28 марта 2024, четверг, 23:13
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

02 декабря 2003, 20:42

Коням - скакать, избам – гореть

22 ноября в редакции Петербургского журнала «Город» состоялся круглый стол на тему «Поведение интеллектуала в эпоху реставрации». В качестве задачи мероприятия было заявлено обсуждение личной стратегия интеллектуала в условиях реставрации, краха «управляемой демократии», кризис существующих форм взаимодействия с властью, кризис языков критики власти, личная ответственность за происходящее в стране. Организатор мероприятия известный литературный критик и писатель Вячеслав Курицын. В мероприятии также приняли участие Сергей Балуев (журнал «Город», Петербург), Александр Секацкий (философ, Петербургский государственный университет), Андрей Смирнов («Гроза»,  общественная юридическая организация, Петербург), Настя Буцко («Немецкая волна», Кельн), Николай Кононов (поэт, Петербург), Виктор Топоров (литературный критик, Петербург), Антон Николаев ( «Полит.ру», Москва), Мария Рожнова («Полит.ру», Москва), Демьян Кудрявцев (поэт и Интернет-деятель, Лондон), Елена Трегубова (журналист, писатель, Москва).

Курицын: Спасибо всем кто приехал, прилетел, пришел на эту сходку. Меня зовут Вячеслав Курицын, писатель. Но долгие годы я был журналистом, и, что ближе к нашей сегодняшней теме, занимался немножко политическими технологиями… Сходка, конечно, странная, цели и задачи ее не совсем ясны и мне самому, но зато более- менее ясны причины, по которым я захотел вас собрать. Две-три недели назад в нашей стране произошли события, которые как-то очень резко поменяли все состояние общественной атмосферы, и есть ощущение, что мы находимся на серьезном переломе, который может оказаться слишком крутым, потому что сама по себе идея тюрьмы и отъема собственности может привести к настолько неприятным результатам, что даже как-то не хочется о них думать.

И эта новая ситуация, если и вызывает в душах моих сограждан, в том числе моих друзей эмоции, то эти эмоции хорошо спрятаны. Во всяком случае здесь, в Питере.

Ни разу мне не доводилось обсуждать со своими друзьями, что происходит. Посмотрим на эту ситуацию из исторической перспективы: мы переживаем начало полной жопы, однако не совершаем ни малейших движений. Отчасти сказывается и наша уверенность в том, что от нас ничего не зависит. Подавляющее большинство присутствующих здесь имеют отношение к слову… Написать статью – является ли это сегодня делом? До недавнего времени казалось, может быть – даже справедливо казалось, что тексты наши, статьи опубликованные в газетах, на сайтах, в журналах каким-то образом влияют на общество. На общественную атмосферу, на ближний круг прежде всего, но каким-то образом - и на дальний круг. Теперь стало понятно, что одним из важнейших адресатов была власть. Люди, которые находятся в ближайших окрестностях этой власти, читают, грубо говоря, мои сочинения и тем самым я на них воздействую, а уже через них - на эту самую власть. И вот стало очевидно, что власти наплевать на то, что мы говорим, что она нас совершенно не слышит, и.может быть и раньше не слушала, но теперь – не слушает точно. Собеседник пропал, пропал читатель. А видимо для нашего сознания отечественного, начиная еще с этой истории с Пушкиным и царем, который был его личным цензором и первым читателем, отношения между интеллектуалом и властью как между автором и читателем являлись системообразующими… Теперь это исчезло. Лично нелюбимый мною Шушарин хорошо про это писал, заронив заодно мысль, что личная неприязнь – фигня на фоне того, по какую ты сторону баррикад.

Дальше: на протяжении последних четырех лет, с тех пор как воцарился Путин, существовала такая либеральная схема: Путин – он коллективный. У него есть либеральная составляющая, у него есть гэбистская составляющая, много всяких у него составляющих, и наше дело – воздействовать на него, раздувая либеральный сегмент. Работой с его образом в средствах массовой информации, непосредственным участием в политических технологиях, в этом самом Путине. Но схема крякнулась. И сотрудничество с властью сегодня – вопрос уже не технологический, а моральный.

Какие у нас есть сегодня способы разговора с властью, способы воздействия на нее (кроме откровенно мистических)? Что мы, собственно говоря, можем сделать, как так называемые граждане, как физические существа? У всех есть профессиональная деятельность, в которой люди руководствуются теми или иными принципами– это понятно. Но поскольку возможности этой профессиональной деятельности сильно ограничены, то возникает вопрос – есть ли какие-то возможности у деятельности гражданской, есть ли хотя бы какие-то малейшие у нее перспективы? Можно выйти на митинг, да, можно взять знамена там какие-то плакатики, фотографии и куда-то с ними двинуть. Но есть ли в этом смысл?

Есть ощущение, что идеи в стране кончились, и довольно давно…Мне это не казалось страшным по той причине, что ну наступила эпоха застоя, а в застой можно обойтись собственно говоря и без идей. Можно спокойно жить, чего там так немножко строить, заниматься духовной деятельностью, это нормально. Но поскольку мы из застоя стремительно покатились к репрессивному обществу, постольку, идеи снова понадобились, а их нет. Яркий пример такого…безъязычия я наблюдал в этом году на книжной Франкфуртской ярмарке. Там был год России, туда сьехалось тыща русских, и Саша Иванов попробовал организовать некое альтернативное мероприятие. Собрались, грубо говоря, люди недовольные режимом, которые имеют сказать этому режиму, некое фи. Там зачитывалось письмо Лимонова о том, что надо отменить год России на Франкфуртской ярмарке потому, что у нас воцарился тоталитарный режим и некрасиво значит, вот, привечать страну, в которой тоталитаризм, там выступал Проханов, выступал Гройс, Саша Секацкий, Илья Кормильцев, Крусанов… Но во-первых не было абсолютно никакой энергии в этих людях, сидящих за столом, как то все это было очень вяло, необязательно, то есть какие-то фразы, которые должны были казаться важными и серьезными, звучали абсолютно в режиме ярмарки, то есть с полуулыбкой, с неохотой, с пониманием того, что через пять минут все будет забыто. И аудитория, те немногочисленные русские, которых удалось туда привести (я сам зазывал публику – и удивлялся, насколько это людям по барабану), те двадцать, тридцать, сорок человек, половина из них, будучи вполне приличными людьми, цветом нации, спокойно разбредались с этого мероприятия, когда звучали слова типа тоталитаризм, все просто зевали, никому это было не интересно. Ну шли на следующий круглый стол, на следующий фуршет, на следующую тусовку…и так далее.

