19 марта 2024, вторник, 09:43
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Лекции
хронология темы лекторы

Язык и коммуникация: новые тенденции

Мы публикуем полную стенограмму лекции доктора филологических наук, профессора, завкафедрой русского языка, директора Института лингвистики РГГУ Максима Анисимовича Кронгауза, прочитанной 19 февраля 2009 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».

Максим Кронгауз в 1980 г. закончил Филологический факультет МГУ, учился в аспирантуре на кафедре структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ. В 1984-1989 годах работал научным редактором в издательстве "Советская энциклопедия". Участвовал в создании «Лингвистического энциклопедического словаря». В 1989 защитил кандидатскую диссертацию на тему "Использование механизмов референции при анализе текста". В 1989-1990 годах работал научным сотрудником Института проблем передачи информации Академии наук СССР в лаборатории компьютерной лингвистики. С 1990 года работал старшим преподавателем кафедры русского языка в Московском государственном историко-архивном институте (позднее Российский государственный гуманитарный университет), в 1996 году утвержден в должности доцента и заведующего кафедрой русского языка, с 1999 года утвержден в должности профессора, с 2000 года директор Института лингвистики РГГУ. В 2000 году защитил докторскую диссертацию на тему «Семантические механизмы глагольной префиксации». Среди трудов ученого - книги "Семиотика, или Азбука общения" (1997, 2004; в соавторстве с Г.Е. Крейдлиным), «Приставки и глаголы в русском языке: Семантическая грамматика» (1998), "Семантика" (2001), "Русский язык на грани нервного срыва" (2007).

См. также:

Текст лекции

Максим Кронгауз (фото Наташи Четвериковой)
Максим Кронгауз
(фото Н.Четвериковой)

Что важнее – язык или коммуникация? Я не скажу, что думал так всегда, но в данном случае я, безусловно, выступаю с точки зрения коммуникации. В подтверждение этой позиции приведу простые примеры. Бывают ситуации, когда люди теряют свой язык, точнее, возможность общаться на нем. Это либо физическая ущербность, либо религиозные обеты, либо просто потеря собеседника на своем родном языке, например, эмиграция. В этих ситуациях всегда происходит своеобразная компенсация, всегда возникает новый язык или знаковая система. То, на чем можно общаться. Так что потеря языка – вещь весьма болезненная, но преодолимая, а вот потребность человека в коммуникации, по-видимому, относится к нашим основным потребностям.

Сразу скажу, что подобная точка зрения, то есть предпочтение коммуникации языку, противостоит, в том числе, и точке зрения пуристов. Когда мы говорим о том, что в языке что-то недопустимо, что «кофе» не должно быть среднего рода, «звонить» нельзя в настоящем времени ударять на первом слоге, это все, конечно, правильно. С одной стороны. С другой стороны, если вдруг большая часть носителей начинает так говорить, мне кажется, лингвист должен на это реагировать. Простой способ реагирования – менять или сдвигать норму, делать допустимым то, как говорит большая часть носителей русского языка. Конечно, замечательно, что образованный человек знает: «кофе» - мужского рода. И говорит «черный кофе», а если кто-то сказал «черное кофе», этот человек необразованный и его надо презирать. Это все верно (с определенной позиции). Но в речи образованных людей я часто встречал фразы типа «Где же кофе? Вот оно». И я не начинаю презирать этого человека. Некоторые языковые механизмы действительно навязывают нам этот средний род.

Итак, скажу банальную вещь – главное, чтобы происходила коммуникация. А регулируем мы язык так, как нам удобно. Я всегда вспоминаю эпизод из старого фильма, пересказанный в лекции известным, ныне покойным лингвистом, в котором участвуют академик и его домработница. Академик регулярно попрекал ее за то, что она говорила «ложит». В какой-то момент она ему сказала: «Ну, знаю я, что правильно будет «класть», но мне жить с теми людьми, которые «ложат». Здесь замечательно сформулирован приоритет коммуникации над языком. Ради простоты и естественности коммуникации можно и нужно нарушать языковую норму. А академик потерпит. Или, обобщая: есть высшие ценности – язык, культура, но если меняются условия коммуникации или жизни, мы вносим в язык и культуру определенные изменения.

Теперь перейду к теме. Действительно, вокруг нас меняется все. Меняется и коммуникация, ее условия, что в свою очередь влияет на язык. Приведу простейший пример: в сегодняшнем письменном языке, прежде всего, в Интернете, в SMS, появилось много сокращений. Это обусловлено тем, что, во-первых, просто ограничен объем знаков для SMS, во-вторых, скорость набирания на телефоне или клавиатуре компьютера медленнее, чем речь. Чтобы компенсировать этот недостаток письменной речи, производится больше сокращений. Это очень простой пример того, как условия коммуникации влияют на язык.

Сегодня происходят огромные изменения, которые мы вроде бы и видим, но не замечаем. Так происходит с жизнью вокруг нас. Маленькое отступление о функции ученого. Если говорить о лингвистике, то очень трудно изучать современное состояние родного языка. Таких специалистов много, но в массе своей мы видим, к сожалению, довольно средние, а порой даже бессмысленные работы. Гораздо проще и интереснее изучать древнее состояние языка или чужие, особенно экзотические, языки. О них никто ничего не знает. И лектор, делая доклад, всегда сообщает что-то новое. Может быть, это неверное новое, но проверить его все равно никто не может. Это все равно передача информации. Когда же выступает лектор и рассказывает вам о состоянии современного русского языка, то это как рассказывать о футболе или о воспитании детей. Все и так об этом знают. В чем же тогда функция лингвиста? В том, чтобы находить обобщения, связи и тенденции.

