быстрого продвижения. Программа ничего не собиралась менять в газовой отрасли, мало что — в таможенной отрасли, относительно умеренный темп изменений предполагался в сферах естественных монополий: железные дороги, электроэнергетика, и очень высокими были декларируемые темпы реформ в ЖКХ, образовании и здравоохранении. Таким образом данная закономерность находила некоторое свое подтверждение в российском политическом процессе.

Должен сказать, что эти иллюстрации сейчас носят чисто академический характер, потому что за последние четыре месяца наши представления о возможных темпах реформ во всех этих сферах кардинально изменились, и об этом я скажу в заключительной части своего выступления.

Теперь несколько слов о бюджетной и кредитно-денежной дисциплине, о том как она сегодня может повлиять на темпы реформ в России.

Слайд № 21.

Если мы говорим в общем, исходя из закономерностей, которые существуют в странах с переходной экономикой, то, в принципе, в отсутствии бюджетной кредитно-денежной дисциплины многие институциональные реформы проводить трудно, потому что неопределенность, которая возникает в условиях инфляции и финансовой нестабильности, препятствует реализации позитивных последствий реформ. Ожидания участников рынка все равно остаются отрицательными, даже если есть, допустим, в результате реформы формируется более эффективная судебная система, или более эффективно регулируется деятельность естественных монополий. Если в целом страна находится в состоянии кредитно-денежной нестабильности, это мешает положительному эффекту реформ сказаться в полной мере.

Бюджетная и кредитно-денежная дисциплина некоторым образом связаны с уровнем демократизации. Как ни странно, а может быть, и достаточно очевидно, существуют эмпирические свидетельства того, что страны с высоким уровнем демократизации страдают от циклической кредитно-денежной нестабильности. Это характерно и для наиболее демократичных стран Восточной Европы, где действительно существенно усилились проблемы бюджетного дефицита и устойчивости общественных финансов.

Если мы посмотрим на Россию, которая к числу полностью демократических стран не относилась, то увидим, что уже достаточно длительное время мы имеем одни из наиболее устойчивых финансовых показателей среди стран с переходной экономикой, равно как и Казахстан, который совсем не является демократической страной.

Другое дело, что по мере снижения уровня демократизации, как и в случае с темпами реформ, бюджетная и кредитно-денежная дисциплина во многом оказывается зависимой не от институтов, а от личных политических предпочтений высшего руководства.

Более того, если мы посмотрим на развитие событий в России в последние несколько месяцев, то мы обнаружим, что бюджетная кредитно-денежная политика является одним из индикаторов еще одного процесса: на мой взгляд, в последние полтора-два месяца именно бюджетная сфера стала индикатором того, что процесс политической централизации в России на сегодняшний день достиг своего возможного максимума. Дальше эта политическая централизация продолжаться такими темпами, скорее всего, уже не сможет. Почему можно говорить о таком выводе: именно начало 2005 года фактически ознаменовалось резким изменением курса в бюджетной сфере и ослаблением жесткости бюджетной политики. Именно в начале года мы наблюдаем быстрый рост будущих обязательств федерального бюджета, существенное увеличение текущих расходов, прежде всего, связанных с монетизацией льгот, увеличением пенсий и зарплат бюджетников, что потенциально создает дисбалансы в бюджете и в целом может расцениваться как признак ослабления бюджетной дисциплины и жесткости бюджетной политики.

Пожалуйста, следующий слайд.

С точки зрения темпов реформ, то, что произошло в первом квартале 2005 года с ослаблением бюджетной дисциплины, имеет прямые последствия для наших оценок перспектив реформ. Дело в том, что целый ряд реформ, которые стоят на повестке дня и провозглашены проектом среднесрочной программы, являются весьма затратными. Например, одна только реформа здравоохранения, если ее реализовывать так, как намечено, предполагает дополнительные ежегодные затраты на уровне как минимум 50-60 миллиардов рублей — это немалые суммы. Большие дополнительные расходы требуются и для полноценного осуществления реформы профессионального образования; немалых затрат требует административная реформа и реформы по целому ряду других направлений.

Если мы посмотрим на проектировки федерального бюджета на ближайшие три года, мы увидим, что в текущей части расходов практически не копейки не заложено на финансирование реформ. Там на сегодня отражены только текущие затраты содержание бюджетной сети и исплнение других текущих обязательств бюджета. Пока в этих бюджетных проектировках на период до 2008 года имеется компонента, которая потенциально может служить источником финансирования процесса реформ на ближайшую перспективу, — это инвестиционная составляющая. Целый ряд задач, связанных с реформами, в рамках реформы бюджетного процесса включен в отраслевые стратегии министерств и ведомств, которые предполагается финансировать за счет инвестиционной составляющей расходов. Проблема состоит в том, что именно по инвестиционной составляющей сегодня в процессе принятия бюджетных решений существует наибольшая неопределенность, и до сих пор неясно, удастся ли добиться достаточного увеличения этой части бюджета, для того чтобы профинансировать хотя бы некоторые из реформ. В зависимости от того, какие решения будут приняты в процессе дальнейших бюджетных согласований, и будет решаться судьба таких реформ, как здравоохранение и образование, может быть, даже административной реформы и ряда других направлений преобразований, которые являются весьма приоритетными.

Я не исключаю того, что итоговым результатом бюджетного процесса на 2006-2008 годы будет то, что финансировать эти реформы в конечном счете окажется неоткуда. Это может произойти именно потому, что текущие расходы бюджета резко возросли и дополнительные обязательства, которые возникли в рамках текущих расходов, являются, по сути, предопределенными на ближайшие три года.

Пожалуйста, слайд № 17.

Теперь по поводу прав собственности. В отношении защищенности прав собственности, если мы посмотрим на 1999 год, Россия находилась в конце списка стран с переходной экономикой, в самом низу этой диаграммы. Горизонтальные столбики отражают индекс уровня незащищенности прав собственности в странах с переходной экономикой. За последние четыре года мы наблюдали весьма противоречивые тенденции, и в целом, уровень защищенности скорее не возрос, а в последние полтора года даже очевидно снизился, хотя точных замеров этой динамики по состоянию на начало 2005 года я, к сожалению, представить не могу.

Посмотрим на то, как уровень защиты прав собственности связан с темпами экономического роста. Эта регрессия взята из недавнего исследования, сделанного Карлой Хофф и Джозефом Стиглицем.

Пожалуйста, слайд № 18.

Мы видим достаточно четкую линейную зависимость между ростом ВВП и уровнем защищенности прав собственности: чем выше уровень защищенности, тем выше темпы роста ВВП, накопленные за первое десятилетие экономического перехода.

Россия, как видим, по итогам первого десятилетия, и с точки зрения темпов экономического роста, и с точки зрения уровня защищенности прав собственности, выглядит не лучшим образом. С точки зрения перспектив развития страны, именно защищенность прав собственности является одним из ключевых ограничителей экономического роста, и, в принципе, мы должны исходить из того, что именно это направление является одним из приоритетных, с точки зрения продолжения реформ.

Теперь, пожалуйста, слайд № 20.

Мы переходим к вопросу о доверии к институтам как факторе реформ. Доверие к институтам является важным условием успешной реализации реформ, поскольку в условиях низкого доверия экономические агенты будут реагировать на новые правила игры совсем не так поизитивно, как могли бы ожидать реформаторы. В принципе, уровень доверия к институтам в России невысокий — возможно, ниже, чем в большинстве других стран с переходной экономикой. Какого-то интегрального индекса я здесь представить не могу, но хотел бы привести пример того насколько серьзеным препятствием низкий уровень доверия может стать на пути успешной реализации реформ.