Для меня это лишнее свидетельство того, насколько проблема сложна. Дело не только в том, что нам сделала сейчас прокуратура, но и в нас самих. Ощущение, что просто нечего сказать. Наверное, не все так считают. Вот Лена Трегубова – она у нас на переднем крае борьбы, написала книжку “Байки кремлевского диггера”, о том как вблизи выглядят Ельцин и Путин, и про эту книжку уже запретили рассказывать по НТВ…

Трегубова: Слава, в какой-то момент я столкнулась с абсолютно такой же проблемой, только внутри своей профессии. Внутри политической журналистики, внутри тех идеологических, цензурных рамок, в которые сегодня поставлена журналистика, мне стало просто физиологически нечего сказать. При Путине рамки начали сужаться катастрофически. Вот я и придумала для себя такую форму ломки этих рамок – выпустить книжку. То есть, по сути, я издала свою газету, в четыреста страниц длинной. Газету, которая очень многих раздражает, которую многие считают излишне желтой, излишне дурашливой, если не сказать придурковатой. Но зато её абсолютно все читают. В отличии от скучных отцензурированных пропутинских газет. Вот Вы, Слава, говорите, что не знали, кому адресуете свои тексты. Я тоже, признаться, не знала, пока меня не уволили из газеты “Коммерсантъ”. То есть, я знала, что мои читатели -- это примерно десять тысяч человек – те, кого в политической столице принято называть словом “тусовка”. А теперь я сознательно сломала планку, и вместо аналитической журналистики выдала такой квази-желтый товар. Который заставил взять книжку в руки даже заведомо аполитичных людей, которым до сих пор было наплевать и на то, что в стране уже фактически ликвидирована свобода слова и свобода СМИ, и на прочие мелкие академичные проблемы. Мне кажется, что это единственное сейчас возможное решение: забыть про такой жанр, как переписка с властью, будь то статьи в “Коммерсанте”, письмо Лимонова Путину или челобитная Чубайса генпрокурору. Надо забыть, что мы кого-то о чем-то должны просить, взывать, призывать и так далее. Важно заставить думать ту часть населения, которая не читает приличных газет и не читает качественную литературу. Если уж у человека, который идентифицирует себя как “интеллектуал”, вдруг возникли какие-то просветительские амбиции, то ребята, давайте тогда думать не о воззваниях к власти, не о том, чтобы воспитывать Путина, не о том, чтобы пробуждать в нем милое, светлое, далекое, а о том, как делать свои мысли не просто доступными для читателей, но и в хорошем смысле агрессивными и действенными. Придумать какой-то механизм, сломать навязываемые властью информационные потоки, и понять, что на самом деле МЫ задаем музыку, а не они. Мир действительно стал открытым – хотя бы потому что у нас теперь есть Интернет. Мир стал в положительном смысле виртуальным: в том смысле, что виртуальная реальность, когда она креативна -- она и есть реальность. Вот В.В.Путина, о котором аршинными буквами написано на неприличном, убогом брежневском рекламном плакате на гостинице “Москва” напротив Думы – этого Путина в действительности нет, а мы с вами -- есть. И если мы скажем горе – сверзнись в море, она сверзнется в море. Для этого надо просто немножко пошевелить мозгами. Это ровно то, чего в Кремле делать как раз, к счастью, или к несчастью, не умеют - поверьте мне – я много лет там проработала и знаю. Интеллектуальный и образовательный уровень властных чиновников – зашкаливающе, неправдоподобно низок. Если периодически там вдруг и появляется ОДИН генератор идей на всю кремлевскую деревню, то у него просто физиологически не хватает сил осеменять своими идеями всех участников процесса, и в результате рано или поздно этот генератор перегревается и слетает с катушек. Как это произошло, например, с приснопамятным Борис Абрамычем. Максимум, на что сейчас способна власть – это с большей или меньшей степенью изящества провести силовые и репрессивные действия. Все ведь уже, кажется, догадались, почему любимую путинскую группировку называют “питерскими силовиками”, а не “питерскими интеллектуалами”? Повторяю: интеллектуальный ресурс – не у них, а у нас. Надо это просто осознать.

Вот, сидим, грустим: Ходорковского посадили. Что за бред?! Во-первых это началось не сегодня, а гораздо раньше. Просто всем так называемым “интеллектуалам” было удобно считать, что когда Гуся выжили из страны – поделом подонку, когда Березу выжили, это тоже замечательно, потому что они всех уже достали и многим были сильно несимпатичны. Все на самом деле измеряется степенью податливости материала. Насиловать и прогибать интеллигенцию власть будет только до тех пор, пока интеллигенция ей это позволит. До тех пор, пока люди, называющие себя “интеллектуалами” будут во второй и в третий, и в пятый раз прощать “единственному заступнику либералов”, допустим, по фамилии Чубайс, что сейчас ему опять очень нужно по каким-то очередным очень важным причинам на секундочку забыть про защиту гражданских свобод и опять срочно лизнуть Путину. Люди, называющие себя интеллектуалами, за последние десять лет просто слишком прилежно экстраполировали свой прежний опыт выживания при советской власти, когда максимальным достоинством (я сейчас имею в виду не диссидентов, а так называемую советскую интеллигенцию, “образованщину”) - была способность встраиваться в систему. И теперь ровно это свое умение они удачно экстраполировали и на новую политическую реальность. В этом и есть главная суть проблемы отечественных “интеллектуалов” -- раз уж именно этот термин использован в названии нашего круглого стола. Никакой другой проблемы я не вижу. Все остальные проблемы – технические и решаемые. Если мы не хотим играть по правилам власти, никто нас и не заставит по ним играть. Я, например, выпустила книжку – хотя люди из властных структур обещали мне, что тираж даже в Москву не пропустят, однако и тираж пропустили, и весь мир о ней говорит.

Курицын: Но у вас идеальный случай - в смысле инструмента. Потому что если говорить о СМИ и интернете, то аудитория, до которой можно достучаться, категорически сужается.

Трегубова: А кто пробовал достучаться? Я вот не ставлю перед собой цели быть народным трибуном, но ту задачу, которую я перед собой поставила: издать книжку о Кремле, которую будут читать даже обыватели, которым на Кремль наплевать -- я выполнила. И именно это мне подсказывает, что если вы будете ставить перед собой аналогичную задачу в другой плоскости, вам ничто не помешает. Ну кто мешает? В чем проблема воздействовать на общественное мнение?

Курицын: В том, что высказывания, возможные по присущим нам каналам, по моему ощущению уходят в полную пустоту. С книжкой все понятно – вы зафиксировали частный опыт, частное издательство выпустило… Все чисто и действенно. Но не все близко знают Путина и могут сообщить о нем хитрые подробности…

Трегубова: Но тем не менее это молчание – оно пробито. И это очень хороший, простой положительный опыт. Человек, который умеет думать – он пуп земли, потому что люди во власти этого, увы, не умеют.

Смирнов: Можно продолжить вашу мысль. Я представляю общественную организацию “Гроза”. Мы безвозмездно помогаем гражданам отстаивать их права при противостоянии с любыми государственными службами. У нас довольно много и выигранных дел и исков, которые находятся в судах в таком, достаточно долговременном режиме, так как у нас гражданские суды в основном и они очень долго тянутся.

Просто я перефразирую то, что хотел сказать Слава, и то, что я когда занимался журналистикой тоже очень чувствовал: все что бы ты не написал – как об стену горох. Ничем не удивить. То есть можно сейчас можно написать, что Путин, мало того, что гомосексуалист, так он еще насилует христианских младенцев. Но это уже никого не удивит по большому счету. И это не приведет к импичменту. Потому что у нас за долгие годы разоблачения всякого рода уже не удивляет ничего. Но какую бы взятку там, при каких бы обстоятельствах не брал бы, тот или иной чиновник, это уже будет в тысячу первый раз, и об этом уже писали две тысячи двадцать раз… Я уверен, что ваша книга действительно хорошая, но мне кажется, что сделало ее сверхпопулярной не то, что написано в самой книге, не мессадж, а именно сам факт запрета…

Трегубова: Ребят, нас должен интересовать результат. Если эту книжку сейчас читает народ, значит есть в принципе такая технология, такой алгоритм, который позволяет достучаться. Ребята, думайте мозгами, как сделать и будьте гибче, вот и все.