О тенденциях я и буду сегодня говорить. И о том, к чему приводят или не приводят тенденции. Лингвист владеет материалом, видит определенные тенденции, но предсказать все равно ничего не может. Главная проблема в том, что мы не знаем, будет ли существующая тенденция доведена до конца или нет. Например, известно, что в русском языке постепенно исчезает склонение числительных. Про это все говорят. Довольно естественно, если мы делаем прогноз на какой-то длинный период, сказать, что через 100 лет мы не будем склонять числительные. Но все не так просто, ведь эта тенденция существует уже давно. Уж точно более полувека. Более полувека числительные так и продолжают плохо склоняться. Это типичный пример тенденции, которая не доходит до конца. И так происходит с большинством тенденций. Сразу предупреждаю, что, скорее всего, ничто из того, о чем я расскажу, не будет доведено до конца.

В истории человечества есть две формы существования языка и соответствующие им две формы коммуникации. Это устная и письменная коммуникация. Письменная вторична по отношению к устной и появилась позже. С помощью письма можно передавать информацию через пространство и время. Устная речь мгновенна, потому плохо сохранна (по крайней мере, до изобретения записывающих устройств) и не передается на далекие расстояния. А такая нужда постоянно возникает.

Нужно сделать еще одно замечание, связанное с возникновением письма. Глаголы со значением «писать» в разных языках, как правило, этимологически восходят к двум идеям. Первая – это идея царапанья, вторая – идея нанесения краски на поверхность. Понятно, с чем это связано. Это два традиционных способа изображения знаков. Сегодня ситуация изменилась. Мы все чаще имеем дело с текстом на экране компьютера, а его мы не пишем – в том самом исконном смысле. Мы нажимаем на клавиши, и происходит некое чудо – на экране возникают буквы. Сегодня, если мы говорим о письменной речи, точнее говорить не о том, как это сделано, а о том, как это воспринимается. Естественно, это противопоставление по двум признакам (производство речи и ее восприятие) происходит всегда. Пишем или произносим - слышим или видим. Это основные противопоставления. Сегодня на первый план выходит именно противопоставление восприятия. В этом отношении сегодня точнее говорить именно о визуальной (а не письменной) речи.

Сегодня, с появлением Интернета, появлением огромной новой сферы коммуникации, можно утверждать, что появился некий промежуточный тип коммуникации, который в каком-то смысле является письменным (визуальным), а в каком-то – устным. По способу восприятия – это, безусловно, визуальная речь, то есть воспринимается глазами. Так же и по некоторым другим характеристикам. Например, мы можем делать длительные паузы во время разговора, что недопустимо во время устной беседы. Диалог нас подхлестывает к мгновенным репликам. Итак, технически это письменная речь. А вот с точки зрения структуры используемого языка - безусловно, устная.

Оговорюсь, что речь идет о разговорных жанрах Интернета. Понятно, что на сайте Президента РФ будет присутствовать обычная письменная речь. Я говорю о таких речевых сферах, как форумы, чаты, ICQ, блоги, комментарии к блогам и т. д. Я выделяю именно этот фрагмент Интернета. Если рассматривать эту речь с точки зрения ее структуры, она гораздо ближе к устной. Это касается и конструкций, и некоторых формальных приемов. Здесь важно отметить, что общение из устной сферы вообще перемещается в Интернет. Мы очень часто делаем письменно то, что раньше делали устно. Некоторые проблемы, которые раньше решались с помощью телефонного звонка, теперь решаются с помощью переписки. При том, что она занимает куда больше времени. У этого есть свои основания. Такое поведение считается более вежливым. Так мы не беспокоим собеседника. Он может вообще не ответить на письмо. На устное обращение не ответить сложнее. Таким образом, часть нашего общения переместилась в эту «письменную» по технике исполнения и восприятия фазу.

Если мы начинаем больше или активнее общаться письменно в Интернете, мы понимаем, что эта речь чем-то нехороша. У обоих видов общения есть свои достоинства и недостатки. Достоинства письменной речи я уже назвал – она хорошо хранится и передается на далекие расстояния. Кроме того, она более нормативна. Поскольку она сохраняется, ее можно анализировать. Но у устной речи тоже есть огромные достоинства. И многие лингвисты предпочитают изучать именно ее. Она первична исторически. Да и на синхронном уровне письменная речь – это скорее запись устной. Устная речь гораздо быстрее письменной. Когда мы сталкиваемся с иностранным языком, у нас возникают проблемы именно с восприятием устной речи. Мы не успеваем ее проанализировать. Но для родной речи скорость, безусловно, достоинство. И, наконец, она гораздо богаче письменной. Громкость, интонации, особые выделения голосом. Есть много словечек, которые невозможно записать. Междометия типа «Хм», «А», «Э» и т. д. Даже так называемое «экание» выполняет определенные функции. Все это богатство устной речи. С ее помощью можно многое передать. Иногда письменная фраза вызывает обиду, а потом выясняется, что в ней содержалась ирония, но в письменной форме читатель ее не уловил.

Так вот, если большая часть коммуникации переходит в область письма, неизбежно встает вопрос обогащения этой речи. Мы начинаем общаться в режиме, близком к режиму устной речи. В «реальном времени». Неизбежно должно происходить обогащение письменной речи, чтобы мы могли передать то, что нельзя передать стандартной письменной речью. Самый просто пример – это смайлики. Сначала возникли очень простые, состоящие из скобки и двоеточия: «):» и «(:». Чему соответствует такие смайлики? Например, они демонстрируют иронию. Как будто в скобках написано «шутка». В принципе, они могут выполнять разные функции. Могут передавать настроение. Это, кстати, не обязательно содержится в устной речи. В разговоре по телефону нам довольно трудно передать настроение. А в обычном разговоре мы передаем его с помощью мимики. С момента появления смайликов они развиваются. Сейчас мы имеем целые наборы рожиц, среди которых мы выбираем подходящую и автоматически вставляем в текст.