Пенсионная реформа в России и в Казахстане включала создание обязательного накопительного элемента с правом выбора для застраъованных между государственными и негосударственными формами инвестирования пенсионных накоплений. Но если в Казахстане в первые тригода существования новой системы в частный сектор перевели накопления около 50 процентов застрахованных, то в России — около 3 процентов. Одна из главных причин, наряду с низким уровнем информированности, — недостаточное доверие к институтам инвестирования пенсионных накоплений.

Уровень доверия и его значимость для продолжения процесса реформ мы все смогли увидеть, что называется, невооруженным глазом, замерив его по итогам процесса монетизации льгот.

Пожалуйста, слайд № 23.

Что произошло, с точки зрения процесса реформ, в результате монетизации льгот? Во-первых, монетизация послужила переломным моментом с точки зрения отношения населения к процессу реформ как таковому — не только в социальной сфере, но и в широком смысле этого слова. Данные социологических обследований, которые проводились в течение января-февраля этого года, показали крайне негативное отношение населения к реформам вообще, причем даже к тем, о которых они не имеют какого-то определенного представления. Реакция людей была выражена по принципу «Солженицына не читал, но осуждаю». Собственно говоря, вопрос доверия становится сегодня одним из главных политических препятствий на пути проведения реформ, которые существенно ограничивают потенциальный список реализуемых реформ на ближайшее время.

В связи с обострением проблемы доверия в результате монетизации, мы практически полностью проведение непопулярных реформ.

Другим результатом монетизации явился рост текущих бюджетных расходов, который существенно ограничивает финансовые ресурсы, которые могут быть направлены проведение реформ.Власть попыталась конвертировать дополнительные социальные расходы бюджета в восстановление доверия населения. Но пока особого результата, судя по всему, такая попытка не принесла: по-прежнему отношение к реформам в целом является негативным, и поле для их реализации сузилось.

Следующий слайд, пожалуйста.

Некоторые социологи констатируют, что результатом монетизации стал еще один перелом: в результате реформы льгот в обществе практически завершился процесс формирования популистского консенсуса. По некоторым, может быть, не очень достоверным и сугубо ориентировочным оценкам, этот консенсус на сегодняшний день может охватывать до 70% населения. Его суть состоит в том, что значительная часть населения по-прежнему ощущает себя слабо интегрированной в рыночные и динамичные сегменты экономики и продолжает связывать перспективы роста своего материального положения, роста своего благосостояния прежде всего с перераспределительными функциями государства, то есть оно ждет дополнительных социальных трансфертов. Как хорошо видно на слайде № 26, среднедушевые денежные доходы населения, во многом отражающие степень вовлеченности граждан в регистрируемую рыночную экномику, являются невысокими в подавляющем большинстве регионов. Согласно данным госстатистики, в конце 2003 года только в 6 регионах они превышали средний уровень по Российской Федерации, который находился примерно на уровне 3 прожиточных минимумов. В половине регионов он оставался на уровне двух прожиточных минимумов и ниже.

В в этой ситуации политика реформ, которая направлена прежде всего на повышение эффективности социальных трансфертов, ориентации их в пользу наиболее нуждающейся категории населения, во многом противоречит представлениям о социальной справедливости, которые складываются в рамках популистского консенсуса. Тем самым, формирование популистского консенсуса среди населения затрудняет целый ряд реформ, особенно реформ, связанные с социальной сферой.

Следующий слайд.

Монетизация обнажила очень низкую пропускную способность исполнительной власти, с точки зрения управления изменениями. Думаю, что и до проведения реорганизации Правительства эта пропускная способность была достаточно ограниченной, но, судя по имеющимся у нас на сегодня данным, она не возросла в результате реорганизации Правительства в начале 2004 года. Проблема ограниченной эффективности исполнительной власти, с точки зрения возможности проведения реформ сегодня является существенным ограничителем на то, какие реформы мы реально можем рассчитывать провести в предстоящие годы.

С другой стороны, если мы посмотрим на административную реформу как на условие дальнейшего успешного проведения реформ, то влияние политической централизации на перспективы административной реформы, может быть неоднозначным. Есть элементы административной реформы, которые в условиях административной централизации в принципе могут быть проведены более успешно, чем в децентрализованной политической системе. Например, это касается внедрения механизмов проектного управления, управления по результатам, административной регламентации, ликвидация избыточных функций, проведения административной реформы в регионах. Другие составляющие административной реформы проводить в условиях политической централизации оказывается гораздо сложнее. Прежде всего, это то, что на западе называют participatоry policymaking, то есть участие общества, населения, структур гражданского общества в процессе выработки и реализации политики, усиление роли гражданского общества, борьба с коррупцией, повышение транспарентности и так далее. Эти реформы в условиях политической централизации и ослабления демократических институтов проводить гораздо сложнее.

Следующий слайд.

Конечно, надо понимать, что, даже если административная реформа в ближайшие годы будет реализовываться достаточно успешно, ее реальное воздействие на эффективность исполнительной власти проявится, скорее всего, за пределами среднесрочного периода, то есть за пределами 2008 года. Быстрых результатов от административной реформы ожидать нельзя даже в относительно компактных странах с небольшой бюрократией. В России, где бюрократия многочисленна и глубоко эшелонирована, эти процессы, даже при самых благоприятных обстоятельствах, затянутся на длительное время.

Следующий слайд.

С учетом всех ограничений, которые мы могли оценить, мы постарались сделать оценку того, в какой мере действительно можно ожидать продолжения реформ по разным направлениям. Эти оценки сделаны в той же балльной шкале, в которой делает оценки Европейский банк реконструкции и развития. График виден не очень хорошо; наша оценка перспектив реформ — реальных, а не декларируемых — обозначена бледной голубой чертой, которая находится в самом низу. По некоторым направлениям темпы реформ опускаются до нуля — там мы действительно не рассчитываем получить какой-либо прогресс в ближайшие три года, например, в реформе судебной и правоохранительной системы.

Теперь следующий слайд.

На этом слайде влияние ограничений на ожидаемые темпы реформ видно гораздо более наглядно, это интегральные рейтинги прогресса реформ по разным направлениям. Самый большой столбик — это те темпы реформ, которые необходимы, чтобы выйти на максимальный уровень рейтинга среди стран с переходной экономикой с того уровня, на котором Россия находилась в 2004 году. Следующий по порядку слева направо, также высокий столбец — это темпы, продекларированные в среднесрочной программе, в том ее проекте, который был представлен в конце 2004 года. Третий слева, низкий столбик — это наша оценка реальных возможностей продолжения реформ, которую мы сделали в конце 2004 года, еще до событий начала 2005 года, которые я постарался кратко прокомментировать в своем выступлении. И, наконец, самый низкий рейтинг — это темп реформ, который мы ожидаем, с учетом всех новых ограничений, появившихся в первом квартале 2005 года. Этот темп не превышает темпа реформ, которые наблюдались в России в 2004 году, а он был очень низким по сравнению с большинством других стран с переходной экономикой.

Следующий слайд.

Этот слайд включает в себя общий перечень всех тех реформ, которые в последнее время либо рассматриваются на федеральном уровне, либо уже находятся в стадии реализации. Здесь, если мне не изменяет память, сорок семь различных реформ, некоторые из них сравнительно неприоритетные и не способные оказать влияние на экономическое развитие в среднесрочной перспективе (например, реализация норм Киотского протокола). Но многие из них действительно имеют огромное значение, например, административная реформа или присоединение к ВТО.

Следующий слайд.

Это первая презентация, в которой я постарался представить конкретный список реформ, которые действительно могут реализовываться в России с учетом всех ограничений. До этого мы от таких оценок воздерживались, и в декабре 2004 года, и в январе-феврале 2005 года. Согласно предварительным оценкам, из всего списка реформ, которые здесь представлены, можно ожидать разумного устойчивого прогресса при самом оптимальном развитии событий примерно по пятнадцати направлениям. Еще примерно по четырнадцати направлениям прогресс пока неясен или будет противоречивым или неоднозначным. По остальным двадцати направлениям далнейшее продвижение является маловероятным.