Топоров: Я думаю, в том, что сказал Андрей, есть довольно большая правда и довольно большая неправда тоже. Правда - сегодня компромат не работает ни на каком уровне. А неправда в самой природе нашего режима, по видимому построенного на двух таких скелетах в шкафу, один из которых лежит на Путина у семьи, а другой скажем, в спецслужбах, и третий скелет в шкафу – это сама виртуальная природа его взлета, фигуры, фактуры, разоблачать, которую начал еще Шендерович, за что, он собственно и поплатился и все НТВ тогда поплатилось, как мне представляется, только из-за Шендеровича. И эти скелеты – главное. Страна на них держится.

Кудрявцев: И вся причинно-следственная связь российской политики, является именно этим скелетом и ничем другим! И собственно говоря, то что заставляет власть делать вид, что она готова применять силу, это некоторое прошлое, в котором эта сила есть, и собственно говоря позиция интеллектуала – это попытка бороться со следствием, попытка бороться с неким паром, теплом, который исходит от этого, или наоборот холодом. Черный ящик – не власть, потому что власть это как бы инструментарий, более сложная вещь внутри как бы некой системы договоренностей, которая привела эту власть к власти и которую, обсуждать интеллектуалу очень трудно…

История про раздувание в Путине либерального огня - история поганая ложная и проплаченная. Потому что, раздувая в нем либеральный огонь, мы легитимизировали его. Люди, которые добросовестно поворачивали его к обществу хорошим боком, теперь не могут его критиковать, точнее они считают, что не могут. И общество считает, что не могут, и им все время, когда они выходят и там какой нибудь Павловский говорит, что это Путин изъясняется цитатами из Ежова, Павловскому отвечают – где ты был, мудак, три года назад. И, собственно говоря, мне действительно хочется спросить, где же он был. Бабицкий был захвачен четыре года назад, Глушков сидит три года, Голдовский - три года назад сел, Гусинский и Березовский находятся два года в высылке… ТВ-6 было разрушено практически без повода. И то, что Михаил Борисыч Ходорковский чище вымыт чем все остальные, не снимает вопроса о нашей собственной непорядочности на протяжении всего того времени. Никакой не было там тайны, которая вот открылась, и никакой не было эволюции, которая вот сейчас стала фактором, просто сейчас так сказать, по той или иной предвыборной причине, на это обратило внимание большее число людей. Раздувая фактор либерализма в Путине, вы на самом деле оправдывали все , что происходило с Бабицким, Березовским, Титовым, Глушковым, Гусинским и всеми остальными людьми, которые теряли здоровье, волю, свободу и все остальное…значит, по этому интеллектуалами была занята изначально неправильная позиция. Причина занятия этой неправильной позиции, как не смешно, тоже системная. В стране произошла революция, некая смена общественного устройства, смена собственников. После того, как произошла революция, все хотели эволюции, не стабильности, а некого эволюционного процесса, называли ли они его преемственностью, называли ли они его стремлением к стабильности, называли ли они его накоплением и повышением ВВП... Путин пришел на желании этой эволюции, его привели на двух векторах, на векторе реванша, желания с помощью этой эволюции вернуть себе то, что до этой революции было, статус, звание и так далее, а второе – то, что эволюционный процесс менее тревожен, он более предсказуем, завтрашний день в нем более предсказуем. Чаяние метода было сильнее чем, так сказать, чаяние направления, смысла. Потому что народ устал, потому что интеллектуал был беден, оправдывался тем, что интеллигент не участвовал в переделе. А эволюция шла с первого же момента, образно говоря, в тюрьму, в сизо номер четыре, никуда в другое место она не шла…

Александр Стальич Волошин удачно подменил понятия. Ему нужен был образ виноватых, виноватыми были объявлены силовики, и мы их черную поступь везде распознаем и говорим про прокуратуру… Это полная законченная ерунда. Нас продолжают разводить. Мы должны понимать, что технология власти, ее либерального крыла, она вся по себе лживая, силовая, такая же “гэбистская”, и вопрос в том, что лучше давайте будем защищать Волошина, чем будем защищать Сечина, абсолютно ни при чем. Потому что, либералов там нет, там есть люди, которые декларируют либеральные ценности, потому что им нужно сделать виноватыми соседей. В принципе они бы хотели, чтоб через тридцать лет, страна стала либеральной, но это не имеет никакого отношения к тому, что они делают сегодня… А мы этого не хотим понимать. Мы обучены фразе “политика – это искусство возможного”. Дескать, давайте мы лучше поддержим Чубайса, он хоть чуть-чуть свой, чем мы поддержим Сечина, который не свой совсем. Почему не сказать честно, чума на оба ваши дома – это мне до сих пор, не то что непонятно, но этого до сих пор не происходит. В том числе, надо принимать следующий момент, что мотивация последних событий – это во многом корпоративная война. Это народ понимает. Про дело Ходорковского девяносто процентов людей говорит, что это разборка за бабки. Но это не значит, что это не политика. Политика уже неотторжима от корпоративной войны, в России ничего нет, кроме корпоративной войны, даже Дума это корпорация реальная, мы с вами понимаем, как она устроена, администрация президента это одна корпорация, в ней есть конкурирующие отделы, один отдел хочет, чтоб заказ на создание этой машинки достался ему, а другой отдел хочет, чтоб ему... Роли интеллектуала в этом нет.

Дальше возникает русский вопрос - что делать? На самом деле история очень простая, в связи с тем, что интеллектуальный потенциал людей, остающихся во власти смехотворен. Метод воздействия на них, это революция наоборот. Это сначала “низы не хотят”, и вы в две минуты увидите, что “верхи не могут”. Они могут посадить трех человек. Эта власть рассыпается именно в ту секунду, когда более пяти минут находится на острие физического конфликта. Не только мои источники, но и все западные аналитики говорят, что еще бы час, еще бы одни сутки ситуации на Дубровке, не дай ее Бог никому, и – все. Группировок нет там по-существу, но они есть как частные люди – с одной стороны семейные, с другой Сечин , Патрушев, Тютькин... Одни видят других на нарах, а их собственность у себя в кармане, но они не могут этого сделать, потому что там существует некая обоюдоострая палка, которая полностью ограничивает возможности к действию. В ту минуту, когда вызов адресуется всей этой группе, а не одной из ее виртуальных частей, то они заканчиваются через пять минут.

Топоров: Эти две стороны оказываются в ситуации, каждая из них владеет атомным оружием, поэтому не может его применить и абсолютно не владеет конвенциональным оружием и беззащитно к любой внешней агрессии.

Курицын: Например, какой?

Кудрявцев: К агрессии, требующей принятия решения, то есть образно говоря ситуация со штурмом на Дубровке. Или ситуация с падением цены на нефть, когда требуется ввести социально неприемлемую технологию управления. Образно говоря, если б они столкнулись ситуацией, с которой столкнулся Гайдар по отпуску цен в свое время, их бы не было. Теперь вопрос в том, каким обществом мы обладаем. К сожалению, никто из нас не готов эту ситуацию инициировать, никто не готов предъявить им глобальный вызов. Значит, соответственно остается ждать что это сделает Бог, чеченские террористы, стихия…

В этот момент, кто будет защищать зимний дворец? У нас есть система элит, система интересантов, которая способна спуститься вниз и спросить, чего вы мне позволите, и способна подняться наверх и спросить, чего вы мне разрешите. Давайте опишем эту систему элит.

