19 марта 2024, вторник, 05:30
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Лекции
хронология темы лекторы

Николай Данилевский и исторические перспективы России

Мы публикуем полную стенограмму лекции, прочитанной известным историком русской мысли и публицистом Александром Яновым 11 октября 2007 года в клубе - литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции "Полит.ру"».

Александр Львович Янов окончил исторический факультет МГУ в 1953 году. Занимался историей славянофильства. В 1974 эмигрировал в США, где с 1975 преподавал русскую историю и политические науки в университетах Беркли, Энн-Арбора и Нью-Йорка.  Последняя должность: профессор политических наук в аспирантуре Нью-Йоркского городского университета.

Среди книг Александра Янова – “Русская идея и 2000 год” (1988), “После Ельцина” (1995), “Тень грозного царя” (1996), “Россия против России. 1825-1921: очерки истории русского национализма (1999), “Россия: У истоков трагедии. 1462-1584: заметки о природе и происхождении русской государственности” (2001), Патриотизм и национализм в России. 1825-1921 (2002; второе издание книги 1999 года), “Загадка николаевской России. 1825-1855” (2007).

Текст лекции

Александр Янов (фото Н. Четвериковой)
Александр Янов (фото Н. Четвериковой)

Я в Нью-Йорке читал очень много прекрасных стенограмм замечательных публичных лекций, которые прочитали здесь мои старые друзья. Я их прочитал достаточно, чтобы знать: в этом мероприятии главное – это обсуждение, поэтому я постараюсь сделать свой доклад кратким. Единственное: для тех, кто не видел этой книги, я хотел прочитать маленькую, в несколько строк, ее аннотацию.

«Вторая книга трилогии известного историка и политического мыслителя Александра Янова посвящена эпохе Николая I. Казалось бы, кого могут сегодня взволновать перипетии этого давно забытого, чтоб не сказать доисторического царствования? И тем не менее трудно припомнить за последние годы, чтобы публикация фрагментов еще не изданной исторической работы вызвала такую бурю противоречивых оценок в экспертном сообществе. Отчасти это, наверное, объясняется безжалостной критикой, которой подверглись в них такие светила современной российской и американской историографии, как Б.Н. Миронов или Брюс Линкольн и другие «восстановители баланса в пользу Николая», как именует их автор. Важнее, однако, что забытые эти исторические перипетии неожиданно обрели здесь до такой степени актуальное звучание, будто случились они вчера. Или могут случиться завтра...» Это издательская аннотация, я тут не при чем.

Тему вам уже сказали, я должен только объяснить, почему я выбрал для разговора об исторических перспективах России именно Данилевского. Главным образом, потому что именно Николай Яковлевич Данилевский еще в 1860-ые гг. наиболее полно, точно и откровенно сформулировал -- и тем самым довел до абсурда -- одну из трех исторических перспектив страны, кажется, самую популярную сегодня в России. Я говорю, конечно, о перспективе противопоставления России Европе, как принципиально чуждой и враждебной ей цивилизации.

Прежде всего, я бы хотел отдать справедливость Данилевскому, потому что на его пути к этой формуле препятствий было не счесть: все-таки это было полтора столетия назад. Прежде всего, тогда не существовало самого представления о том, что цивилизаций может быть много; было принято думать, что есть цивилизация и есть варварство. Варварство – это плохо, а цивилизация – хорошо – вот и все, что во времена Данилевского знали об этом сюжете. Он первый (это важно подчеркнуть) взял на себя смелость заявить, что цивилизаций на земле много. Правда, он именовал их еще культурно-историческими типами (все-таки это было полтора столетия назад). Но эти цивилизации в его представлении, каждая из них, отличались своими отдельными судьбами, общего между ними было примерно столько же, сколько между рыбами и пресмыкающимися.