Максим Кронгауз (фото Наташи Четвериковой)
Максим Кронгауз
(фото Н.Четвериковой)

Таким образом происходит развитие формальных средств. Резкое обогащение формального языка. Правда, при очень сильном обогащении средства, как ни странно, перестают работать. Форм не должно быть слишком много, иначе их трудно и использовать, и интерпретировать. Вот пример из личного опыта. Я в одной таблице смайликов увидел зеленую рожу, которая еще и меняет цвет. В подписи написано, что это зависть. Рожа мне настолько понравилась, что я ее немедленно вставил в текст. Мой собеседник, конечно, не понял, что я имел в виду. Догадаться по такой рожице, что это чувство зависти, нормальный человек не может. Он должен для этого изучить язык смайликов, запомнить всю таблицу. Понимание же скобок и двоеточий было элементарным. Лингвисты в этом случае говорят об иконических знаках, когда по форме видно, что имеется в виду. Сегодня смайлики слишком разнообразны, чтобы их использовать. Тем не менее, все равно процесс идет. Смайлики в разных видах уже так или иначе обогатили письменный язык.

В последнее время появились и другие средства. Приведу два примера. Первый – зачеркивание текста. Вообще-то возможность зачеркивания всегда существовала в письменной речи. Это значило, что человек уничтожает часть своего текста. Зачеркивали обычно так, чтобы нельзя было прочесть. Либо переписывали набело. Но Интернет-зачеркивание обозначает не текст, который должен быть уничтожен. Текст, который хотят уничтожить, просто стирают. Зачеркивают как раз то, что имеют в виду. А затем как бы произносят вслух другое (незачеркнутое). Возникает игра и новое измерение текста. Наряду с тем, что говорится, появляется то, о чем автор думает. Возможно, это только одна из функций зачеркивания. Мы видим, что здесь письменная речь оказывается богаче устной, потому что в процессе говорения я не транслирую то, что я действительно думаю в момент речи. Я могу проговориться сознательно, но это уже довольно тонкая игра. Здесь же это такой простой прием. Еще один способ – это описание поведения. Как правило, это берется в звездочки. Например, *смущается* или *хмурится*. Это очень похоже на авторские ремарки в театральной пьесе, своего рода самооценка, тоже придающая новое измерение тексту.

Есть еще много разных приемов. Активно используется регистр, то есть прописные и строчные буквы. Причем многие считают, что прописные буквы – это просто аналог громкости. Разные шрифты и т. д. Эти примеры показывают, что коммуникация ставит задачу обогащения его письменной формы языка. Кому-то будет непонятно, что это за русское слово lytdybr . А ведь даже известен его автор. Здесь мы, кстати, видим еще одно значимое свойство Интернета. Тексты там сохраняются. Кто-то придумал некое слово. Очень трудно проследить, кто именно. Мы только про некоторые литературные слова знаем, кто их ввел, как правило, если это очень известный человек. В Интернете же тексты сохраняются, и при желании можно проследить употребление нового слова вплоть до его возникновения, то есть до автора. Так вот, это слово впервые упомянул тартуский филолог Роман Лейбов в своем блоге. Так он назвал свою запись, написав это слово латиницей. Возникнуть это слово могло только в компьютерную эпоху, потому что до нее такого механизма просто не существовало. Он набрал слово «дневник» в латинской раскладке, как бы перепутав регистр, затем его транслитерировали обратно в кириллицу, и получилось «лытдыбр». Теперь оно распространено среди блогеров. А сам прием стал довольно использоваться при образовании ников, Интернет-псевдонимов. Например, Федя может назваться Atlz. Такие бессмысленные сочетания букв время от времени встречаются в русских текстах именно как результат приема «Перепутать регистр». Наконец, если попытаться расширить и посмотреть не только в Интернете, можно вспомнить рассказ Пелевина, в котором один из героев назвал себя Йцукен. Он залез на порно-сайт и набрал такие буквы в качестве ника. Русское слово «йцукен» не очень известно, но оно соответствует латинскому qwerty. Это первые буквы второй строчки. И эта клавиатура стандартно называется qwerty, потому что есть другие виды клавиатуры, например, французская (azerty). Интересно, что это слово постепенно завоевывает себе некое пространство в русском мире. Один из дизайнерских магазинов Артемия Лебедева называется «Йцукенъ». Мы видим, что словечек таких очень мало, но прием начинает работать. Причем надо сказать, что его будущее не очень определенно, потому что сейчас существуют программы, которые автоматически переводят в нужный регистр. На нашем домашнем компьютере мы постоянно боремся с женой. Я категорически против этой программы, а жена, наоборот, ее очень любит. Так что уже сегодня на компьютере с такой программой lytdybr возникнуть не мог. Это явление существовало всего около десяти лет. Но оно породило некий механизм и несколько словечек.