Если мы из этого списка отфильтруем малоприоритетные направления, останется порядка тридцати важных реформ. Из этих тридцати реформ, согласно нашим предварительным оценкам, на сегодня можно ожидать устойчивого продвижения вперед только по восьми направлениям. Вот, собственно, итог совокупного воздействия всех ограничений на процесс реформ, которые я перечислил в своем докладе. Думаю, что перечень ограничений далеко не исчерпывающий, и эту оценку темпа реформ надо по-прежнему считать достаточно оптимистической, потому что мы говорили только о тех ограничениях, которые мы реально в состоянии на сегодня оценить на основе хоть сколько-нибудь объективной внешней информации. Существует немало субъективных препятствий, которые в политическом процессе неизбежны, и они могут дополнительно повлиять на список реализуемых реформ.

Наконец, последнее, что я хотел бы показать в этой презентации. Пожалуйста, я попрошу перейти к слайду № 33.

На этом слайде показана регрессия, которая устанавливает связь между темпами реформ в странах переходной экономики и темпами экономического роста за первые пятнадцать лет реформ, по состоянию на 2004 год. Накопленные темпы экономического роста тесно статистически связаны с темпами продвижения реформ. Россия находится ближе к нижней части этой линии, но в достаточно респектабельной части спектра, причем для России темпы ее реформ и темпы экономического роста как раз соответствуют выявленной статистической закономерности, то есть находятся в пределах спектра предсказуемости.

Если мы будем оценивать перспективы реформ не на ближайшие три года, а на более долгосрочную перспективу и будем говорить о том, что темпы реформ останутся в России низкими, то скорее всего, низкими будут и темпы экономического роста. Надо только понимать, что в силу лагов, которые связаны с воздействием различных реформ на экономику, влияние замедления реформ на темпы экономического роста скажется не сразу и, скорее всего, будет наиболее заметным уже за пределами среднесрочной перспективы, то есть за пределами 2008 годами.

Тем не менее, если мы посмотрим на сегодняшнюю ситуацию, — пожалуйста, картинка № 36: эта диаграмма уже неоднократно появлялась в средствах массовой информации — то увидим, что в 2004 году Россия среди стран СНГ оказалась страной с самыми низкими темпами экономического роста. Еще недавно наша страна была мотором экономического роста в регионе. Но сегодня, учитывая ее высокую долю в валовом внутреннем продукте региона, в совокупном объеме внутрирегиональной торговли, Россия становится объективным тормозом экономического роста в СНГ, потому что ее показатели тянут вниз показатели других стран и, возможно, негативно скажутся на темпах их развития.

Собственно, это все, что я хотел бы сообщить в начале нашего обсуждения, и теперь я готов ответить на любые имеющиеся вопросы. Единственное, что я хотел бы сказать в итоге, — пожалуйста, слайд № 37 — это то, что по-прежнему мы рассматриваем представленный анализ как промежуточный. Я думаю, что последующие события, которые, я уверен, будут развиваться очень динамично, еще неоднократно заставят нас скорректировать те выводы, которые я сегодня имел честь представить столько компетентной аудитории.

Благодарю вас.

Обсуждение

Виталий Лейбин: Дорогие друзья, мы начинаем дискуссию. По традиции, я попробую высказаться первым.

Михаил Эгонович, я тут по роли выступаю в качестве провокатора дискуссии, поэтому, если можно, буду говорить жестко.

Дмитриев: Да, пожалуйста.

Лейбин: Я думаю, что подход, представленный в презентации, — вредная лабуда. На следующем основании: подход имеет в виду некоторую позицию, которая сродни позиции Всемирного банка, измеряющего среднюю температуру по планете. Или позиции Freedom House, который помогает демократизации и революциям. Будущий реформатор в России должен знать в деталях, какие требования к политике, к бюджету, к конкретным реформам должны быть проявлены. Что такое реформы вообще, и почему их скорость, среднюю и относительную, нужно как-то измерять, я не понимаю.

Вы могли выступить с позиции эксперта. Это значит проанализировать, какая реформа из тех, что намечены, будет реализована, и какие у нее будут последствия, какие требования это выдвигает для политики, для управления, для всего остального. Например, реформа здравоохранения.

Если же выступать как политик-реформатор, то и надо было выступить в жанре требования: «Я считаю, что первая реформа должна быть такая и что нужно подтянуть к этому следующие ресурсы», политические общественные и так дальше.

Будучи также внутри этого самого популистского синдрома, который есть в народе, я не принимаю этот упрек, потому что все, что я знаю, например, о медицинской реформе, то, что я прочитал в среднесрочной программе, кажется недоделанным кошмаром, а ничего другого реформаторы не обсуждают.

Вы можете согласиться или опротестовать позицию, с которой я критикую, но у меня есть такое предложение: может быть, взять одну из реформ, которая остро нужна, и попытаться вместе обсудить.

Дмитриев: Если мы хотим от констатирующей части перейти к тому, что конкретно надо было бы делать, нам невозможно было бы говорить о реформах вообще: это был бы беспредметный разговор. В таком случае нам нужно было бы, уважаемые коллеги, разбиться на секции, примерно на 20-30 секций, и обсуждать каждую из реформ. Это работа, которая заслуживает того, чтобы ее проделать, но она невозможна в формате той дискуссии, которую мы сегодня проводим.

Действительно, интегральные рейтинги продвижения реформ можно называть средней температурой по больнице, но тем не менее, они отражают некоторые реальные процессы, которые происходят в стране. Для того чтобы понимать сложность проблемы, с которой мы сталкиваемся, очень неплохо бы попытаться подвести итог.

Методологии рейтингов — это вещь по-прежнему спорная, и я отнюдь не берусь отстаивать правомерность всех тех рейтингов, которые представлены в этой презентации, тем более — обоснованность тех экспертных оценок, которые добавили я и мои коллеги по Центру стратегических разработок. Однако единственное, что я хотел бы здесь отметить, это то, что как иллюстрация и способ дисциплинировать дискуссию, структурировать выводы относительно происходящего такого рода упражнения могут быть очень полезными.

Еще раз подчеркну, что они не претендуют ни на какую истину в последней инстанции, но они позволяют задуматься о некоторых вещах, которые оказываются незаметными, когда мы пытаемся взглянуть на отдельные реформы. Грубо говоря, большое видится на расстоянии, а за отдельными можно не заметить леса. Рейтинг или индексы — это некое расстояние, которое позволяет уйти от избыточной конкретики, заслоняющей целостное видение проблемы. Еще раз повторяю: это не значит, что я готов категорически отстаивать каждый вывод, сделанный в этой презентации на основе рейтингов.

Лейбин: Михаил Эгонович, можете ли вы сказать, — может быть, без доказательств, чисто декларативно, чтобы мы поняли позицию — за какую реформу сейчас нужно бороться, в частности, нам как гражданам? Каких ресурсов для этого не хватает и что будет, если она будет реализована?

Дмитриев: Я попытался для себя отранжировать наиболее значимые реформы в порядке, грубо говоря, убывания приоритетности. Должен сказать, что у меня не получилось.

Есть группа реформ, которые действительно очень важны, есть группа реформ, которые гораздо менее важны, второстепенны, с точки зрения роста уровня жизни населения, темпа развития страны, устойчивости экономической и социальной ситуации. Группа наиболее приоритетных реформ, если подходить к ней совсем строго и жестко, включает как минимум полтора десятка ключевых направлений. Из тех, которые, безусловно, являются главными ограничителями развития, я бы указал прежде всего реформы, связанные с эффективностью институтов правого государства и защиты прав собственности: судебная, правоохранительная реформа, реформа исполнительной власти, дебюрократизация, укрепление институтов гражданского общества, в аспекте влияния самих граждан на формулирование политики реформ, ее выработку и реализацию. Это области, по которым Россия сейчас отстает в наибольшей степени, и без изменений ситуации в этих направлениях вряд ли удастся переломить существующие тенденции, а тенденции пока ведут к затуханию экономического роста.