Отсюда вытекала вторая трудность, которая стояла перед Данилевским. Как выбрать из бесчисленного множества народов и племен, населявших землю на протяжении тысячелетий, ту малую часть, что достойна, по его мнению, звания цивилизации? Как ее отделить от недостойных? Данилевский вышел из этого затруднения просто. Сначала он отсеял народы, которые «составляют лишь этнографический материал, т.е. как бы неорганическое вещество и не достигают исторической индивидуальности», это цитата. И оказалось, что этих «неорганических народов» очень много, история полна этнографического материала. Его излюбленный пример, я процитирую: «Таковы племена финские и многие другие, имеющие еще меньшее значение». С его стороны резонно было так сказать, потому что Финляндия входила тогда в состав России, и неорганическим этнографическим характером он объяснял ее включение в состав империи. Дальше отсеивались народы вроде татар или турок, единственное назначение которых состояло, как он думал, в том, что они «помогали испустить дух борющимся со смертью цивилизациям, после чего скрывались в прежнее ничтожество». В сухом остатке оказались народы, достойные возвышения в генеральский цивилизационный чин.

Само собой, поле для произвола и дискриминации в этом «законе исторического движения», как именовал свое открытие Данилевский, было необъятно. Какие именно народы зачислить в этнографический материал, какие – в политическое ничтожество, а какие – в культурно-исторические типы, при таком раскладе зависело исключительно от его доброй воли. Так или иначе, после всех отсеиваний Данилевский насчитал десять цивилизаций. Почему именно десять, он никогда не объяснил. Почему в его списке наличествовал тип «китайский», а «японский» отсутствовал, был «иранский», но не было «тюркского», почему одни народы у него были выделены в отдельные цивилизации, другие же «слиты» в племена – он тоже не объяснил.

Нечего и говорить, что его позднейшие западные, современные последователи, которые, впрочем, неблагодарно даже не упоминают его имени, с ним решительно не согласились. Однако было одно исключение - это Питирим Сорокин, который в начале 50-х пробил в пику Тойнби английский перевод книги Данилевского «Россия и Европа». Ясное дело, Сорокин пытался доказать, что и в этом деле приоритет принадлежит русской мысли. Время было такое, сталинское, приоритет во всем должен был принадлежать русской мысли.

Так или иначе, у Альфреда Тойнби насчитывалось 23 цивилизации, т.е. почти в 2,5 раза больше, чем у Данилевского. У Фернана Броделя их, наоборот, оказалось меньше, девять, у Освальда Шпенглера еще меньше – восемь, а у современного американского мыслителя Самюэла Хантингтона – и вовсе семь. Впрочем, произвол и дискриминация – это родовая черта всего этого модного нынче поветрия, которое известно под именем «множественности цивилизаций», оно же «мультицивилизационный подход». Но его изобретателем все-таки был Данилевский.

В его время, однако, подсчет цивилизаций запутывался крайне уязвимым определением, которое Данилевский дал своим культурно-историческим типам, это была дополнительная трудность. Я вам процитирую его: «Племя или семейство языков, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно». Понятно, зачем Данилевскому понадобилось такое определение: он хотел выделить цивилизацию будущего – славянскую цивилизацию. Только, увы, не повезло ему, он угодил в собственную ловушку, утратив, таким образом, главного противника славянской цивилизации – изобретенный им же романо-германский тип. В действительности, мы с вами знаем, что шведский и итальянский языки не имеют между собой не только непосредственной, но вообще никакой близости, точно так же, как голландский с испанским или норвежский с португальским.

Борис Долгин: Прошу прощения, индоевропейские языки все-таки имеют некоторое родство.

Александр Янов (фото Н. Четвериковой)
Александр Янов (фото Н. Четвериковой)

Александр Янов: Может быть. Но тут проблема в том, что от цивилизации, от культурно-исторического типа Данилевский требовал непосредственной близости, не какой-то там отдаленной, а непосредственной, в этом для него была суть дела. Т.е. вы понимаете, что если, согласно определению Данилевского, не существует романо-германского типа, то тогда чему на смену должен идти славянский тип? Он лишается оппонента.