Теперь еще одна вещь. В русском языке еще в советское время существовало множество аббревиатур. Но, как я уже сказал, в Интернет-языке и языке SMS образование аббревиатур получило новый толчок и стимул. Стали возникать другие аббревиатуры. Среди самых известных можно назвать «IMHO», что означает «In my humble opinion» - по моему скромному мнению. Оно существует и в русском варианте и записывается как «ИМХО». Это просто транслитерация. Есть и другие английские аббревиатуры, которые часто используются в русских текстах. Я бы назвал «LOL», что значит «очень смешно». И еще «aka» - «also known as». Она тоже записывается русскими буквами, что свидетельствует о ее адаптации. Я нашел выражение «Анка АКА пулеметчица», то есть «Анка, называемая пулеметчицей». Это явление существовало и до Интернета. Достаточно вспомнить английскую аббревиатуру ASAP – As soon as possible. Но в русском подобного рода аббревиатуры были не приняты. Посмотрим на стандартные русские аббревиатуры: СССР, ТАСС, колхоз, вуз. Это имена, то есть группы существительных. А рассмотренные английские аббревиатуры составляют целые выражения. И в русском Интернете происходит сейчас зарождение именно таких аббревиатур. Приведу несколько менее известных примеров: ЕВПОЧЯ, ЕМНИП. Первая – «Если вы понимаете, о чем я», вторая – «Если мне не изменяет память». Или СЗОТ – «Сорри за офф-топ». Мне больше всего нравится ТТТ – «Тьфу-тьфу-тьфу». Заметьте, что основная масса слов связана с репликой-реакцией. Это оценка некоторого текста или поста. Гораздо более популярны матерные аббревиатуры: ХЗ, КГ/АМ. Не буду их расшифровывать, кто знает, тот знает. Тоже оценочные. В русском языке аналогов почти не было. Мне удалось найти только один. Это знаменитая аббревиатура ЕБЖ – аббревиатура Льва Толстого – «Если будем (буду) жив (ы)». Толстой часто заканчивал этим письма. Мы видим, что это такое явление для узкого круга. Как, кстати, и сейчас. Все эти слова зарождаются в очень узком кругу. И только потом части из них удается прорваться в более широкие сферы. Так, Lytdybr вышел за пределы блогосферы, и встречается, например, в СМИ.

Вопрос из зала: А ХВ - Христос воскрес?

Максим Кронгауз: Это восходит к совершенно другой системе, которая существовала в старославянском языке. Над аббревиатурой пишется так называемое титло – специальный значок. Сокращения под титлом обозначают особые сакральные слова или выражения. Сходное явление имеет место в иудаизме, где запрещено использовать имя Бога. Но это совершенно другой языковой механизм. В нашем случае аббревиатуры - формулы и выражения - появляются в интернет-языке и не имеют сакрального характера. Их возникновение вызвано влиянием английского языка, но отчасти и новыми условиями коммуникации, экономией времени и средств, а также игровой стихией.

Еще один пример из коммуникации в Интернете, довольно смешной, но тоже очень важный. Они вообще все смешные, ведь Интернет – это такой полигон для разных игр, в том числе, и для языковых. Этот феномен я бы назвал «британские ученые установили…» Мы сталкиваемся с тем, что Интернет-среда способствует мгновенному распространению слов, моды. Мы знаем много таких примеров. Слово «превед», которое тоже вышло за пределы Интернета. И другие выражения, например, «Йа криведко». Пока не устоялись специальные термины для этого механизма. Есть слово «мем», например. Некоторые называют это «медиа-вирусом». В общем, «британские ученые установили» - это такой медиа-вирус. С этим словосочетанием связано большое количество заметок, которые начинаются словами «Британские ученые установили..», а дальше следует какая-нибудь глупость. Возникает впечатление, что британские ученые – полные идиоты. Я сам знаю некоторых британских ученых. И они не идиоты. И я не думаю, что процент глупцов среди британских ученых по сравнению с другими настолько велик. Если набрать словосочетание «Британские ученые» в Яндексе и взять первые пять упоминаний, то 2 из этих 5 – это отсылки на сайты, посвященные британским ученым в этой идиотической роли. Еще две ссылки – это очень специфические энциклопедии Lurkmore и Абсурдопедия. И еще – один блог Линор Горалик, запись в котором посвящена британским ученым (ТМ), причем автор специально оговаривает, что речь идет о медийном феномене, и что не надо принимать это на счет британских ученых. Я перечислю несколько замечательных достижений британских ученых, взятых из Абсурдопедии с отсылками к реальным статьям. Британские ученые выяснили, что люди начинают лгать с шестимесячного возраста; опровергли давно сложившийся стереотип, что мыши любят сыр; выяснили, что девять из десяти лондонских божьих коровок болеют грибковым венерическим заболеванием; придумали нелипнущую жвачку; разработали вакцину от всех болезней; доказали шотландское происхождение Михаила Юрьевича Лермонтова; разработали идеальный сэндвич; скрестили кролика с человеком и – в качестве кульминации – установили, что британские ученые самые умные. Повторяю, что это все реальные статьи из раздела новостей. Кроме того, самое знаменитое их открытие состоит в том, что большинство водителей, нарушающих правила дорожного движения, являются латентными гомосексуалистами. Правда, самое знаменитое открытие – всего лишь шутка. Это выяснилось не сразу и довольно долго обсуждалось всерьез. Потому что для британских ученых это, в общем-то, рядовое открытие.

Если начать разбираться с «британскими учеными», то видно, что не все так просто. Существуют определенные натяжки. Основная чушь сосредоточена в формулировке, причем неожиданная чушь. Человек, который прочтет, что Лермонтов – шотландец, думает, что это бред. На самом деле, эта одна из давних гипотез происхождения его фамилии. Вакцина ото всех болезней оказывается вакциной от различных видов гриппа. Даже факт, что они скрестили кролика с человеком (хотя речь идет «всего-то» о генной инженерии), не слишком выделяется среди других научных фактов. Например, на Тайване вырастили трех светящихся зеленых свиней. А японские ученые скрестили свинью со шпинатом. Но никто не думает плохо об ученых из Японии или Тайваня. Достается именно британцам. Конечно, перед нами механизм анекдота. Мы имеем дело с классическим британским нонсенсом, который вырос на русской почве. Феномен «британских ученых» существует именно в русском языке. Другие искажения тоже понятны. Например, если в исследовании принимали участие английские и американские ученые, в статье остаются только британские и т. д. Я провел очень маленькое лингвистическое исследование, которое подтвердило и даже ярко высветило феномен медиа-вируса британских ученых. В русском языке прилагательные «английский» и «британский» используются почти как синонимы. За тем исключением, когда нам надо специально противопоставить английское, например, шотландскому. И прилагательное «английский» используется немного чаще, чем «британский». Вот что показывает статистика Яндекса. Словосочетание «английские писатели» встречается на 5 млн. станиц, а «британские писатели» всего лишь на 3 млн. «Английские актеры» - на 5 млн., а «британские» - на 4 млн. «Английские» и «британские» «певцы» и «врачи» равным образом встречаются в Интернете. Но вот «британских ученых» - целых 9 млн., а английских – всего 6 млн. Понятно, что здесь «английские ученые» – это нормальные ученые. А всплеск «британских ученых» возникает именно за счет медиа-вируса. Этот механизм похож на возникновение анекдота или просто на фольклоризацию некоего персонажа. Но замечательно, что фольклор и анекдот всегда являлись исключительно устными жанрами. Фольклорные механизмы реализуются в Интернет-среде. Это тоже показывает близость Интернет-коммуникации к устному жанру.