Толстых (аспирант ВШЭ): Прежде всего я хотел бы поблагодарить господина Дмитриева: всегда очень приятно слушать таких интересных либерально мыслящих людей, в первую очередь из Центра стратегических разработок. Я думаю, что все мы здесь получили большое удовольствие.

Однако я не могу не согласиться с Виталием в том, что во многом подобные выступления в современной России можно отнести к кухонным разговорам. Конечно, это далеко от современной России.

А вопрос у меня очень простой. В начале апреля Высшая школа экономики проводила конференцию, которая сейчас активно муссируется в научных кругах. Там был несколько похожий доклад господина Илларионова. Знакомы ли вы с его докладом? Как вы к нему относитесь, что вы думаете о тех выводах, которые там сделаны?

Спасибо.

Дмитриев: К сожалению, я не присутствовал на этом обсуждении и в письменном виде доклад мне тоже не попадался, поэтому мне трудно комментировать его выводы и положения.

Михаил Блинкин: Уважаемый господин Дмитриев, я также присоединяюсь к добрым словам благодарности в ваш адрес. И тем не менее, задам вопрос не очень лицеприятный. Вы явно указали на обстоятельства политических ограничений проведению реформ, а также на обстоятельства популистского плана, которые, в конечном итоге, тоже политические. Есть, однако, совсем другой аспект. В этом обширном перечне есть реформы, в которых политическая компонента, в общем, минимальна, и речь идет скорее об ограничениях интеллектуального свойства.

Чтобы не говорить вещи совсем абстрактные, я предельно обужу предмет своего вопроса. Конкретная вещь: при монетизации льгот был затронут такой обширный пласт, как льготы транспортные. Но ведь политика после демонстраций пожилых людей была потом, а сначала были абсолютно наивные вещи, связанные с неправильной оценкой подвижности тех или иных категорий пассажиров, там были элементарные ошибки счета.

Второй пример. То, что прошло в среднесрочной программе, и то, что проходит сейчас во всех правительственных документах: давайте побыстрее примем закон о платных дорогах и государственно-частных партнерствах, концессиях — это проходит во всех документах. Мне доводилось в этой же аудитории читать лекцию по дорогам и цивилизации, лекцию исторического характера — никто никогда в мире не вылезал из бездорожья с помощью платных дорог! Это элементарная интеллектуальная ошибка, связанная с тем, что некоторые люди не читали некоторых книжек.

Третий пример еще более веселый. Одна из последних реформ в вашем списке касается безопасности дорожного движения. Это вопрос уже стопроцентно не политический, теснейшим образом связанный с вопросом, о котором вы сказали еще перед началом своего выступления: вы пятьдесят минут простояли в пробке — я тоже. Но ведь там же вопрос в том, что человечество уже додумалось до всяких хороших институциональных вещей вроде интернализации экстерналей, написаны умные тексты, это реализовано в сотне стран, не в десятке. Что мы имеем? Даже не на уровне политики, — на уровне Правительства, на уровне Центра стратегических разработок мы имеем детские наивные вещи типа курсовой четвертого курса в каком-нибудь транспортном вузе. Сильно похоже, что аспект, связанный с интеллектуальной компонентой реформ, сегодня давит не меньше, чем вся большая политика, — мне о ней даже говорить неприятно.

Спасибо за внимание.

Дмитриев: Спасибо большое. Я с этим комментарием полностью согласен. То, на что вы обратили внимание — низкое качество выработки политики, как на федеральном, так и на региональном уровне — это большая проблема, и она относится прежде всего к сфере эффективности системы исполнительной власти, которая на сегодня является наиболее активным агентом формулирования экономической политики. Если мы попытаемся найти ответ на вопрос о том, что, собственно, с этим делать, то многие из таких ответов могут быть найдены в рамках программы административной реформы, которая касается изменения механизмов принятия решений исполнительной властью.

Я не буду подробно останавливаться на этих возможных решениях, — они все равно не принесут мгновенного результата — но тем не менее, решения в этой области могут быть найдены. Когда мы говорили об административной реформе как о способе преодолеть некоторые ограничения на проведение реформ, то естественно имелось виду и то, что качество выработки политических решений тоже должно быть повышено с помощью целого ряда вполне понятных методов.

А что касается реформ, которые в принципе лежат вне политической плоскости, то, если мы посмотрим на список, мы увидим, что таких реформ действительно довольно много, и некоторые из относительно незаметных, по-своему важных, но в то же время не самых приоритетных реформ реализуются и будут реализовываться, по сути, вне контекста больших дискуссий о судьбе реформ, о судьбе страны и так далее.

Я могу привести один маленький пример. За всеми этими дискуссиями относительно монетизации льгот, судьбы бюджетной системы, политической системы и так далее, мы даже не заметили, как было принято новое антимонопольное законодательство. Оно просто оказалось на периферии общественного внимания. Это по-своему полезная нужная реформа, которая не оказывает определяющего воздействия на эффективность российской экономики, но, тем не менее, в контексте других таких же реформ может принести немалую пользу.

Если мы посмотрим на список реформ, то такого рода примеров окажется много, и спасибо вам за то, что вы эту тему упомянули.

Блинкин: Михаил Эгонович, спасибо, конечно, за ваш встречный комплимент, но опять же вынужден гадость сказать. Замечательное антимонопольное законодательство, — но в 2005 году на российских железных дорогах, которые у вас там на графике очень хорошо реформировались в приличном темпе, сохраняется так называемый индивидуальный тариф. Нет механизма объявленного тарифа, который был введен в практику в первой половине XIX века.

Второй вопрос. В реформе, связанной с монетизацией — в широком смысле — транспортных льгот, не было предусмотрено такого пункта, как ликвидация феодальных транспортных льгот для правящего сословия. Реформаторы в 1789 году записали это в решениях Конвента. Элементарные вещи.

Я не говорю о том, что было испорчено в министерствах, тут я полностью с вами согласен — плохая исполнительная власть. Я говорю об интеллектуальных документах, вышедших из вашего здания, правда, еще до того, как вы пришли туда научным руководителем, — к вам личных обид нет.

Дмитриев: Даже если бы были личные обиды, это никак не меняет сути нашей беседы. При всем том, что вы указываете — как я думаю, вполне справедливо — на те проблемы, которые существуют в процессе реформирования железных дорог, все-таки эта реформа движется вперед в отличие от многих других, которые сегодня в России стоят на месте. Если уж говорить в целом, то, по большому счету, ни одна реформа в России не осуществлялась идеально. Но если мы сравниваем с другими реформами, то на железных дорогах делается кое-что и, может быть, даже там совсем не так плохо, особенно если судить по оценкам международных экспертов, которые действительно вплоть до последнего чрезвычайно позитивно высказывались об этих процессах. Другое дело, что реформа железных дорог не завершена, и многое будет зависеть от того, насколько последовательно Министерство транспорта и РАО «Железные дороги» будут способны провести второй этап реформ. Здесь реформа вступает в критическую фазу.

Гудков (Российский союз промышленников): Я хотел бы задать следующий вопрос, надеясь получить моментальный ответ: в этом перечне реформ я не вижу налоговой амнистии, однако, от этого вопроса очень многое зависит в развитии бизнеса и, в конечном счете, в темпах экономического роста.

Дмитриев: Я вообще удивляюсь, коллеги, как кто-то может увидеть хоть что-то в этом списке: он слишком мелкий, иначе бы он не поместился на страницу. Здесь есть такая строчка «Налоговое администрирование», куда теоретически входит и возможная налоговая амнистия. Другое дело, что вопрос о том, проводить или не проводить в рамках этой реформы собственно налоговую амнистию, является пока спорным. Я бы не хотел дискутировать на эту конкретную тему, но как часть реформы этот элемент, безусловно, упомянут, он здесь присутствует.