Оставалась, однако, еще главная трудность – субординация среди избранных. Какие из этих избранных уже окончили свои земные дела, каким остались считанные годы, а кому принадлежит будущее, и почему. С этим затруднением Данилевский справился еще легче, по выражению его самой восторженной современной поклонницы Натальи Нарочницкой, при помощи своей «исторической концепции органицизма». В сущности, эта концепция проще пареной репы: общество отождествлено с организмом, социология с биологией, жизнь народа с человеческой жизнь. Впрочем, Данилевский объясняет это лучше меня. Вот как он это делает, я цитирую: «И народы нарождаются, достигают различных степеней развития, стареют, дряхлеют, умирают - и умирают не от внешних только причин. <…> Умирают тем, что называется естественной смертью или старческой немощью».

За примерами было недалеко ходить. Там еще будут и другие, но главный пример, который приводит Данилевский, - это Китай. Я опять процитирую: «Китай представляет именно такой редкий случай, как те старики, про которых говорят, что они чужой век заживают, что смерть их забыла». Заметим также, что приговор Данилевского был окончательный и апелляции не подлежал, ибо, как гласит еще один из его законов исторического движения, третий закон, молодость вторично не возвращается, т.е. полтора столетия спустя после этого приговора от Китая, впрочем, как от Индии и Ирана, должно было остаться лишь историческое воспоминание. Тем более, что как цивилизация ни один из них не состоялся. Вот что пишет о Китае, Иране, Индии Данилевский: «Все было в них еще в смешении; религия, политика, культура, общественно-экономическая организация», по каковой причине ни Китай, ни Индия, ни Иран «дальше подготовительного периода никогда не продвинулись». Т.е. они с самого начала были безнадежны и потом умерли. Так он одним росчерком пера раскассировал половину своего списка цивилизаций.

Следовавшие за этими полумертвыми или мертвыми цивилизациями были ущербные культурные типы, которые он презрительно называл одноосновными. Опять цитата: «Подобно тому, как еврейская культура была исключительно религиозна, тип эллинский был типом культурным, столь же односторонний был и тип римский, развивавший лишь одну политическую сторону человеческой деятельности».

Наконец, на сцене появляется германо-романский тип. Т.е. восемь из десяти – это мертвые и полумертвые, а вот живые – это германо-романская и, конечно, славянская цивилизации. Германо-романский тип Данилевский великодушно наделяет двумя основами, он их называет двухосновными типами: все-таки есть наука, промышленность. Но в отличие от Рима, политического смысла у Европы нет и в помине. Опять же цитата. Он считал демократию лишь «предвестником и орудием разложения». Религиозного смысла, в отличие от евреев, у Европы, конечно, тоже нет. И снова цитата: «Она отвергла единственное, истинное христианство, хранение религиозной истины досталось нам». Зато все это в придачу к самой передовой в мире промышленности и славянской науке есть или непременно будет у славян. И постольку славянский тип будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом». В этом и состояло пророчество Данилевского. Добавим только одно – что он решительно отвергал «пугало, отпугивающее от всеславянства, страх перед мировладычеством, в конце концов, древних римлян не пугала мысль о всемирном владычестве. Что за странная скромность – отступать перед великой будущностью, чураться ее из боязни быть слишком могущественным и сильным».

Вы видите, что это довольно безнадежно архаичное пророчество или идея, и, наверно, не было бы смысла возвращаться к этой проблематике сегодня, оставайся она полтора столетия спустя лишь библиографической древностью. Однако не только не забыто сегодня открытие Данилевского, оно активно пропагандируется. Имя его стало легендой в националистических кругах, а идеи – чем-то вроде Моисеевых скрижалей. Даже такой авторитетный ученый, как заведующий кафедрой российской истории Петербургского университета профессор А.А.Галактионов, пишет в предисловии к шестому изданию «России и Европы», которая вышла уже в 1995 гг.: «Удивительной особенностью этой книги является то, что она актуальна даже сейчас, в ходе очередного витка социального и политического переустройства Европы и России». Вдобавок он еще ссылается на слова профессора Бестужева-Рюмина, который в 1880-ые гг. занимал тот же самый ключевой в русской историографии пост. А Бестужев-Рюмин «приравнивал теорию Данилевского к открытию Коперника», другими словами, поставил ее в ряд вечных достижений человеческого духа».