Это интеллигенция, что бы мы не понимали под этим словом, это журналисты, прошу их с интеллигенцией не смешивать, это церковь, это армия, это спецслужбы, это бюрократия, это региональные элиты, это крупный бизнес. Интеллигенты против Путина? Точнее, радует ли он их? Он их не радует, да.

Журналисты? Некоторые из них его любят как объекта, им интересен Путин потому что он не пьяный Ельцин... Довольны ли они нынешней властью, считают ли они, что в этой власти их мнение что-то значит, им платят адекватные деньги и так далее? Нет, не считают.

Церковь – отдельная статья. У церкви безусловно такое же отношение к власти в каком-то смысле как в спецслужбах, церковь и спецслужбы в этом смысле совершенно одинаковые организации – их претензия к власти состоит в том, что вы гады используете наш бренд, вы, гады, дали нам надежду и …позыв, но вы не отдали нам страну. Собственно говоря, где реальная вера? И где реальная сила? Представьте, что о Путине думает реальный генерал КГБ, об полковнике не нюхавшем пороху? Генерал думает – а может быть, это наш шанс вернуться? И вот он видит, что Кумрань отдана, что Средняя Азия просрана, что у власти Абрамович, Фридман… И он думает – ах, ты гондон. Родина тебе – образование, должность в ГДР, а ты… Это то, что они реально думают, это не домысел.

Армия прекрасно понимает, чем она занимается в Чечне, какой бессмысленной деятельностью, направленной на электоральную победу прошлых выборов она занимается и гробит там людей. Это с точки зрения каждого офицера. С точки зрения институций, армия – одна из немногих структур, которая реально имперски мыслит. Ей совершенно не нравится, что мы отдали все базы, что свернута военно-космическая программа, что роль военного в стране сведена к нулю, а самое главное – что нарушен главный принцип аппаратной борьбы, армией командует эфэсбэшник – это нарушение всей кастовой ситуации, “он поставил над нами синенького”. Региональные элиты, про них разговаривать не будем, да, про совет федерации, который формируется теперь на покупной основе, про губернаторов, лишенных неприкосновенности, про Руцкого, которого сняли, про письмо тринадцати, которое создало Единство и привело тем самым Путина к власти, где теперь эти тринадцать?

Крупный бизнес - это разборки между собой, которые стимулируются через власть, он хочет с властью дружить, но защищать ее - не будет.

Реальной опорой Путина является исключительно бюрократия, потому что она является опорой любой существующей структуры, любой структуры, которая переделывает собственность, потому что на факте передела лицензионная подпись начинает стоить больших денег. Вот это собственно единственные юнкера, которые будут защищать этот режим, когда он окажется перед внешним вызовом…и когда ты это понимаешь, совершенно непонятно почему этот вызов нельзя сделать.

Кого боитесь? Этих ребят, максимум в должности замминистра? Даже если нет внешнего вызова, а есть сумма таких маленьких внешних вызовов, они растрещатся на невозможности исполнять свои простые задачи. Не в одном регионе страны, ни один кандидат, предложенный Путиным на должность главы региона не прошел с первого тура, а со второго тура прошло 30 процентов, из тех, кого он предлагал. Они слабые…

Курицын: Но если на секунду представить, что они упадут... Этнос - субстанция мистическая. Она что-то эманирует, она взращивает тех, кто дальше оказывается в элитах, она воздействует на поведение элит… Я работал на выборах и знаю логику: народ за ужесточение наказания наркоторговцам, значит, это должно быть в программе, аргументы, что это тоталитарная идея не проходят, нужно угождать электорату… На паре выборов мне приходилось такие одиозные тезисы из программ вычеркивать в верстках, тайком от начальства… Так вот, моя личная концепция Путина состоит в том, что он дал пробудиться реальным силам, дал пробудиться некой реальности, которая в нашей стране существует. При Елкине либерализма было гораздо больше, но он к сожалению был надутый, как бывают надутыми акции, деньги. Он был немножко фальсифицированный, для нас его специально придумали и построили.. Путин открыл дорогу реальности. Вот он сидит там себе, непонятно чего он думает, он следит за тем, как остальные дерутся, принимает того, кто победил и кто приходит к нему, там, с корзинкой яиц, и выясняется, что хтонические силы, от которых все равно все идет, обеспечили, что наверх полезли жлобы. Говно почуяло свою силу, свое время. И поэтому, если эта власть свалится сама собой, то логично предположить, что само собой на ее место что-то и придет, а это само собой может - ой-ой-ой…У России прокурорское лицо – и мы увидим его самым крупным планом.

Топоров: Мне кажется, сейчас ситуация выглядит чуть по другому. История нашего государства показывает, что оно может существовать только как государство полицейское, так оно и существовало. Горбачев, а за ним Ельцин государство демонтировали, вот то что вы называете революцией, это на самом деле была попытка восстановления государства. Причем, называя вещи своими имена, государства полицейского, потому что никакого иного невозможно – управляемая демократия это и есть управляемая полицией демократия, ничего другого тут нет. Полицейское государство может существовать в двух формах – вменяемое полицейское государство, каким скажем был брежневский режим или режим Александра 3, и невменяемое, допустим сталинский режим.

Вот эти люди типа Павловского - они пошли на строительство вменяемого полицейского государства и, на первый взгляд, конфликт сегодня выглядит так: что вменяемое полицейское государство рушится, будучи существующим в зародыше, а на смену ему приходит невменяемое полицейское государство, в лице вот этой прокуратуры, там, Сечина и всех прочих. На самом деле произошло, как мне кажется, нечто иное. Путин, как квазифигура был выбран, для того чтобы построить квазиполицейское государство, в котором мы сейчас и живем и о чем замечательно сказал Пелевин, что у нас решили закручивать гайки уже после того, как продали все болты. И действительно чрезвычайно велика опасность становления на его месте реально невменяемого полицейского государства, по отношению к которому Путин и его ближайшее окружение выступают в ролях пробников. Причем, когда я говорю о том, что Путин уйдет и на его место сядет кто-то другой, нет, это может быть Путин 3, как сейчас у нас говорят о Путине 2. Наша практика показывает, что как раз царь может остаться у власти, поменяв полностью окружение. Я определяю ситуацию на исход ельцинского правления так, что люди уже согласились на тирана, но не дали согласие на тиранию. Сейчас понятно, что тиран без тирании не работает, поэтому в обществе сейчас серьезный запрос на тиранию, что делать с этим, вот суть дела нашей проблемы.