Гудков: К сожалению, налоговое администрирование было закрыто вашей головой.

Дмитриев: Прошу прощения за свою голову.

Гудков: А я прошу прощения за то, что так неудачно сел.

Хотелось бы еще скорее не задать вопрос, а сделать небольшой комментарий не только к вашим словам, но и к тому, что было сказано выступавшими, которые брали слово после вас. Наш президент, как-то выступая, сказал, что мандат на льготы, который принят в законодательстве, — это шесть триллионов. Реально финансируется два триллиона. Сейчас произошла проектировка — невозможно определить, сколько выделено на нее на региональном уровне, но на федеральном уровне эти цифры известны: была проектировка — 200 миллиардов, потом было увеличение до 300 миллиардов. Я думаю, что это отвечает на вопрос, почему сформировался популистский консенсус.

Совершенно ясно, согласно с подразумеваемой вами мыслью, что новый этап реформирования стоило начинать с монетизации льгот. Я думаю, что эту мысль имеет смысл поддержать, потому что не совсем удачно получилось, что по финансовым ограничениям и прочим причинам популистского консенсуса было закрыто реформирование в некоторых других сферах.

Конечно, то, — как подчеркнул предыдущий выступавший — что многие реформы не имеют крупной политической составляющий и вроде бы являются мелкими, но могут иметь большое значение, — это совершенно верная мысль. Например, если брать ту же пресловутую реформу безопасности движения на транспорте, то надо просто посмотреть статистический справочник и увидеть, что ДТП в нашей стране являются одним из доминирующих факторов потери трудоспособного населения. То, что Министерство экономического развития приняло усилия, чтобы вытеснить иномарки, резко повышает травматизм: ни одна наша машина не оснащена подушками безопасности, все это знают.

Другая вещь, еще менее затратная, чем доступ инопроизводителей в автомобильное машиностроение. Это институты гражданского общества и, например, организации бизнеса. Я недавно понял, какой чудовищный беспорядок творится в финансировании организаций бизнеса. Они должны финансироваться из взносов из прибыли предприятий. Но это означает, что вопрос о каком-то мелком взносе в несколько тысяч долларов должен выноситься на общее собрание акционеров. И общее собрание акционеров должно сначала рассмотреть отчисления по налогу на прибыль (24%), потом из прибыли, которая идет на нужды предприятия, сделать взнос в «Деловую Россию» или в Общество ценителей старинных музыкальных инструментов. Никогда не будет общее собрание акционеров этим заниматься, поэтому финансирование идет следующим образом: 24% заплачены в качестве налога, заплачены 9% на дивиденды, потом крупный акционер — олигарх — получил деньги, он заплатил 13% подоходного налога и после того, как было заплачено 40%, он, может быть, что-нибудь пожертвует. Совершенно персонально. Либо он сделает следующим образом: получив то, что считается его доходом, он заплатит 13% подоходного и 2% единого социального — так даже дешевле.

Вы понимаете, что тогда получается, что это персонализированный взнос? И если у него в голове сидит какой-то таракан, и он профинансировал неправительственную организацию, то он этого же таракана запускает в голову этой организации. Есть такая шутка, которую, может быть, вы слышали, о том, что профсоюз — это богатая организация с бедными членами, а организация работодателей — это бедная организация с богатыми членами.

Всего лишь нужно в методических указаниях Налоговой службы прописать, что взносы в организации по профессиональному признаку не относятся на затраты — в каком-то пределе, чтобы не было злоупотреблений. Предел может быть даже самый крохотный. Даже если там будет прописана одна десятая процента фонда заработной платы, это выше крыши. А сейчас, когда проводится реформа технического регулирования, говорится о том, что организации работодателей должны сконцентрироваться и эти технические нормативы разработать. На какие средства?

На самом деле, когда говорится, что интеллектуальная мощь недостаточна, — хотя я не думаю, что это можно относить к ЦСР: ЦСР обслуживает в основном Минэкономразвития, это ни для кого не секрет; есть масса организаций, у которых своя компетенция, и в их компетенцию входит проведение реформ, и очень часто эта компетенция не пересекается или отделена специальным образом от компетенции Минэкономразвития — так вот, если бы у каждого министерства был свой ЦСР и не один, — они бы конкурировали друг с другом — то, наверное, было бы лучше. Что вы об этом думаете?

Дмитриев: С вашего позволения, Андрей Алексеевич, я не буду комментировать конкретные аспекты реформ, потому что иначе мы увязнем в обсуждении очень широкого спектра вопросов политики, — это не есть, на мой взгляд, цель сегодняшней встречи.

Что касается интеллектуального обеспечения процесса выработки политики, то, на мой взгляд, здесь должна присутствовать конкуренция, это очень важно, и, к сожалению, сфера обеспечения процесса подготовки реформ на сегодня не насыщена экспертными ресурсами. По-прежнему есть огромные провалы, где нет активно действующих экспертов, несмотря на то что существует политический спрос на подготовку сложных решений.

Чудновский: Мне хотелось бы войти в русло провокации, которое проложил Виталий, и попробовать объяснить, насколько правомерна следующая точка зрения, как я ее понял (а именно: желание понять, какая из реформ столь остра, чтобы к ней подключились какие-то люди и стали бы ее защищать или, напротив, с ней бороться). Мне хотелось бы сказать несколько слов по этому поводу, потому что иначе эта точка зрения окажется безответной: ясно, что каждый говорит или о железной дороге, или о бизнесе.

Здесь соотношение между обобщенными вещами, интегральным взглядом, системным и взглядом конкретным. Если человек болен, и ему нужен инсулин, то монетизация, ввиду того, что ему либо дали мало денег на это лекарство, либо оно отсутствует в продаже, для него — это острый вопрос. И абсолютно понятно, что все здоровые, вообще говоря, не очень сильно этим затрагиваются.

Возьмем студента — для него важнее бесплатное образование; он не понимает, что бесплатное образование является опасным, — тем не менее: у него есть стремление его получить. Это совсем другой интерес, интересует совсем другая реформа, совсем другая энергия будет на улице, на какой-то коммуникационной площадке.

И совсем другой интерес к судебной системе, которая имеет долговременные последствия. Зачем пенсионеру, который ездит на «Жигулях» и нуждается в инсулине, судебная реформа? Да, ни за чем, до тех пор пока она на своих «Жигулях» или на «Запорожце» не наткнется на «Grand Cherokee», у которого все номера тройки или шестерки, выделены особо, и который его подрезал. В результате бедный пенсионер хочет потребовать компенсацию от этого мощного машиниста и не может это сделать, потому что судебная система не срабатывает. Скажите, где острота и что ему защищать: свой инсулин или вот эту ситуацию, где он хочет отстоять свое законное право?

Заключая, я хочу сказать, что нельзя сосредотачиваться на одной или двух реформах, брать их как бы точечно и адресно и над ними работать — это всегда система, это всегда дифференциация, и поэтому обобщенный взгляд не средняя температура по больнице, но все-таки чрезвычайно полезен и сдерживает тех, кто хочет уйти в точку.

Дмитриев: Сердце мое с вами. Я за то, чтобы максимально быстро двигаться по пути реформ по всем направлениям. Но, к сожалению, наш собственный опыт, как и опыт других стран, показал, что этот путь оказывается малопродуктивным, потому что, когда мы берем много реформ, власть захлебывается и не справляется. Пример реформы льгот — это пример того, как власть просто не смогла справиться с объемом координирующих и аналитических задач, которые должны были быть выполнены, чтобы сделать реформу более эффективной.

Если мы слишком часто позволяем себе такого рода провалы, это способно в целом дискредитировать процесс реформ и надолго отбить у общества желание реформы проводить. Это гораздо опаснее, чем делать ограниченное число реформ, но делать их хорошо.