Скажу еще о нескольких тенденциях в довольно узкой коммуникации «носитель языка – лингвист». Они общаются обычно редко. И если встречаются, носитель задает лингвисту один вопрос. «Как правильно?» Еще раз повторю, что такая коммуникация встречается редко, но лингвиста заменяют (или представляют) его работы, то есть словари и грамматики. Сегодня такая коммуникация почти исчезла. Как поступает сегодняшний носитель языка? Он вводит разные написания слов в Яндексе и выбирает в качестве правильного то, которое чаще встречается.

Я провел несколько экспериментов с конкурирующими написаниями. Так, в процессе набора названия столицы Эстонии Яндекс дает подсказки и на Таллин и на Таллинн. Далее выдается такая статистика: для Таллина он выдает 5 млн. страниц, для Таллинна – 7 млн. Раньше конкуренция написаний встречалась в основном для имен собственных. Но сегодня вариативность в письменном языке – вещь очень актуальная. Раньше мы сталкивались с вариативностью почти исключительно в устной речи, то есть пишется одинаково, а произносится по-разному, например, ударения в словах «творог», «портфель». Сегодня письменная вариативность – вещь абсолютно реальная. Письменное общение стало живым. И если раньше письменная речь доходила до читателя, проходя через корректора и редактора и становясь образцовой, то теперь такого нет. И проблема выбора написания стала очень важной.

Приведу еще несколько примеров. Как правильно писать слово «шоппинг»? С одним «п» или с двумя? Как отвечают на этот вопрос лингвисты и Яндекс? Лингвисты - это для нас словари. Единственное место, где удалось обнаружить слово, – это «Новый русский орфографический словарь». То есть формально оно уже есть в русском языке и пишется с одним «п». А Яндекс ведет себя так. Во-первых, когда я набираю «шопинг», он дает подсказку: «Может быть, вы искали шоппинг?» И выдает 11 млн. на «шопинг». А на «шоппинг» - 112 млн. Мы видим, как расходятся норма и реальное употребление. И лингвисты вынуждены с этим считаться. Потому что обычный человек не станет искать словарь, а наберет слово в поисковике.

Сегодня принципиально изменилась коммуникация «носитель языка - лингвист». Сегодня трудно рассчитывать на то, что люди будут узнавать норму у лингвиста, например, через словарь. Скорее спросят у поисковой системы. Более того, Яндекс и другие компьютерные средства довольно активно влияют на нашу грамотность. Яндекс выдает подсказки разной степени агрессивности. Иногда, даже если я набираю слово правильно, он выдает такую подсказку: «В исходном запросе, возможно, есть опечатка. Результат поиска для…» - и дальше предлагает статистику для «правильного» (с его точки зрения) написания. Понятно, что такие средства влияют на грамотность, причем в большей степени, чем словари и грамматики.

Итак, мы столкнулись с новой ситуацией, когда общение частично перенеслось в письменную сферу. Письменный язык становится таким же спонтанным, как и устная речь. Раньше почти не было неконтролируемой письменной речи. Да, были письма, но они, как правило, не были публичными. Аналогом того, о чем я сегодня говорил, могут служить некоторые очень маленькие локальные коммуникативные сферы. Например, перебрасывание записками в классе, писание на партах. Но это были точечные акты. Сегодня письменная речь становится полноценной формой существования языка, что приводит, с одной стороны, к обогащению этой речи, с другой – к появлению новых механизмов, некоторые из которых локальны, а некоторые будут иметь довольно обширные последствия. Мы должны быть к этому готовы. Спасибо.

Обсуждение лекции

Борис Долгин: Вопреки вашим словам, что многие тенденции могут не реализоваться в полной мере, я бы все-таки хотел спросить, какие, на ваш взгляд, тенденции скорее реализуются. Связанные и с изменением функции письменной речи, носителей и т.д. Не произойдет ли каких-нибудь изменений, например, с нормой, связанной с переносом? Или еще чего-нибудь?

Максим Кронгауз (фото Наташи Четвериковой)
Максим Кронгауз
(фото Н. Четвериковой)

Максим Кронгауз: Я говорил о реализации тенденций вот в каком смысле. Тенденция, доведенная до конца. Вообще говоря, все тенденции, о которых я сегодня говорил, реализованы. Но только частично, а не на 100%. Стопроцентная реализация привела бы к тому, что мы бы перестали общаться устно. Ходили бы с коммуникаторами на руках и посылали друг другу SMS. Или писали комментарии к блогам. Этого не произойдет, конечно. Но тенденция так или иначе реализуется, существуя наряду с другими. Что касается переноса, то я не совсем понимаю вопрос, поскольку в узусе его просто нет. Он очень резко упростился в газетах, журналах. Если мы возьмем тексты тех жанров, о которых я говорил, там о переносе не думает никто. И этой проблемы вообще нет.