Не менее важна, наверно, и необычайная популярность Данилевского среди старших научных сотрудников Института российской истории. Лучше других выразил ее д.и.н. Б.П. Балуев, который писал в 2001 г., причем без тени юмора: «Книга Данилевского была взглядом, брошенным на историю не с Кочки зрения европейской цивилизации, а с высоты космоса и одновременно с высоты божественного устроения всего сущего на все в человеческом мире и вокруг него». Балуев и сейчас старший научный сотрудник.

Я уже не говорю о таких мелочах, как книга некоего Михеева, которая называется «Славянский Нострадамус». Или о суждении ученого игумена Дамаскина, который написал предисловие к книге Балуева: «После открытия Данилевского в истории не осталось открытий и тайн, и всякий, кто ему возражает, без сомнения, смотрит на нее глазами диявола». Это уже в XXI столетии!

Но современная волна восхищения открытием Данилевского, а, следовательно, и той перспективой, которую он сформулировал для России, далеко не достигла той точки, до которой она дошла в 1880-ые. Тогда был контрреформистский режим Александра III, и книга Данилевского стала официальной философией истории этого режима. Она была рекомендована в качестве учебного пособия преподавателям гимназий.

Но еще важнее, что тогда сочувствовал Данилевскому и его пророчеству Цвет русской исторической науки и культуры. Ю.С. Пивоваров в статье «Николай Данилевский в русской культуре и мировой науке» перечисляет его тогдашних поклонников поименно: Достоевский и Тютчев, Писемский и Майков, Леонтьев и Страхов, Аксаков и Миллер, Бестужев-Рюмин и Розанов, Ломанский и Потебня. Можно соглашаться или не соглашаться с выводом, который делает из этого Пивоваров. Вот его вывод: «Для меня подобное отношение к идеям Данилевского выдающихся представителей отечественной культуры есть, прежде всего, свидетельство одной из сущностных болезней русского духа, проявление одной из трагедий исторической судьбы России».

Независимо от того, как мы отнесемся к суждению Юрия Сергеевича, нет сомнения, что ни Балуев, ни Галактионов, не говоря уже о Михееве или игумене Дамаскине, не идут в сравнение с Достоевским или Бестужевым-Рюминым. Но ведь и политический режим сегодня не идет пока в сравнение с режимом Александра III, и нынешний претендент на место Данилевского в отечественной культуре – депутат Государственной Думы Наталья Нарочницкая – походит на него, скорее, как карикатура на подлинник, даже несмотря на ее уверения, «что ее идеи идут нарасхват везде и во всех ведомствах вплоть до самых высоких. Пожалуйста, моя книга "Россия и русские в мировой политике" - антилиберальная и антизападная бомба, но разбирают все - не только оппозиционеры, но и бизнесмены, профессора и высокопоставленные сотрудники».

Александр Янов (фото Н. Четвериковой)
Александр Янов (фото Н. Четвериковой)

Так как все-таки объяснить, что именно Данилевский завладел в конце XIX в. умами всего в общепринятом смысле правого сектора культурной элиты России, не говоря уже, конечно, об умах высокопоставленных сотрудников. И более того, интерес к его идеям не угас, как я только что пытался показать, и в начале XXI в. Да, он терпеть не мог Европу, он был уверен, что она гниет, и пророчил ей вскорости судьбу Китая, который, по его мнению, уже сгнил в его время. Однако мало ли было в то время (и сейчас есть) ненавистников Европы, пророчащих ей скорую гибель. Я сошлюсь только на профессора Московского Университета С.П. Шевырева, который писал еще за 28 лет до выхода книги Данилевского при предшествующем контрреформистском режиме Николая I, что «общаясь с Европой, мы и не примечаем, что имеем дело, будто с человеком, несущим в себе злой заразительный недуг, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет».