Секацкий: Поскольку здесь речь зашла о вменяемости, действительно очень важно обратится к некоторым нюансам. Потому что, конечно, можно сказать, что политика всегда цинична, а электорат всегда.пассивен, можно рассмотреть постиндустриальное общество как способ идеального контроля над потребителями, гражданами. Ровно такой же контроль, как и сталинский, только осуществляемый другими средствами. Поэтому как раз таки в тонкостях и нюансах вся суть в данном случае и содержится. Как это делается? Да, понятно что цель может быть в итоге одной и той же, но сама траектория осуществления принципиально важна. И мы беседуем примерно о том, как называется знаменитая книжка Слоттердайка – “Критика цинического разума”. Речь идет о циническом разуме, например, циническом разуме Путина, который сменил циническое неразумие и бесшабашность Ельцина. И все основные характеристики, помимо скелета в шкафу, который является конкретной причиной нападок на конкретных людей, существует еще один важный момент – это понимание того, что можно себе позволить, а что нельзя.

Как мне кажется, арест главы ЮКОСа это переход от здорового цинизма, когда власть должна защищать себя, переход к цинизму запредельному. Почему? Потому что, мы видим что…нам лицемерно заявляют, что вот, закон одинаков для всех и для обездоленных и для олигархов, но при этом начинается все не с Черномырдина, например, где клейма негде ставить, а с главы самой прозрачной компании, с самым лучшим менеджментом европейского уровня – цинизм виден уже здесь. Я бы на самом деле не стал отождествлять это с делом Гусинского и Березовского, потому что там от этих структур для власти исходила если не смертельная, то серьезная опасность. Конечно, от ЮКОСа такой опасности не исходило. То есть здесь это уже не оборона, это наступление. Именно решение дожать додавить в рамках того, что можно себе позволить. Почему можно? На самом деле предшественником было как раз таки дело Лимонова где впервые были нарушены множество статей УПК, но общественность промолчала, и выяснилось, что в общем-то, ничего страшного. Итак, мы видим, что едва ли не самую успешную бизнес группу квазизаконными методами арестовывают…и ясно, что ничего хорошего с ним не произойдет…при этом, что меня больше всего удивляет и поражает, здесь я бы хотел согласится стем, что было сказано. Меня удивляет эта нетребовательность к тому, кто все это.. даже не сам цинизм этих действий, аресты, не то что Шахновского все таки лишили, после того как постучали кулаком по столу, статуса сенатора, это то какие косноязычные и ничтожные люди были избраны для озвучивания столь важных государственных событий. Я не помню как фамилия этой женщины, которая пресс-секретарь прокуратуры… Вишнякова? Это же полное у… слово, которое невозможно произнести, но точнее не скажешь. А заместитель генпрокурора Колесников? Который говорит, к сожалению, я вам могу дать только десять лет ну и вообще в таком духе… В конце концов, власть, будучи она разумной и умной, не обязательно лично умной, в конце концов Рейган тоже путал Бразилию с Боливией, признавался, что лучшее для него чтение – это комиксы. Но это ему не мешало нанимать хороших специалистов по словам, положение обязывает. То есть власть в какой-то момент, перейдя предельную грань цинизма, обнаружила что и специалистов по словам нанимать не обязательно. Подойдут такие как Колесников, подойдут такие как Вишнякова. То есть нет даже смысла делать хорошую мину при плохой игре – мина отвратительна. Мы видим, что та новая элита, которая рвется на смену братве или крупному бизнесу, неважно как назвать, она еще более бездарна, вот что поразительно! Они даже не умеют выиграть ни одного процесса, не умеют поддержать ни одного обвинения, везде все дела разваливаются, это верх некомпетентности, серости и убогости.

И когда мы видим, что власть, потеряв зрение и чутье, доверяют свою репрезентацию людям абсолютно ничтожным, уже даже не Павловскому, и уж тем более не Курицыну, а просто каким-то первым попавшимся, которые даже двух слов связать не могут, мы видим, что именно в этом перешли эту запретную черту, которая отделяет здоровый цинизм от нездорового, но одновременно мы можем сказать, что власть теряет инстинкт самосохранения, потому что так дальше продолжаться не может. Почему возможен такой ход вообще? Он возможен только потому, что в российском обществе возникла наконец некая резистентность по отношению к печатному слову. Уже столько всего говорилось, что пора бы уже и наестся и если исход первой чеченской компании определила пресса, в конце концов оттуда войска вывели, то уже во второй компании сформировалось некое странное общественное мнение, которое не реагирует на шум и ярость в СМИ, а как-то консолидируется по своим собственным законам, в соответствии с знаменитыми библейскими словами – а слова твои кимвал бряцающий и водопад шумящий, то есть говорите все что угодно, называйте друг друга хамами, быдлами, как это делает Жириновский, подлецами – все это, действительно, мы уже слышали и на фоне такой наступившей глухоты, перекормленности разоблачениями, действительно возникла возможность, которой очень недальновидно воспользовались потерявшие нюх и чутье представители власти, доверив столь важное дело первым попавшимся. То есть возникло ощущение, что раз он обладает преданностью, то больше ничего и не нужно. Не нужен не то что заказ на интеллект, даже на некоторую форму благоразумия, даже в том смысле, в котором Ларошфуко говорил, что лицемерие это - та дань, которую порок платит добродетели. Получается, что и эту дань перестают платить. И вот это резкое падение уровня репрезентации, что на мой взгляд, как раз и свидетельствует об определенном упадке инстинкта самосохранения, что всегда было свойственно элитам России. Мы видим, к сожалению, что все наши элиты были склонны к самоистреблению, к внутренней зависти, которая перевешивала инстинкт самосохранения, и таковы были они все, начиная от боярства, включая комиссаров в пыльных шлемах, занимавшихся исключительно самоистреблением, братву, которая занималась тем же самым, пока она наконец не смогла консолидироваться, но тут возникла некая новая сила, как раз таки выходцы из демократии, которая с точки зрения Макса Вебера не может быть элитой в принципе, поскольку бюрократ, он ничем не рискует, он всегда только исполняющий обязанности.

И вот теперь мы видим это ничтожное чиновничество, не позаботившееся о том, чтобы нанять себе специалистов по словам, не позаботившееся о своей репрезентации, осуществляющее в слепую, под собой не чуя страны, радикальные действия. Если спросить себя, а в чем же здесь может состоять наша позиция, тех, кто причисляет себя к людям слова, то в общем-то она может состоять только в том, чтобы несмотря на шум и ярость, несмотря на наступившую глухоту не просто к вещему слову, а даже к слову обоснованному, все таки производить то, что мы они действительно умеют – цепочку аргументов. Мне представляется, что никакого другого выхода не существует и вовсе, кроме как обозначить себя в соответствии с принципом, так сказать, просветительской философии, которую трактует в данном случае слово в изгнании, некая несостоявшаяся элита в изгнании, но она еще может рассказать о себе, она еще может продемонстрировать владение тем, чем нынешние исполняющие обязанности совершенно не владеют и даже не понимают для чего это нужно. Это конечно может быть любая степень дистанцирования – юмор, ирония, пафос, умело дозированный, аргумант, но в данном случае, может быть и есть шанс хотя бы заставить выплачивать дань, которую порок платит добродетели.

 

Николаев: Чтобы не было тошно жить дальше, достаточно понять, что читатель – не власть, а общество. Журналисты – не совет визирей при падишахе, готовых бесконечно рефлексировать по поводу любого движения его тела, и рвать на себе волосы, когда падишаху не до визирей. Журналисты нужны не для того, чтобы формировать общественное мнение, а артикулировать общественные интересы.