Борис Долгин: Не повлияет ли это, скажем, на ослабление переноса и за рамками этих жанров?

Максим Кронгауз: Я думаю, что перенос уже сильно ослаб. Мы не удивляемся, когда переносится одна буква, когда перенос не совпадает со слоговым или морфемным делением. Дойдем ли мы до переноса одной согласной? Наверное, это можно обнаружить, если переносить слова вручную. Но обычно используется программа переноса. За нас либо переносят, либо нет. А мы вообще ничего не делаем.

Борис Долгин: Теряется навык?

Максим Кронгауз: Да, конечно.

Григорий Чудновский: Нельзя ли с помощью научного лингвистического анализа попытаться проанализировать недавнее интервью, данное послом России в Украине Черномырдиным и то, что из этого вышло? На предмет его характеристики украинской политической действительности. Когда он говорил «собачатся». Как раз это и вызвало всплеск. Я имею в виду, что мы видели только его печатное слово. Нельзя ли считать, что такие люди, как Черномырдин в этом эпизоде, как те, кто говорит «мочить в сортире», являются установителями нового нормативного языка публичного и международного характера? Может, это обелит британцев, которые все идиоты? Что это вообще за сюжет с точки зрения лингвистики?

Максим Кронгауз: Мой ответ будет включать три пункта. Являются ли первые лица государства законодателями моды? В СССР, безусловно, являлись. Мы можем привести примеры выражений и особенностей языка, которые транслировались. Вслед за Хрущевым у высоких чиновников возникла традиция произносить слова с суффиксом «изм» как «изьм». Речь Горбачева тоже влияла на окружающих. За ним начали повторять слова и особенности произношения. Он, например, ввел слово «консенсус» и выражение «процесс пошел». Причем ушли они почти сразу после ухода Горбачева. Второй пункт, касающийся сегодняшнего политического дискурса. Он очень сильно изменился за последние годы. Сегодня в нем есть довольно любопытные противоречия. Скажу вкратце. Путин как образец внес сильные изменения в политический дискурс. Но и сам дискурс за эти годы изменился. Высказывание Путина «мочить в сортире» стало всем известным именно на фоне грамотной и довольно спокойной речи Путина. Дальше последовал ряд известных высказываний про обрезание, уши от осла. И сегодня его резкие высказывания уже не воспринимаются как контрастные к основной массе. Его образ сильного и жесткого правителя стал воспроизводиться политиками нижних рангов. В России эта манера говорить транслируется и распространяется. Некоторые стали воспроизводить и поведенческие особенности Путина. Вы наблюдали Медведева в предвыборный период? Отчасти копировалась даже походка. Не знаю, специально или нет. Сегодня во многом под влиянием Путина политический дискурс изменился. Манеры стали гораздо жестче, грубее. Сегодня вбрасывание жаргонизмов, сленга, грубой лексики является скорее нормой. И Черномырдин, который был в свое время вершиной порождения политических афоризмов, уже не смотрится как что-то особенное. Все так говорят. Другое дело, что Черномырдин никого не повторяет. Он такой и был. Третий пункт. Черномырдин для меня – речевой парадокс. С одной стороны, он косноязычен, с другой – он порождает действительно потрясающие афоризмы. «Хотели как лучше, получилось как всегда» - вошло в сокровищницу высказываний на русском языке. Так что он, наверное, просто яркий представитель народного языка, тип народного трибуна, который говорит плохо, но порождает яркие высказывания.

Григорий Глазков: Мой основной вопрос о культуре языка. Существует ли для вас как для лингвиста такое понятие? Имеет ли оно смысл? Каков взгляд лингвиста на культуру языка? И существует ли для вас развитие и деградация речи?

Максим Кронгауз: Для меня как для лингвиста эти понятия скорее не имеют смысла. Я готов вступать в коммуникацию с человеком, который их использует, и интерпретировать их неким образом, но сам я их не использую. Я сам предпочитаю говорить о понятиях нормы и нормативной речи. Что касается культуры речи, то это очень советское понятие. Лингвисты ведь тоже очень разнообразные личности с разной степенью консервативности. Таких примеров, как «звонит», много. Например, сейчас подавляющее большинство людей путает «одевать» и «надевать». Норма ведь выполняет и некоторую социальную функцию. Она задает стратификацию общества. Люди, которые ратуют за нормативный язык, которые ужасаются переходу «кофе» в средний род и т. д., – эти люди, как мне кажется, и получают удовольствие от того факта, что существует неправильная речь. Есть кто-то ниже их. Например, человек говорит «ихний». Кто он? Он ничтожество по сравнению с тем, кто говорит «их»!

Для меня же важнее коммуникация. Люди, которые в речи поправляют незнакомого собеседника, чрезвычайно затрудняют коммуникацию. Лучше принять чужую речь, чем выступать в роли нормализатора. Есть важный термин «переключение регистра». Образованный культурный человек – это не тот, кто владеет одним регистром, литературным языком, а тот, кто умеет переключаться в разных ситуациях на разные коды, подъязыки.

Борис Долгин: А с какого возраста надо переставать поправлять?

Максим Кронгауз: Детей можно поправлять и до смерти.

(Аплодисменты)

Вопрос из зала: Кого вы называете культурным человеком? Какой у вас критерий: переключение регистров или еще и понятие вкуса?