Короче, книга Данилевского вовсе не была первой в России антилиберальной и антизападной бомбой, и ограничься он лишь еще одним, утешительным для высокопоставленных сотрудников утверждением, что дни Европы сочтены, шансов прослыть в потомстве славянским Нострадамусом было бы у него не больше, чем у Шевырева или у Нарочницкой. Проблема была в том, что 28 лет, отделявших книгу Данилевского от шевыревской бомбы, вмещали в себя, между прочим, Крымскую войну. Император Николай I, которого эти антизападные бомбисты убедили в том, что с Европой можно не считаться, бросил ей вызов, пожелав расчленить Оттоманскую империю. Но, вопреки ожиданиям бомбистов, якобы умирающая тогда Европа ответила на этот вызов таким мощным ударом, что Россия впервые после Ливонской катастрофы Ивана Грозного оказалась поставлена на колени. Национальное унижение было столь нестерпимым для русской культурной элиты, что идея реванша за него пронизала всю историю послениколаевской России.

Мне кажется, что секрет популярности Данилевского и тогда и сейчас именно в этом. Иначе говоря, я не согласен с утверждением Пивоварова, что дело тут в некой сущностной болезни русского духа. Честно говоря, звучит это не как диагноз, а как приговор. Я думаю, что дело тут все-таки в реванше. Всю послениколаевскую эпоху умы были жестко сосредоточены на тех же темах -- освобождение славян, расчленение Турции и крест на Святой Софии. Вот что писал в ту пору Достоевский: "Константинополь должен быть наш, завоеван нами, русскими, у турок и остаться нашим навеки». А вот как вторил Достоевскому Бестужев-Рюмин: «Тесно жить в бараках, душа рвется на простор. Такой простор, такая историческая ширь открывается только кровавой борьбой. Страшно произнести это слово в наш слабонервный век, но произнести его надобно и надо готовиться к его осуществлению».

Спрашивается, могли ли эти люди критически отнестись к первой в русской литературе попытке научно обосновать жизненную необходимость и, главное, своевременность реванша. Нет, не страшно, объяснил им Данилевский, произнести это роковое слово, ибо «есть нечто гораздо худшее войны, от чего война может служить лекарством». Да, жить с сознанием национального унижения невыносимо, но существовать с сознанием того, что страна не исполнила своего исторического предназначения – смертельно. Доказательство тому судьбы Китая, Индия, Ирана. Не повторить их жалкую судьбу – вот от чего должна была служить лекарством новая война с Европой. Просто «Россия не иначе может занять достойное себя и Славянства место в истории, как став главою особой, самостоятельной политической системы государств и служа противовесом Европе во всей ее общности и целости». Нечего и говорить, что грандиозный военный передел Европы, который предложил Данилевский, далеко превосходил страстные, но ограниченные мечты Достоевского и Бестужева-Рюмина о Константинополе.

Однако еще важнее, если хотите, страшнее звучали ярко обрисованные Данилевским последствия того, что Россия может, упаси бог, не последовать его предложению слегка подтолкнуть историю посредством новой войны, не дожидаясь окончательного загнивания Европы. В таком ужасном случае – так он пугал высокопоставленных сотрудников, а также кипящую идеей реванша культурную элиту страны – «Россия, конечно, лишится через это исторической цели своего существования, представит миру жалкий образец исторического недоросля». Хуже того, в таком случае ей «ничего не останется, как бесславно доживать свой жалкий век, перегнивать как исторический хлам, <…> распуститься в этнографический материал» - это было самое страшное проклятие в устах Данилевского – «даже не оставив после себя живого следа», как не оставили Китай или Индия. И может ли быть иначе, если Россия в таком случае «потеряет причину своего бытия, свою жизненную сущность, свою идею».