Лейбин: Я забыл сказать по поводу своей первой провокации, почему я считаю это вредным: сваливая в одну кучу все реформы, мы вызываем естественную политику отношения к этому совокупному неопределенному целому. Между тем, обсуждая конкретный большой сдвиг, например, в области здравоохранения или образования, можно было строить политику, выставлять политические позиции. А не обсуждая это, протаскивая под видом технических действий, — нельзя.

Шершнев: Мне кажется, что говорить о перспективах реформ в России нельзя, не говоря об их общей цели. Поэтому у меня два вопроса. Какова стратегическая цель всех реформ? Какой общий результат хотят получить реформаторы?

Спасибо.

Дмитриев: Вы знаете, в плоскости нашего с вами обсуждения, может быть, это вопрос по-своему наиболее простой, потому что если смотреть на него глазами экономиста или, допустим, работника социальной сферы, то интегральным показателем успешности любых институциональных изменений является возможность добиться социальной стабильности с одной стороны, а с другой стороны, высокого уровня благосостояния и высокого уровня экономического развития, — это измеряемые показатели. И если реформы не работают на улучшение социальной ситуации и на экономический рост, а препятствуют этому, то, скорее всего, такого рода реформы либо нежелательны, либо нуждаются в пересмотре. Если реформы в конечном счете способствуют улучшению социальной ситуации и экономическому росту, это как раз то, что нужно. Интегральная цель более или менее понятна.

Елена Гусева: Я хотела бы продолжить мысль предыдущих вопрошающих. С моей точки зрения, здесь не определено главное: здесь нет первичности и вторичности, то есть производных. Дело не в остроте: в таком перечне реформ наверняка найдутся две-три основополагающие, а остальные будут производными. Практически над всеми реформами висит политическая составляющая. На данном этапе видна цель переложить часть затрат с плеч государства на плечи населения.

И более короткий вопрос. По каким параметрам будет оцениваться эффективность административной реформы?

Дмитриев: Я абсолютно с вами согласен в том, что этот список мало чего говорит о том, какие реформы наиболее важны, в том числе и для успеха всех остальных реформ, и тем более он не служит для определения приоритетов в сфере реализации реформ. Это просто общий список того, что надо делать; есть более узкие списки в вариантах того, что можно сделать, что важнее всего и какие реформы влияют на все остальные. Просто мне не хотелось перегружать наше сегодняшнее обсуждение попыткой выбрать самый лучший пакет реформ на сегодняшний день. Это, на мой взгляд, задача, достойная отдельной встречи.

Что касается того, как нам добиться эффективной оценки результатов административной реформы, то мне кажется, что эта реформа, с той точки зрения, которую вы высказали, стоит особняком от всех остальных, потому что по этой реформе впервые в истории российских преобразований была в последние месяцы предпринята попытка сделать программу осуществления реформы, основанную на современных принципах проектного менеджмента. Они предполагают, что по каждой конкретной цели реформы формулируются количественные показатели, показатели эти поддаются измерению и служат объектом не только конечного контроля по результатам осуществления программы, но и промежуточного контроля буквально в помесячном или ежеквартальном режиме.

Собственно, на этом и основывается принцип проектного управления административной реформы: отслеживается достижение количественных показателей не только по конечным итогам реформы, но и по промежуточным результатам, и в случае, если ход реформы явно тормозится и возникает риск недостижения конечной цели по данному направлению, то механизм проектного управления предполагает оперативное корректирующее вмешательство, чтобы осесечить своевременное достижение конечной цели. Сама программа реформы, насколько я понимаю, в одном из недавних вариантов размещена на сайте Министерства экономического развития и торговли — некоторые их индикаторов там сформулированы. Хочу сказать только то, что, как и во многих других процессах институциональных реформ, эти индикаторы не всегда непосредственно характеризуют конечный результат. Кроме того, существуют объективные проблемы со сбором информации, которая характеризует эффективность такого рода мер, как административная реформа. Индикаторы, которые есть на сегодня, не являются идеальными.

Гусева: К этому же вопросу. Вы же понимаете, что одна из основных проблем будет заключаться в том, что центр принятия решений и ресурсы — это одно, а центр исполнения — это другое. Вы же сами столкнулись с саботажем на местах. Это у нас совершенно не отрегулировано, и не понятно, что с этим делать.

Дмитриев: Да, я с вами согласен, и в процессе разработки административной реформы именно эта проблема, пожалуй, больше всего беспокоила разработчиков. В той логике проектного управления, в которой сформулирована программа, предполагается очень эффективная обратная связь с непосредственными объектами реформы. Значительная часть программы, опять-таки, вопреки старой логике разработки таких реформ, посвящена именно тому, как получать буквально в режиме реального времени информацию о том, что происходит на местах, и как дальше содействовать улучшению ситуации в тех случаях, когда реформа начинает захлебываться. Собственно, это является сутью программы административной реформы в ее новом проектном формате.

Ларин («Универсальный экономический проект»): Михаил Эгонович, возникает необходимость в некоем макроэкономическом комментарии, поскольку вы обозначили некие тренды, связанные с возможными стратегиями, в том числе и удвоения ВВП. Цель поставлена и обозначена тем же Минэкономразвития. Возникает вопрос, как при столь малом бюджете, равном 10% ВВП и сопоставимым с бюджетами крупных [западных?] городов добиться, при столь значимых бюджетных ограничениях результатов по всему этому спектру реформ. Возникает совершенно прозаический вопрос: реальны ли цели?

Чисто технически удвоение ВВП возможно году к 2015-му, но каковы будут социальные последствия этого? По уровню ВВП на душу населения при нейтральных оценках мы попадаем в ту же корзину, что и новые индустриальные страны — в вашем компаративном анализе это было упомянуто, и в лучшем случае мы добьемся места в ряду неких стран-трансформеров, опять же, в лучшем случае, уровень ВВП на душу будет как в Южной Корее.

Инсайдерские цели полагают нечто совершенно другое. Не могли бы вы прояснить это?

Дмитриев: Позвольте задать вам наводящий вопрос. Вы имеете в виду, возможно ли в принципе осуществлять этот широкий список реформ, имея тот бюджет в процентах от ВВП, который сегодня имеет Россия — я правильно понял этот вопрос?

Ларин: Да, это значимая часть вопроса, а по сути, фактор в том, что Минэкономразвития переходит на новую методологию планирования, и, видимо, в процессе планирования будет меняться целеполагание; может быть, возникнут какие-то новые цели. Пока социальный эффект минимален, и как бы нет возможности консолидации реформ, их проектной глубины.

Дмитриев: В отношении того, какие цели поставят перед собой бюджетные органы в рамках бюджетного процесса, я судить не берусь — это отдельная тема, и процесс этот пока отличается высокой степенью неопределенности, мы находимся в самой ранней стадии отработки механизмов бюджетного целеполагания.

Что касается того, хватит ли денег на все реформы, — на все и в желательном объеме — то, скорее всего, нет. По крайней мере, не сразу. Но я думаю, что все-таки недостаток бюджетных средств не является сегодня главным ограничителем в процессе осуществления реформ. Гораздо серьезнее на этот процесс влияют, с одной стороны, политические ограничения, о которых мы говорили, а с другой стороны, ограничения административные, то есть способность власти делать реформы. Думаю, что проблемы возникнут даже с теми реформами, на которые в бюджете найдутся деньги. Вот главный ограничитель, он не носит бюджетного характера.

Что касается того, позволяет ли вообще наш бюджет успешно развиваться и поддерживать высокие темпы роста, то думаю, что это зависит не от его размеров в процентах ВВП, а от того, как мы его будем тратить. Согласно имеющимся исследованиям, устойчивой ярко выраженной зависимости между долей бюджетных расходов в процентах ВВП и темпами экономического роста, в общем, пока не выявлено. Данные носят достаточно противоречивый характер, так что, как я думаю, говорить о том, что у нас маленький бюджет в процентах ВВП, и поэтому мы расти не сможем, не совсем корректно. Подобные закономерности пока не являются подтвержденными.