Максим Кронгауз: Понятие вкуса, мне кажется, не связано с культурой. Культура – это некий набор ограничений, прежде всего. Грубый пример. Советский период. Понятно, что интеллигентный человек всегда обращался к незнакомому на «вы». Но если интеллигент случайно владел автомобилем, и тот ломался по дороге, и подъезжал грузовик, с шофером грузовика было правильно говорить на «ты». Вы можете сохранять свою идентичность. Но ведь можно, не теряя идентичности, переходить на другой язык. Еще пример из Игоря Губермана. Он был арестован и ехал по этапу в лагерь. К нему был расположен какой-то уголовник, который сказал примерно следующее: «Хороший ты парень. Но не говори «спасибо» - убьют». Это крайний пример. Можно сохранять идентичность и говорить «спасибо». Но тогда убьют. А можно посчитать, что вежливость в этом сообществе немного другая.

Антон (МГИМО): Вы говорили о смайликах и о том, что со временем они перестали выполнять первоначальную функцию. Но интересно посмотреть, как они редуцируются. Кроме того, сравнительно недавно в нашей русской речи засели японские смайлики. Они очень сильно отличаются от западноевропейских и могли появиться только в иероглифической культуре. Они куда сложнее двухэлементных западных и куда живописнее. Они изображают процессы в действии. Их активно используют наши соотечественники, потому что с их помощью можно выразить то, что западноевропейскими уже не выразишь.

Максим Кронгауз: Это очень правильно. К разным системам прилагаются разные наборы смайликов. Когда мы используем простую, для ее восприятия не нужно ничего специально учить. Я сразу понимаю, что значит скобка. А когда вы мне, человеку незнакомому с этой системой, пошлете японский смайлик, я не сумею прочесть ваше сообщение. В этом опасность. Обогащение, безусловно, происходит. Но чрезмерное обогащение приводит к тому, что широкие массы не могут ими пользоваться. Изучать сложные системы трудно.

Наталья Самовер: Почему вы считаете феномен британских ученых по происхождению интернетным? По-моему, это общемедийное явление, которое отражает некоторые явления, существующие в реальности. Феномен абсурда в естественно-научных исследованиях – это факт, который коренится в реальности и транслируется всеми медиа, а не только Интернетом.

Максим Кронгауз: Абсурдность исследований – это факт, особенно сейчас, когда надо получать гранты и давать псевдонаучные формулировки. Но я говорил о языковом феномене. Так же абсурдны формулировки у русских, американских и других ученых. Языковым медиа-вирусом стали именно британские.

Наталья Самовер: Они стали медиа-вирусом только в Интернете?

Максим Кронгауз (фото Наташи Четвериковой)
Максим Кронгауз
(фото Н. Четвериковой)

Максим Кронгауз: Сейчас трудно провести четкую границу между Интернетом и печатными СМИ. Они появились именно в Интернете, потому что среда там куда более приспособлена для медиа-вирусов. Если бы не было такой среды, не было бы и такой распространенности. Интернет делает явление популярным и быстро его распространяет. Пару идиотских формулировок британских ученых подхватил кто-то еще. И дальше пошла цепная реакция. Почему фраза «йа криведко» стала такой популярной? Есть среда, и есть механизм распространения, специфичные для Интернета или для устного общения, вспомните так называемое сарафанное радио. Для Интернета вообще характерны черты именно устной коммуникации. Лингвисты, кстати, подобные «медиа-вирусы» называют речевыми клише, например, цитаты из известных произведений и кинофильмов. Была фраза «И мертвые с косами стоят». Абсолютно бессмысленная, которая очень часто цитировалась. Так что вообще подобное явление не уникально. Но Интернет – очень благодатная среда для него.

Сергей: Вы сосредоточились на изменениях, связанных с лексикой. Меня интересуют изменения, связанные с грамматикой, пунктуацией, порядком слов в предложении.

Максим Кронгауз: Во-первых, охватить все сразу нельзя. Во-вторых, это жанр публичной лекции. Можно анализировать изменения грамматики, синтаксиса, но они куда менее интересны и ярки. Я показал не только изменения в лексике, но и новые механизмы подобных изменений. Появление механизма интереснее и важнее появления отдельного слова.

Кроме того, изменения грамматики и синтаксиса гораздо меньше связаны с влиянием внешних по отношению к языку условий и жанров коммуникации. Это скорее внутреннее развитие языка. Назову самые известные примеры. Унификация падежного управления. Предлог «о» вытесняет другие предлоги. Путаница падежей, особенно у прилагательных. Это имеет место и хорошо описано. Но, на мой взгляд, это представляет меньший публичный интерес. И это почти не обусловлено внешними условиями. Есть еще один интересный момент – изменение этикета и вежливости. Эти изменения связаны с внешними условиями, но это отдельная большая тема.

Алексей (РГГУ): Сейчас есть популярный концепт «албанский язык». Вы сказали о «превед» и «йа криведко», классифицировав их как мемы. Но есть высказывания, где мемов нет, а все слова человек пишет с сознательным искажением написания. С чем это связано? И связано ли это с техническими опциями? Какова семантика такого написания помимо очевидной иронии?

Максим Кронгауз: Это очень интересное явление. Но я сегодня сразу обещал не говорить о том, о чем уже писал или говорил. А про искажение орфографии у меня есть статья, опубликованная в «Новом мире». «Албанский язык» - явление крайне любопытное, но мода на него уже резко пошла на спад. Здесь мы видим, что язык является самостабилизирующейся системой. В тот момент, когда все поняли, что искаженные тексты затрудняют коммуникацию, искажения резко уменьшились. И сегодня грамотные пользователи Интернета пишут грамотно, но допускают неверное написание нескольких слов. Это выполняет традиционную функцию жаргонизма «свой - чужой». Есть и просто неграмотность, которая сохраняется. И это правильно, потому что Интернет сегодня – массовая коммуникация. А массовой письменной коммуникации не было никогда. В СССР люди писали сочинения. И больше никогда не брали ручку в руку.

Борис Долгин: А личные письма?

Максим Кронгауз: Их писали только образованные люди. Это не было массовым. А сегодня блог люди ведут чуть ли не каждый день. Это другой уровень. Ведь когда начали говорить об умирании эпистолярного жанра? В XX-м веке, задолго до Интернета.