На этом месте, согласитесь, читателей должен был пробрать священный ужас. Ведь они услышали приговор не только современникам, но и потомкам, нам с вами, между прочим. Мы с вами не только позорно, с точки зрения Данилевского, отказались от мечты о мировладычестве, но даже и от сталинского раздела Европы, который, впрочем, был лишь жестокой пародией на вольную всеславянскую федерацию, которую напророчил Данилевский.

И тут нам с вами предстоит решить, согласны ли мы превратиться в исторический хлам и распуститься в этнографический материал. Если не нет, придется признать, что никаким не был Данилевский славянским Нострадамусом, просто потому что не сбылось ни одно из его предсказаний. Более того, история сложилась прямо противоположным его пророчествам образом: как мы знаем, не прекратил свое существование, перестав заживать чужой век, Китай, напротив, он вырастает в гигантскую сверхдержаву. Не сгнила Европа, а, напротив, оказалась могучим магнитом, который неотвратимо притягивает к себе все те славянские народы, которым следовало, согласно Данилевскому, самозабвенно стремиться под главенство России.

Никто больше, кроме безнадежных маргиналов, не считает, как считал Данилевский, самодержавие высшей формой политической организации общества, никто не считает демократию предвестником и орудием разложения. И, самое главное, Россия не превратилась в исторический хлам, отвергнув его страшные пророчества. Ведь даже те, кто сегодня его воспевает, не согласятся с главным предсказанием своего мэтра, не согласятся даже под пыткой. Или согласятся?

Тем не менее, неисповедима, по крайней мере для меня, логика его поклонников. Они, как мы видели, продолжают прославлять его пророчества и уверяют публику в актуальности его открытия, даже в том, что после теории Данилевского в мире не осталось никаких открытий и тайн. Увы, остались. И одна из них в том, достигнет ли в культурной элите России XXI в. волна восхищения пророчеством Данилевского и, соответственно, той исторической перспективой, которую он для нас сформулировал, такого же пика, которого достигла она в конце XIX в., или же мы, наконец, согласимся с суждением Владимира Сергеевича Соловьева, так заключившего дискуссию об идеях Данилевского 120 лет назад: «Их внутреннее значение вполне ничтожно».

Конечно, это очень беглый и конспективный обзор идей главного архитектора одной из исторических перспектив сегодняшней России, той, которую я с европейской Кочки зрения и называю русским sonderweg, что на языке изобретателей этого понятия означает «особый путь». В книге, которую я сейчас представляю, идеи Данилевского изложены несопоставимо подробнее, с массой ярких и поучительных деталей, для которых не нашлось места в коротком докладе. Здесь я лишь хотел познакомить вас с логикой этой перспективы и, конечно, нечего греха таить, убедить вас, что логика эта неминуемо приводит к абсурду. Вот и все, спасибо.

Обсуждение

Долгин: Правильно ли я вас понимаю, что если популярность Данилевского у мыслителей конца XIX в. вы выводите из желания реванша, то с тем же самым вы связываете и сегодняшнюю его популярность.

Янов: Абсолютно точно.