Вопрос из зала: У меня вопрос не по объекту реформ, — России — а по инструменту. Я смутно вспоминаю то, что мне двадцать лет назад говорили про факторный анализ. Может быть, это будет не факторный анализ, и тогда выяснится, что это вопрос дилетанта.

Мне говорили, что факторный анализ является инструментом провокации управленца. Сейчас поясню на маленьком примере.

Приходит консультант на завод, где идет конфликт между двумя агентами влияния: эксплуатационниками и ремонтниками. Каждая сторона предлагает вот таким списком свое направление реформ, а провокация заключается в том, что он приходит со своей действительностью, со своей целью и со своим объектом реформы. С самого начала он провел факторный анализ по статистике аварий, и выяснилось, что эти субъекты политического давления должны будут примириться с тем, что надо будет заниматься не улучшением эксплуатации или ремонтом, а профилактикой; выяснилось то, какие направления чаще всего выходят из строя.

Я обратил внимание, что вы сказали, что факторный анализ — это инструмент для структурирования дискуссии — но кто является этими субъектами? Дискуссия предполагает их наличие. И где тот провокатор, тот заказчик на цели?

Последний вопрос, который меня попросили задать: так получается, что мы к 2008 году доползем в такой непонятной структурированной дискуссии, а потом выяснятся субъекты гораздо более монстрообразные, и все эти реформы, может быть, окажутся не значимыми.

Дмитриев: Я бы сказал так. Целью той презентации, которую я постарался сегодня представить, не являлась мобилизация общества на борьбу за реформы. Ее целью являлось совсем другое, скорее, это была промежуточная задача: попытаться нашими общими усилиями понять, в какой ситуации мы оказались, с точки зрения возможности проведения реформ. А дальше уже идет разговор о том, какие реформы проводить, как проводить, что для этого надо сделать, — это, на мой взгляд, самостоятельные проблемы, которые надо отдельно обсуждать. Я бы попросил не задавать мне сегодня такие вопросы: какие нужны реформы и как надо их проводить, потому что я ставил другую задачу, я хотел, чтобы мы оценили то положение, в котором оказались. А вот что делать, с чего начать — это тема для следующей дискуссии, может быть, не с моим или не только с моим участием.

Лейбин: Михаил Эгонович, кажется, что вопрос был не о том, какие нужны реформы, а о том, какие политические субъекты должны стать объектом этой провокации и какой субъект за ней стоит.

Дмитриев: Тот идеал, к которому я хотел бы стремиться, это чтобы политика выработки реформ в России как можно дальше ушла из коридоров власти и стала по-настоящему общественным процессом, когда политические решения, а также ход их реализации, формируются в процессе диалога власти с заинтересованными группами, с теми, кто либо заинтересован в проведении реформ, либо им оппонирует. К сожалению, в таком формате в России осуществились очень немного преобразований. Реформа льгот как раз показала, что отсутствие диалога в процессе разработки реформы таит в себе массу опасностей, в том числе и для процесса преобразований. Если власть не научится вести такой диалог в процессе выработки политики, это послужит дополнительным серьезным препятствием на пути расширения повестки реформ.

Василевский (Центр «Панорама»): Мой вопрос как раз связан с последней репликой. Не рассматривались ли в связи со всеми трудностями, мешающими проведению реформ, какие-то способы институционального вовлечения получателей выгоды от реформ? По некоторым реформам выгоды получателей очевидно крайне рассеяны и, вероятно, малоорганизуемы, но по определенным направлениям они очевидно существуют, и в некоторых случаях [получатели?] даже достаточно влиятельные. Возможно ли их вовлечение в дискуссию не просто как некоторого дискутанта, но их более активное привлечение к процессу разработки, а может быть, иногда и к процессу финансирования?

Дмитриев: Что касается финансирования, то это отдельная тема, поскольку она еще связана с вопросом конфликта интересов.

По поводу участия — безусловно. Не зависимо от того, что представляет из себя конкретная затронутая группа, не зависимо от того, является ли она противником или сторонником реформы. Значимые общественные интересы так или иначе придется учитывать; если мы их не пустим в дверь, они войдут в окно, как это было в случае с монетизацией льгот. Одним из существенных разделов новой административной реформы как раз является раздел, посвященный созданию новых каналов влияния структур гражданского общества и широких общественных интересов на процесс выработки и реализации политики на всех ее стадиях, начиная с момента разработки каких-то концепций и выдвижения инициатив, кончая законодательным принятием реформы, ее мониторингом и внесением корректировок.

Это проблема, которая имеет вполне конкретные институциональные решения; эти решения уже реализованы в массе случаев в самых разных странах, и я не вижу ничего невозможного в том, чтобы Россия пошла по этому пути, тем более что в ряде случаев, например, в законодательстве о техническом регулировании, такого рода механизмы уже заложены и начинают понемножку работать.

Лукинов: У меня вопрос по поводу межстрановых сопоставлений. Насколько правомерно сопоставлять Россию и, с одной стороны, скажем, Эстонию, а с другой стороны — Туркменистан, Узбекистан? Соответственно, насколько уникальным является случай российских реформ?

И в связи с этим, на ваш взгляд: есть ли в мире пример или образец страны, которая успешно провела реформы подобной глубины и подобного характера и которая могла бы служить моделью для России?

Дмитриев: Страны, безусловно, можно и нужно сравнивать, но смотря как. Если мы попытаемся сказать, что Эстония — это то же самое, что Таджикистан, то это будет, конечно же, совершенно неверно. Но, тем не менее, анализ статистикой информации показывает, что есть статистически подтверждаемые тренды и закономерности, и их очень много. Если правильно пользоваться статистикой, выявлять действительно значимые факторы, то такого рода закономерностями можно довольно эффективно пользоваться для выработки политики. Иначе говоря, эти закономерности в известных пределах обладают предсказательной силой.

Если задать вопрос, можно ли для России предложить некий образец, по которому мы можем решать наши сегодняшние задачи, то я отвечу на него отрицательно. Просто потому, что в мире совсем не так много стран, которые являются крупными федеративными государствами, занимающими столь большую территорию, и обладают столь значительными природными ресурсами, оказывающими деформирующее влияние на экономику, на социальную и политическую жизнь. Скопировать все откуда-то России вряд ли удастся, но, повторю, многие закономерности действуют как за рубежом, так и здесь. Результаты многочисленных эмпирических исследований это, безусловно, подтверждают.

Я не имею в виду, что выводы, которые я представил, являются безусловно правильными. Я только хочу сказать, что многие закономерности действуют и в России.

Козырь («Женское лидерство и партнерство»): Я хотела бы вернуть разговор к цели реформ. Цель реформы — это человек или достижение эффективных показателей и в каком плане?

Несколько цифр. У нас в стране 53% женщин. В Думе — меньше 10%, в Правительстве — ни одной. Мужчины живут на тринадцать лет меньше, чем женщины. Скоро мы придем к такой ситуации, когда на женщин с высшим образованием будет приходиться очень маленькое количество мужчин с высшим образованием — очевидно возникнет проблема с браками. Те реформы, о которых шла речь: борьба с бедностью, пенсионная реформа, здравоохранение — складывается ощущение, что они ориентируются на народонаселение страны, а не на конкретных мужчин и женщин.

Я хотела бы спросить вас: есть ли учет гендерного фактора в этих реформах и проекты ликвидации гендерного неравенства?

Спасибо.

Дмитриев: Вопрос понятный и правомерный. Единственное, что я хочу сказать: сейчас мы с вами не обсуждали содержание реформ, мы, скорее, обсуждали то, насколько в принципе вероятно продвижение реформ в тех или иных направлениях.