В ходе обсуждения, кроме фиксации удачного опыта Елены, было озвучено две стратегии для интеллектуала – менять власть революционным путем, или отойти в сторону, стать внутренним иммигрантом. Очевидно, что ни то ни другое – не выход, что не снимает вопроса – “что делать”. А что делать не очень понятно, поскольку не до конца понятны общественные последствия случившегося. Есть вариант, что они минимальны в связи с общей пассивностью.

В случае с Михаилом Ходорковским мы имеем дело не с текущим политическим сюжетом, а с последствиями отыгранного. Это с одной стороны не добавляет оптимизма, зато облегчает анализ. Так как вся эта история явно связана с выборами, то наиболее понятные последствия – электоральные. В этой плоскости ситуация выглядит приблизительно так. Сидящему в тюрьме Ходорковскому теперь приходится бесплатно работать символом борьбы с неправедно нажитым при приватизации народным добром. Эту борьбу поддерживает большая половина населения, на радость антиолигархическим предвыборным проектам поддерживаемых властью. Забывать о Ходорковском тоже нельзя – недовольство и активность меньшинства по сути является единственной гарантией, что его отпустят после выборов. Наверное впаяют какой-нибудь условный срок продержав в СИЗО, как поступали со лжешпионами или Антоном Титовым.

При этом власть, как правильно говорит Демьян, серьезно поистрепала ресурс легитимности и если она еще не до конца сошла с ума, войн на уничтожение ни с одной из перечисленных групп влияния больше не будет. Что касается революционных предложений, то раскачивать ситуацию опасно. Кроме того, что непонятно, на чью мельницу будет литься вода, ослабление государства несет опасность диктатуры и террора, которого мы все боимся. Стране нужно сильное государство с сильным гражданским обществом.

Так как власть свои антиолигархические мероприятия проводила явно рассчитывая не на общество, а на электорат, то общественные последствия происходящего тоже не учитывались. И не будут учитываться, пока в СМИ будут писать об “интересных” политических интригах непонятно как корреспондирующихся с общественными интересами. Более того, если встречается в СМИ какой-нибудь содержательный анализ, все равно создается ощущение, что журналист в качестве читателя видел президента, чиновника, бизнесмена, но крайне редко гражданина.

Свежий пример связанный с ЮКОСом: почему-то никто не обсуждает предложение Явлинского о парламентском контроле о пересмотре итогов приватизации. Почему-то для журналистов гораздо интереснее другая постюкосная тема: продажа земли под приватизированными предприятиями. Хотя, очевидно, что первая несет прямой общественный интерес, а вторая косвенный, главные группы интересов – бизнес, региональные и федеральные власти.

Причем, как мне кажется ориентация на власть для современной российской журналистики, это вопрос не сознательно выбранной идеологии, а традиции, которую имеет смысл сознательно ломать. С начала 90-х в российских СМИ было заведено интерпретировать власть через ее, власти, телодвижения, заявления, перестановки. Это было оправдано поскольку тогда это и было самым главным, что происходит в стране. Сейчас, в условиях стабилизации, главное, что происходит в стране, находится на десятых страницах в отделе “Общество”, где материалы к сожалению пишут не самые лучшие журналисты.

Курицын: Возвращаясь к вопросу об аргументах, о том что можно противопоставить, вот, три примера, мысли и эмоции, которые заводятся во мне и близких мне людях. Один из моих близких людей, когда я с ним обсуждал проблему поведения Ходорковского, сказал буквально следующее – ошибка Ходорковского состоит в том, что он скупал Думу вместо того, чтобы купить дивизию имени Дзержинского. Другой человек высказал уверенность в том, что текущая власть обречена, потому что если не завтра, так через тридцать лет, условный Невзлин непременно расправится физически с ее фигурантами…Оба эти человека, кстати, присутствуют здесь… И в себе самом я тоже ловлю некие настроения там у меня внутри насчет того, почему же нету ответного удара физического, ответного насилия… Существует ощущение, что включена какая-то энергия насилия, которая может последовать и в том числе с другой стороны. А это энергия такого порядка, что остановить ее уже не возможно будет. И вообще - то, что происходи т с ЮКОСом, по моим впечатлениям, находится в неком согласии с тем, что происходит в мире вообще. 11 сентября напомнило всем нам, что простейший способ решения проблем – это прямое насилие. Вот и наши проблемы решают сейчас с помощью прямого насилия, и высвобождение этой энергии, которая долго была спрятана – вот что самое страшное.

Кудрявцев: Елена Боннер всегда говорила в этом случае, следующие вещи – дело не в том, что моральный путь самый моральный, а в том, что он самый эффективный. И это штука, которую многие уже понимают. Я говорю о том, что кризис, через который мы пройдем, будет состоять и в ответных силовых ударах в том числе, к сожалению, но победа будет всегда той силы, которая сохранит в этой истории мораль.

Смирнов: Поэтому нет ответных ударов? Поэтому нет демонстраций? Нельзя нанести ответный удар виртуальной реальности. По моему глубокому убеждению, государство, вот в том виде, в котором оно находилось в последние 10 лет, является скорее не реальной, а виртуальной силой, точнее сказать недогосударством. Потому, что мы все знаем и принимаем правила игры, при которых каждый чиновник покупается, все решения принимаются на основании корпоративных интересов, либо каких-то еще интересов, каких-то элит. Словом, государство, как некий аппарат, который проводит свою собственную линию, его не существует, это набор решений, которые принимаются на основании каких угодно мотиваций, но очень редко во благо и из национальных интересов исходя. Поэтому нельзя нанести удар виртуальной силе, которая периодически проявляет себя как реальная, загоняя там ходорковских, гусинских и еще миллионы людей, ну не миллионы, но сотни тысяч людей в тюрьмы на основании надуманных обвинений. Это и в региональных элитах сплошь и рядом, у Ходорковского просто очень сильный PR-бюджет. Именно поэтому это всколыхнуло все общество, на мой взгляд. Не потому, что Ходорковский такой выдающийся, потому что есть только миф о том, что ЮКОС самая прозрачная компания – отличный PR-миф, она такая же прозрачная как и все остальные, как и Сибнефть, Лукойл и Роснефть, если брать топливный рынок. Мы все играем по правилам, при которых всем известно, что никто честно не заполняет налоговую декларацию. И кстати, очень сложно журналисту писать правду, потому что и он честно не заполняет налоговую декларацию никогда. Вот мы живем в таком состоянии, когда государство абсолютно виртуально. Но это происходит именно по вине недогосударства – оно никого не в состоянии реально защитить (даже если захочет, нет адекватного и исполнительного аппарата), а мы в такой ситуации, с1992 года не платим ему честно налоги – их все одно профукают или разворуют, а милиция при этом не поймает твоего обидчика, а на “скорой” приедет пьяный и некомпетентный фельдшер, а пьяный Ельцин за наши деньги будет позорить тебя и остальных налогоплательщиков в Америке.