Григорий Чудновский: Я тоже хочу уточнить, правильно ли я понял: в эпоху Данилевского основная идея, которая привела его к открытию, состояла в том, что у славян, у России, великая мировая миссия, а, с другой стороны, недоучет разных внешних факторов и событий показал силу Европы и привел к унижению. Т.е., с одной стороны, миссия, с другой стороны, унижение – это большой разрыв в психологическом восприятии жизни. Вы также заявили вторую половину перспективы, приводили многих авторов, которые почитают этого героя полуторастолетней давности, как историческое лица и мыслителя, но не Нострадамуса, как вы правильно заметили, т.к. его предсказания не сбылись. Какие лица сегодня, кроме перечисленных вами, в институтах и др. претендуют на роль поддержки этих устаревших и, видимо, не реализуемых в принципе идей? Тем более, что мир очень сильно изменился по сравнению с тем, что было 150 лет назад, и подобные идеи сегодня может высказать только «нормальный сумасшедший», которого не принимает психбольница, потому что на вид он нормальный, по выражению же – сумасшедший, но еще недеятельно сумасшедший, в действия не переходит, значит, еще нормальный. Так какие лица? Есть такой автор Дугин. Может быть, он вам попадался. Не знаю, историк ли он: в разных местах он презентует себя как культуролог, у него еще много запятых. Я его читаю, и у него сверхдержава и империя – это одна цепочка, включая его последнюю статью в «Профиле», связанную с Путиным, как преемником сакральной личности. Я там не до конца все понимаю и, если честно, не очень хочу, но есть тревога: куда это ведет. Может быть, есть еще какие-то живые люди, не в институтах – здесь тоже есть разница. В институте он пишет свою академию, которую читают три человека – это восторги узкой общественности, есть же публичные люди, которые говорят с широкой площадки; включаешь телевизор, первый канал, и видишь их – это совсем другой калибр пропаганды. Отсюда, прошу вашу оценку – ведь тут тоже разрыв между мнимым имперским величием и внутренней униженностью, которая не доводится до слушателей, такой внутренний комплекс? Или я не до конца понимаю, какой разностью потенциалов, чем движимы эти люди. Может быть, они хотят быть новыми царедворцами, это очень вожделенная мысль – стоять у трона, создавать его, чтобы зафиксировать фамилию. Спасибо.

Александр Янов (фото Н. Четвериковой)
Александр Янов (фото Н. Четвериковой)

Янов: Вы очень точно все сформулировали, я даже не знаю, что вы спрашиваете у меня. Вы сказали все правильно. Это тот же самый разрыв между миссией и унижением. В данном случае унижение, конечно, не Крымская война – это забыто, а распад империи – то, что произошло сравнительно недавно и живо в сознании масс и элит. Вы меня спрашиваете, что движет. Данилевский, между прочим, был скромным биологом, он не претендовал быть никаким царедворцем, приближенным. В книге я спрашиваю, почему именно Данилевский, а не Иван Аксаков, допустим, который был редактором журнала, был близок к царю, который в 1876 г., можно сказать, единолично поднял Россию на войну? Почему не Аксаков, а какой-то Данилевский? Данилевский претендовал на научное обоснование реванша, хотя на самом деле такое же идеологическое, конечно, как и Дугин. Дугин тоже претендует на научное. Он не хочет быть царедворцем, я слишком хорошо о нем думаю, чтобы так заключить. Я не могу сказать, что я с ним знаком: мы с ним когда-то дискутировали на страницах «Московских новостей», но это было давно, конечно. Я думаю, что ответил на ваш вопрос.

Долгин: Только это было действительно давно, и с тех пор Александр Дугин стремится быть, судя по всему, кремлевским экспертом, его самосознание существенно изменилось.

Янов: Вы правы в том смысле, что сейчас нет другого способа быть публичным политиком, публичным идеологом, и этим он, конечно, серьезно отличается от Данилевского, который не стремился быть публичным политиком и даже чуждался этого.

Фаина Гримберг: Я бы хотела отметить три момента. Первый момент. Данилевский не был академическим ученым, он был представителем направления «Вольная историческая беседа», наиболее продуктивного. Он работал с тем материалом, с которым работали его западные, европейские, и русские коллеги, т.е. он имел очень приблизительное представление, например, о Китае, по Николаю Спафарию Милеску и о. Палладию (Кафарову), а о Поволжье – по очеркам Мельникова-Печерского. Он не знал, чем серб отличается от болгарина, что в Османской империи самое либеральное законодательство в области религии, т.е. Данилевского следует рассматривать, прежде всего, учитывая, что он, конечно, человек своего времени и работал с тем материалом, с которым работали все остальные. Второй момент несколько парадоксален. Данилевский – конечно, апологет имперской доктрины. Тем не менее, наши современники типа Нарочницкой, используют его текст для построения национальной доктрины. И, наконец, третий момент. Данилевский удивительно понял момент культурной унификации. Он сказал, что раньше иностранец, иноземец или одевался, как мы, и исповедовал православие, или жил изолированно в Немецкой слободе, а теперь все носят сюртуки, и поэтому мы вскоре увидим молодую новую грузинскую и армянскую политическую элиту. Он это называл «молодая Грузия», «молодая Армения», «молодая Юкагирия». Т.е. он понимал, что распад империи происходит и вследствие определенных моментов культурной унификации. Спасибо.