Однако уж если вопрос задан. Если мы посмотрим на конкретные программные документы, которые сегодня существуют по реформам по разным направлениям, то увидим, что в некоторых из них гендерный аспект учитывается достаточно серьезно, в других направлениях он не учитывается совсем или учитывается гораздо меньше, чем это предполагается политкорректными стандартами западных демократий. Это зависит от конкретного направления.

Например, в пенсионной сфере гендерный анализ сейчас приобретает все более важное значение. Я постоянно занимаюсь долгосрочными сценарными оценками тех или иных решений — там постоянно возникает вопрос о том, как то или иное решение отразится отдельно на мужчинах и на женщинах.

Вопрос из зала: Вы сказали, что вы предполагаете достижение определенного результата. Что позволяет вам рассчитывать, что здесь будет определенный результат? Если я не ошибаюсь, то, что у нас процесс пробуксовывал, во многом объяснялось тем, что круг заинтересованных акторов был чрезвычайно узок — фактически получалось, что бюрократии было предоставлено реформировать саму себя, и нет никаких предпосылок к тому, что этот круг расширится. На чем основывается ваш оптимизм?

Дмитриев: Он основывается на двух причинах, тесно связанных с монетизацией льгот. Должен сказать, что после монетизации мои оценки перспектив административной реформы в чем-то стали даже более оптимистичными.

Прежде всего надо сказать о том, что административная реформа содержит в себе значительный ресурс восстановления и повышения уровня доверия между обществом и властью. Потребность в восстановлении доверия четко осознается на самом высоком политическом уровне и расценивается как важный приоритет. Очевидно, что при отсутствии доверия страна в большей степени рискует попасть в зону политической дестабилизации.

Например, такие компоненты административной реформы, как борьба с коррупцией и интеграция граждан в процесс выработки политики, — это очевидные направления, которые позволяют повысить уровень доверия. Насколько на практике удастся реализовать именно эти компоненты административной реформы — я пока делаю достаточно сдержанные оценки.

Реплика из зала: Для этого нужно, чтобы необходимость этого понимали все.

Дмитриев: В первую очередь, важно, чтобы это понимали ключевые игроки, от которых зависит реализация реформы. Административная реформа — это процесс, который выведен на самый высокий политический уровень, и он зависит, прежде всего, от отношения к нему руководства страны.

Вторая проблема, с которой связана административная реформа, — опять-таки, выводящая на ситуацию с монетизацией льгот, — заключается в том, что исполнительная власть недееспособна, что, как я думаю, понимает большинство мыслящих чиновников в России. Исполнительная власть не способна эффективно управлять текущими процессами и, тем более, процессам изменений. Политики, безусловно, расценивают это как ограничение на реализацию любых задач, которые они перед собой ставят. Желание преодолеть это ограничение, повысить дееспособность исполнительной власти сейчас является важным мотивом для формирования позитивного отношения к административной реформе в верхних эшелонах принятия решений.

Вопрос из зала: По сути дела, мы дошли до формулировки, что у этих реформ не было социального заказа, и вы, фактически, являлись провокаторами, в хорошем смысле слова: запустив реформой некую реакцию, — даже негативную — вы возбуждаете гражданское население, и оно автоматически становится заказчиком тех реформ, нужду в которых оно до этого не проявляло. В качестве провокаторов вы подвинете нашу тяжелую систему исполнительной власти на решение новых задач в ответ на новые требования.

Дмитриев: Если мы говорим про административную реформу, то у нее, на мой взгляд, есть явный заказчик на самом верху политической пирамиды и явно есть потенциальный заказчик в обществе, среди граждан, потому что многие элементы административной реформы могут быть популярны в связи с декларируемыми целями: борьба с коррупцией, стандарты доступности и качества услуг, возможность быстрого и доступного гражданину досудебного обжалования незаконных действий или бездействия властей. Это все меры, которые понятны любому человеку, сталкивавшемуся с нашей бюрократией.

Проблема административной реформы заключается в том, что между запросами снизу вверх и сверху вниз есть толстая прослойка среднего бюрократического слоя, которому все эти изменения придется на собственной шкуре испытывать. Средний слой чиновничества, конечно, гораздо меньше заинтересован в кардинальной ломке устоявшихся правил игры.

Вопрос из зала: Вы достаточно подробно описали точку, где мы находимся, и прогноз, который вы дали, достаточно рационален. Мне интересна ваша личная точка зрения на то, где мы окажемся через два-три года с точки зрения темпов реформ.

И второе. Также ваша личная точка зрения — я думаю, что этих данных вы в ЦСР еще не получили, но могли уже составить какое-то представление — по поводу того, в каком направлении, прогресс это будет или регресс, пойдут Украина, Киргизия и Грузия.

Дмитриев: Может быть, это будет очень смелое заявление, — я говорил, что мы буквально каждые две-три недели пересматриваем нашу оценку перспектив реформ — но должен сказать, что все эти пересмотры пока укладываются в определенный коридор. Как бы смело это ни звучало, мне кажется, что в пределах нынешнего политического цикла до 2008 года даже при экстраординарных событиях мы не выйдем за пределы обозначившихся тенденций. Грубо говоря, возможно появление дополнительных ограничений на проведение реформ и их еще большее замедление, но вряд ли возможно кардинальное ускорение реформ по широкому кругу направлений.

В этом политическом цикле уже почти не остается времени для кардинального изменения ситуации. Для этого существуют большие ограничения по финансовым и административным ресурсам, существуют сильнейшие ограничения в плане доверия общества к процессу реформ. Я думаю, что, конечно, нельзя заранее предсказать, что именно будет происходить, но в любом случае, мы не можем ждать резкого улучшения ситуации по сравнению с тем, как складывается сейчас.

Вот что будет после 2008 года — это другой вопрос. Какой окажется Россия и каким будет окно возможностей... — это может быть и ситуация, напоминающая .киргизскую, и ситуация похожая на молдавскую. Это совершенно разные ситуации — мы пока ничего не можем достоверно судить о том, что произойдет с Россией в этот период и можем только строить догадки в виде альтернативных сценариев. За пределами 2008 года развитие политической обстановки может очень сильно изменить возможности для проведения реформ в период 2008-2012 годов.

Лейбин: Михаил Эгонович, в завершение мы обычно предоставляем лектору возможность резюмировать и ответить на вопрос, что здесь сегодня происходило в плане дискуссии.

У меня еще затерялся вопрос, который я никак не мог для себя прояснить: в вашей презентации и в ответах на вопросы была продемонстрирована позиция, что «мы ожидаем», то есть внешняя. А с какой позиции вы выступаете здесь и в своей основной деятельности: с позиции политика-реформатора или с позиции внешнего эксперта, который оценивает то, как все происходит?

Дмитриев: Я бы на этом вопросе свое выступление и завершил. Я постарался в ходе этого обсуждения максимально отстраниться от моих личных предпочтений, с точки зрения того, какие реформы надо делать, как их делать, кто хорошо их делает, кто плохо. Также я постарался воздержаться от выражения своего отношения к Правительству и к реформаторам в конкретных направлениях. Моей задачей было попытаться разобраться в том, что на самом деле возможно, — прояснить коридор возможностей. А как дальше будет складываться политика по принятию решений по каждой из конкретных реформ — это отдельная тема. У меня, как и у каждого из всех присутствующих, есть свои личные предпочтения и убеждения. Я просто не хотел сосредотачиваться на этом. Вопрос убеждений — это вопрос выбора политики. Мы сегодня говорили не о выборе политики, а о том, какой коридор возможностей существует для этого выбора, в каком коридоре мы вообще можем что-то выбирать.

Подпишитесь
— чтобы вовремя узнавать о новых публичных лекциях и других мероприятиях!

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.