Я общаюсь с большим количеством простых людей, когда мы им даем юридическую консультацию, я абсолютно серьезно говорю, что процентов 20 из них не различают прокуратуру и суд, для них это абсолютно идентичные органы власти. С кем я разговариваю по сложным делам, один из пяти, в обязательном порядке -- он не делает разницы и не видит ее нив коем случае. Вот в этом-то и самая большая проблема, что у нас недоделанная демократия и власть намеренно оставляет ее недоношенной, и Путин намеренно оставляет такое восприятие власти при которой:

а) человеку ничего не понятно, кто чем занимается, зачем и почему, и как принимаются решения;

б) создается ситуация при которой Кремль пытается управлять всем. Условно, избирательный блок Родина, у него там есть еженедельные совещания. Как они ведутся: начинает их господин Сурков в администрации. А управлять всем невозможно или возможно, но только упростив систему. То есть, они решили, нет, ребята, нам не пойдет никакой настоящей демократии, потому что в этой ситуации мы не справимся с количеством нарастающих проблем и не сможем управлять всем, а это страшно, особенно в такой большой стране как Россия. И поэтому, в тот момент, когда принимается решение, и Путин пытается вытащить государство с виртуального уровня на реальный (арестовывая только одного из миллионов налогонеплательщиков), естественно, происходит диссонанс. Я не говорю, что это хорошо, что он пытается, я говорю, что это не возможно уже, вот ту систему бюрократическую вытащить ее из виртуального уровня на реальный невозможно. Потому что человек не может так быстро перестроиться. Он пришел сюда, условно, чтобы иметь теплое место, гарантированную зарплату, а также возможность брать борзых щенков и прочее, и прочее. И единственное, как мне кажется, если система не хочет достраивать демократию, нужно стараться достроить ее самим. Наши законы достаточно либеральны, то есть вот те несколько тысяч законов, принятых за четырнадцать лет, они достаточно либеральны, вспомните, закон “О средствах массовой информации”, который в основной своей части, слава Богу, действует начиная с 91 года. Или закон “О защите прав потребителей” в 92 году принятый, и который считали, что он не будет работать, а он работает, по крайней мере в Москве, у нас-то нет. Нужно менять постепенно восприятие самих людей, воспитывать в людях, в массах, своим примером в основном, то, что по каждому поводу, когда власть не права, по поводу каждого распоряжения, по поводу каждого нормативного акта, мы идем абсолютно правовым путем, даже выйдем сейчас на митинг, нас и разгонять не станут, потому что мы не митинг никакой. Идем в суд абсолютно правово, причем не важно, грамотно ли составлено это судебно-исковое заявление или неграмотно, но в любом случае никаких там коллективных писем имени Лимонова президенту быть не может больше, вот единственное, что нужно делать -- идти и судиться. Госпоже Трегубовой идти судиться и требовать возбуждения уголовного дела через суд на гендиректора НТВ Сенкевича “о воспрепятствовании законной деятельности журналиста”

Кудрявцев: Эта статья называется нарушении закона по факту. Соответственно истцом может быть любой, чьи права нарушены в результате этого.

Трегубова: В данном случае Федотов подал, глава союза журналистов.

Смирнов: Ну вот. И не надо забывать, что правительство ежедневно, и господин Касьянов, и президент Путин один-два-три указа подписывают, делают заявление. И эти заявления тоже могут быть поводами для обжалования в судебном порядке. Потому что суд - высшая сила, суд решает прав или неправ президент. И нужно идти в Страсбургский суд, когда суд Верховный отказывает коммунистам по поводу агитации. Путин действительно провел незаконную агитацию, суд так и говорит: скорее всего вы правы, но поскольку президент по закону “О статусе президента” не подлежит никакому из видов ответственности, кроме как он застигнут на месте преступления или через процедуру импичмента прошел. И в связи с этим суд отказывает в рассмотрении заявления коммунистов, это нарушение уже европейских законов и конвенций европейских о правах человека, потому что на самом деле нужно идти здесь. Причем это необязательно могут быть иски непосредственно против Путина, против Российской Федерации, это должны быть иски простив разных уровней этой виртуальной махины, против этих самых Вишняковых. Я лично оскорблен тем, что она заявляет или тем, что заявляет Колесников. Это нарушение всех правовых норм. Я считаю, что меня оскорбляет Шойгу, который говорит, что меня можно лишить гражданства, потому, что я не пользуюсь своим правом, которое в Конституции оговорено, что это право, а не обязанность. Словом, я хочу сказать, что нужно создать сначала PR-массу этих судебных исков, от разных людей, представителей, интеллектуалов, как угодно можно называть (кто кем себя считает), но нужно организовать некоторый вал судебных исков, сначала PR-значимых, общественно значимых. Нужно людей приучить к тому, чтобы они ходили в суд, к тому, чтобы суды ломались под гнетом неподъемным. Чтобы европейский суд по правам человека им каждый день стучал по голове и говорил “Извините, уважаемая Российская Федерация, на вас во-первых штраф, а во-вторых, исправьте, пожалуйста, вот эти, эти и эти законы”. То есть, как мне кажется, единственный метод, который может быть абсолютно реальным, реально действенным и безопасным относительно. Ну выйду на улицу, меня посадят, я выйду как Лимонов, меня покажут по всем телеканалам -- и все, и на этом все закончится.

Топоров: По-моему, это очень утопично. Если мы завалим все суды жалобами, то суды просто встанут и будут эти жалобы рассматривать через пять лет, что уже и без того происходит. Это первый момент, частный. А общий момент – тот, о котором говорили вы сами, сахаровский принцип – соблюдайте ваши законы здесь не проходит, тут же нас проверят нашей налоговой декларацией.

Кудрявцев: Но на самом деле проблема гораздо глубже. Вы хотите исправлять власть? В этот момент вы признаете ее легитимность. Водораздел сегодня происходит сейчас между людьми, которые считают эту власть легитимной и людьми, которые легитимной эту власть не считают. Я не считаю нужным соблюдать их законы.

Смирнов: У вас есть другая власть?

Кудрявцев: В стране идет война и уничтожается 10 тыс. граждан России ежегодно, разумеется, эта власть не легитимна, соблюдать ее законы бессмысленно. Вот был закон, по которому Ходорковского нельзя было сажать, потому что он готов был заплатить налог. Сессия Думы собирается посреди предвыборного процесса и этот закон меняет. Какие на хрен законы надо соблюдать?! Подоходный налог в Америке введен в 1913 году в ту минуту, когда народ готов его платить. Вы говорите, мне стыдно и я не могу написать об этом статью, потому, что я сам не плачу налоги. Почему вам стыдно написать, что вы их не платите? Я не плачу налоги, потому что налог есть форма договора с государством при котором я делаю это, а государство мне делает это. Пока оно не сделает вот это, это и это, и это не будет зафиксировано институциями, которым я доверяю, в частности страсбургский суд.

Топоров: Чего бы я не хотел, это, чтобы они действовали более цинично как раз, то есть объявляли бы, что идем заменять Чечню до последнего чеченца или, что мы жрем Ходорковского, потому что он стал нам опасен или просто неугоден. Чтобы не было этой игры, когда говорим одно, а делаем другое.

Секацкий: Очень важно принцип комильфо соблюдать, как ни странно.

Топоров: Гитлеровский режим был совершенно чудовищный, но тем не менее евреям было сказано, что вы можете без имущества уезжать, а можете оставаться и тогда с вами будет то-то и то-то.