Александр Смирнов: Вы сказали о взаимном влиянии письменной и устной форм языка. Но язык – это ведь не только способ коммуникации, но и способ мышления. Что вы можете сказать о тенденциях, которые вы описали? Влияют ли они на мышление? Ведь диалог раньше был возможен между двумя-тремя людьми. А в Интернете диалог может быть между тысячами людей, оставаясь в то же время диалогом. Влияет ли это на мышление?

Максим Кронгауз: Влияет очень по-разному. Исследование такого влияния только начинается. Что касается тех фактов, о которых я говорил, то могу, например, упомянуть вариативность. Допустимость и толерантность к вариативности – вещь очень важная. В Интернете она выше, чем вне его. В Интернете вы очень часто общаетесь с людьми, которые пишут иначе, чем вы, говорят иначе, чем вы, придерживаются других взглядов. В жизни этого удается избегать. Так что в каком-то смысле это способствует толерантности. Теперь о способности говорить и говорить письменно. До Интернета большая часть русскоговорящих была «немой» в письменном отношении. С одной стороны, человек, который впервые входит в Интернет, говорит: «О ужас! Здесь же абсолютно безграмотно разговаривают». Очень низкий средний уровень грамотности, потому что такие массы никогда не были вовлечены в процесс письменного общения. Таким образом, средний уровень упал. Но уровень всего народа, если говорить о культуре речи, сильно вырос. Все учатся говорить письменно.

Борис Долгин: Я бы хотел спросить о поведении лингвистов. Вы показали, как в качестве центров нормотворчества, наряду с традиционными институтами, начинают выступать совершенно новые - статистическая норма в поисковиках, подсказки там же или в специальных программах. Как на все это реагируют лингвисты в смысле своего отношения к норме, в смысле попыток трансформировать норму, которые подчас бывали направлены и на удаление от узуса, чтобы сделать правила более формальными, строгими и последовательными?

Максим Кронгауз: Здесь есть два очень интересных аспекта. Первое – это восприятие того, что происходит, лингвистами. И попытка как-то в этом участвовать. И второе – это восприятие лингвиста людьми. Вы спросили о первом. Должен, к сожалению, сказать, что лингвисты растерялись. Они не успевают за этими процессами. Лингвисты старшего поколения часто встают на позицию отрицания – «такого слова нет в языке, и мы не будем о нем говорить». На мой взгляд, позиция крайне невыгодная. Эта позиция разрывает лингвиста и говорящих на русском языке. Другая позиция состоит в том, чтобы попытаться как-то руководить этим процессом. Позиция тоже, к сожалению, не очень удачная. Здесь я перехожу к тому, как лингвиста воспринимают люди. Есть такое слово, которое я не очень люблю. Амбивалентно. Так вот лингвиста воспринимают амбивалентно. Я сам нередко попадал в эту ситуацию. С одной стороны, спрашивают: «А как правильно?» Предположим, я говорю: «Правильно так». А мне говорят: «А я так не буду говорить. Ты лингвист, профессор, это твое дело. А мы будем говорить так». Либо я говорю: «Можно так и так». И мне отвечают: «Ну что же ты?! Профессор, а так отвечаешь!» С одной стороны, есть такая анекдотическая фигура ученого, не имеющего отношения к народу. Он знает норму, но слушать его советов никто не хочет. Единственная возможность лингвиста приблизиться к народу – это попытаться учесть те изменения, которые происходят, и внедриться, например, в компьютерные системы. Только через новые технологии можно влиять на носителей языка.

Дмитрий: Произойдет ли слияние высокого русского языка с языком Интернета, когда подрастет поколение молодых людей, отчасти воспитанных на Интернет-жаргоне? Войдут ли слова из языка Интернета в повседневный обиход взрослых людей? Ведь людям, использующим «албанский язык», сейчас нет и двадцати.

Максим Кронгауз: Ситуация не такая простая. Автор «албанского языка» гораздо старше. Язык «падонков» создавал, в частности, Дмитрий Соколовский. Это люди за 35-40 лет. И вполне образованные интеллигентные люди с удовольствием пользуются этим языком. Другое дело, что они осознают свое участие в некой игре, то есть, входя в Интернет, переключают регистр. Что касается важных психологических изменений, то это, пожалуй, как раз утеря молодыми людьми умения переключать регистр. Это связано не только с Интернетом, но и со сленгом вообще. Сленг существовал всегда. Но раньше дети очень четко умели переключать регистр. И, приходя домой, говорили не на том языке, на котором общались во дворе. Сегодня это почти ушло. Не совсем, конечно, но ушло. Жаргонизмы встречаются в речи политиков, образованных людей. Этой границы почти нет. В будущем произойдет слияние. То, что вы называете высоким языком, просто уйдет на обочину. Я знаю многих людей, которые восхищаются языком эмигрантов первой волны и их детей. Но как только ты начинаешь общаться с этими людьми (эмигрантами) на актуальные темы, их языка просто не хватает. Такой законсервированный язык, который называют высоким, на самом деле непригоден для описания живых процессов. Так что то, чем мы недовольны как загрязнением и порчей языка, не есть порча, а, скорее, адаптация языка к нашей жизни. Это неизбежные процессы, которые происходят и будут происходить.

Борис Долгин: Один из вопросов был о том, как жизнь адаптируется к языку.

Максим Кронгауз: Это вопрос куда более сложный. Конечно, язык служит не только для описания жизни, но и для конструирования ее. Но это отдельная тема, которую сейчас просто смешно начинать.

В цикле «Публичные лекции Полит.ру» выступили:

Подпишитесь
— чтобы вовремя узнавать о новых публичных лекциях и других мероприятиях!

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.