Янов: Я не совсем понял, в чем состояло возражение.

Долгин: Если я правильно понял, возражение на уточнение состояло в необходимости учитывать тот момент, что он работал в рамках знания своего времени и все-таки был не столько академическим человеком, сколько «размыслителем».

Янов: Это все правильно, но как могло быть иначе? Конечно, он был человеком своего времени. Он же не мог быть человеком нашего времени. Но дело ведь не в этом. Дело, во-первых, в его «исторической концепции – органицизме», говоря языком Нарочницкой, не вызвавшей никаких возражений и в конце XIX века у национально-ориентированной культурной элиты страны и поднимающейся сейчас опять на щит тем же Дугиным или Нарочницкой. Китай и Индия должны были умереть, потому что так предписывал органицизм: они жили слишком долго, а молодость цивилизации, согласно третьему «закону» Данилевского, не возвращается.

Так вот, проблема в том, почему этот откровенный вздор был столь единодушно принят культурной элитой России не только как научная истина, но и как Моисеева скрижаль? Потому лишь, что они были людьми своего времени или потому, что хотели в это поверить? Тем более, что Галактионов, Балуев или Нарочницкая – все, заметим, при высоких научных регалиях – бесспорно люди нашего времени, а Данилевскому по-прежнему верят и даже по-прежнему считают его пророком. Почему?

А во-вторых, с чем в принципе мы имеем тут дело? С «сущностной болезнью русского духа», как думает Ю.С. Пивоваров, или с могущественной идеей реванша за пережитое национальное унижение, с идеей, завоевавшей массы и ставшей поэтому, если верить Марксу, материальной силой? Мне показалось, что оппонент об этой принципиальной проблеме ни словом не упомянул, а суть-то дела как раз в ней, а вовсе не в том, что Данилевский был человеком своего времени (что самоочевидно).

Ольга Лобач: Но если в основе реванша, о котором вы говорите, лежит противоречие между убеждением в великой миссии народа и чувством национального унижения, которое он испытывает, то что можно с этим сделать?

ЯНОВ: То, что сделали немцы. Их  убеждение в своей великой миссии ничуть не меньше, чем у нас, а чувство национального унижения было несопоставимо больше. И, тем не менее, они показали нам, как преодолевается это противоречие. Они не только открыто признали Германию органической частью Европы (которой она противопоставляла себя со времен первых романтиков в начале XIX века), они стали одной из основ новой Европы.

И что же? Оказалось, что роль великой европейской державы лишь укрепила убеждение Германии в её мировой миссии. Более того, откровенно признав крушение своей тоталитарной империи не трагедией, но величайшей победой человечества, она погасила и чувство национального унижения. В результате, рокового противоречия, до сих пор терзающего Россию, для Германии больше нет. Заколдованный круг разомкнулся.

Что еще я могу ответить на ваш очень точный вопрос? Мне кажется, что главная сегодня задача каждого здравомыслящего человека в России – объяснить всем, кто захочет его слушать, что решение нашей мучительной головоломки уже существует. Оно у нас перед глазами и прямо противоположно решению, предложенному Данилевским – вместе с его вчерашними и сегодняшними последователями - это я и пытался здесь сегодня вечером сделать.

В цикле "Публичные лекции ”Полит.ру”" выступили:

Подпишитесь
— чтобы вовремя узнавать о новых публичных лекциях и других мероприятиях!

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.