Кудрявцев: Это не комильфо, это честность…

Балуев: Пять месяцев тому назад мы собирали круглый стол о положении прессы в Петербурге. Поводом послужило то, что с рядом наших коллег, в частности, с критиком Татьяной Москвиной, прекратили сотрудничать петербургское и российское телевидение. Собравшиеся пришли к выводу, что дело не в профессиональных качествах журналистов, а исключительно в политике – в Петербурге шла фактически безальтернативная кампания по выборам Валентины Матвиенко губернатором города, и все нелояльные тележурналисты лишились эфира. Тогда мы тоже пытались понять, что могут слабые интеллигентские силы противопоставить запущенной административной машине. Решили, что можно попытаться идти несколькими путями: 1. Обратиться к некой высшей силе - то ли лично к Путину, то ли к коллективному Путину - с просьбой предоставить городу самостоятельно решить, кто здесь должен быть губернатором. 2. Обратиться к потенциальным кандидатам в губернаторы, чтобы они не боялись составить конкуренцию кандидату Кремля. 3. Открыть глаза электорату на происходящее.

То, что из всего этого вышло, развеяло ряд иллюзий. Во-первых, известные деятели культуры в большинстве не решились проявить хоть какую-то нелояльность к власти, а те, что решились, достаточно быстро отказались от своих подписей под обращением к президенту. Во-вторых, политики проявили еще большую осторожность и без согласия администрации президента наотрез отказывались обсуждать возможность своего участия в выборах. В-третьих, даже пламенные статьи Татьяны Москвиной, не смогли изменить умонастроения избирателей. Хотя независимая журналистская организация “Петербургская линия” была создана, и она издавала газету, выходившую достаточно большими тиражами, но оказать реального воздействия на жителей города эти действия не смогли. Впрочем, какой-то эффект от всех этих действий несомненно был. Например, выборы прошли в два, а не в один тур, хотя все эксперты предрекали быструю и сокрушительную победу кандидата Кремля, а процент голосовавших против всех был выше, чем обычно.

Тем не менее, понятно, что просто рассуждения о нарушениях демократических норм на основную массу избирателей никак не воздействуют. Никто в Петербурге не воспринимал приход Матвиенко в Смольный как угрозу своим правам, прежде всего, права на собственность. И сейчас никто не воспринимает арест Ходорковского как угрозу того, что завтра у него отнимут квартиру, машину или велосипед. То есть, проблемы у власти возникнут, как только этот велосипед у народа начнут отнимать. А пока сажать будут только Ходорковского и еще пару-тройку крупных собственников, народонаселение будет воспринимать все это как новый телесериал, не имеющий к нему ровно никакого отношения.

Кудрявцев: До велосипеда это власть дойдет очень быстро. Она дойдет, ей не надо помогать это делать. Власть очень просто сделала, сначала она отобрала политический актив. Причем первый политический актив она отобрала легально, был 51% государства в ОРТ, второй актив она отобрала полулегально, были кредиты…

Топоров: Я вас прерву, мне надо уходить. Последнее, что я вам скажу, поблагодарив всех за эту беседу. Вот эту стратегию можно сформулировать для интеллектуалов и так: как нам нужно вести себя, что бы нас не посадили и как нам надо вести себя, что бы нас посадили. Это на самом деле одна и та же стратегия...

Кудрявцев: После того, как она забрала политический ресурс, который ассоциировался с медийным, она угробила ресурс региональный, вовсе не считая, что она его угробила, после чего она пошла на собственность… Вопрос в том, когда она рухнет? Если бы не началось первой мировой войны, не было бы социалистической революции. Вопрос просто в том, что когда революция начнется, кто скажет, что есть такая партия, сила, такой интеллект, который подберет власть.

Смирнов: Есть очень большая проблема, о которой мы не задумываемся. Дело в том, что Ходорковский-президент был бы гораздо хуже, чем Путин-президент. Вот если представить… У Юкоса есть прозрачная сторона, есть непрозрачная, некие охранные структуры, такие же, как у Медиа-Моста были, которые имеют ту же абсолютно логику, что и гэбисты Путина. И рано или поздно, любой лидер прибегает к их услугам, а прибежав к услугам, он становится зависимым от этих самых силовых – легальных и нелегальных структур. И у каждого, кто прибежал хоть однажды к их услугам, ждет одна и та же судьба, называемая Александр Григорьевич Лукашенко. Потому, что Путин, на мой взгляд, все больше и больше похож на Лукашенко. И вот это благодаря тому, что не пойти на сделку с этой элитой, с людьми, которые конкретно решают проблемы невозможно на таком высоком посту. И при этом, когда тебе оказали эту услугу, соскочить с этой тележки уже нельзя. Но это только его проблемы, мы тут собрались решать собственные.

Курицын:Но вот история с РГГУ, которая состоит в частности в следующем – после того, как туда пришел ЮКОС, зарплаты преподавателей выросли в 3, кажется, раза. Что в этом самое интересное, что половина этой прибавки была обеспечена деньгами, которые принес ЮКОС, а вторая половина этой прибавки была обеспечена тем, что ЮКОС посадил туда нормальных менеджеров, и внутри РГГУ стали меньше воровать. Из чего следует, что Ходорковский был бы президентом лучше Путина.

Кудрявцев: Все, что делал ЮКОС, независимо, от того применял он силовые структуры или нет, была попытка создать сущность. Эти месторождения безусловно были при советской власти, вышки стояли, мы сейчас не об этом говорим, но сущности под названием 26 тысяч человек, которые взаимодействуют между собой и взаимодействуют слажено, ее не было. Путин никогда в жизни, как чиновник сущностей не создавал.

Секацкий: Когда например мы видим того же генерального прокурора, мы понимаем, ага, вот Путин взял его генеральным прокурором. А ведь Ходорковский его бы самым маленьким менеджером не взял, даже самым маленьким клерком, потому, что полный идиот. И в этом есть некоторая разница – кого берет на службу этот и кого тот.

Смирнов: Я просто как раз сравнивал Ходорковского и Путина, но не в плане эффективности, потому, что сам являюсь подчеркнутым либералом и сторонником эффективности в управлении, но именно потому, что со свободой слова были бы такие же, если не с большими проблемами. В частности, было бы табу на биографию самого Ходорковского. Хочется сказать, что мы, может быть, себе поможем, если ответим на вопрос, вот почему Путин нервничает? Ведь, он реально нервничает – перекрикивает членов госсовета, начинает абсолютно неадекватно вести себя в обществе французских журналистов, разговаривая с ними как с подчиненными. И вот если мы ответим на этот вопрос, может он и будет самым эффективным.

Трегубова: Ответ, на самом деле, очень простой. Мне кажется, что он понимает свою неконкурентоспособность. Неконкурентоспособной власти совершенно противопоказано иметь открытый рынок масс-медиа, противопоказано иметь открытое общество.

Мы имеем сегодня во власти человека, который осознает что он туда попал случайно. И что он не выдержит никакой конкуренции в честной избирательной борьбе в условиях свободных средств массовой информации. Именно поэтому он их и ликвидирует.

Кудрявцев: И поэтому, он кричит. Да, было бы там табу на биографию Ходорковского, но это было бы табу с аргументацией. Ну вот Березовского спрашивают, или Гусинского – а вот в таком то году, вы, гад и сволочь, сделали вот это и это. И хотя ни один из них не является демократом, они говорят: я это сделал, потому что... Это люди, пытающиеся объяснять свои поступки. Услышите хоть одно объяснение от Путина. Ну, смешно.

Буцко: Как бы понятно с негативом, непонятно с позитивом. Потому что Ходорковский с позитивом не прокатывает ни в каком случае. Любая статья о России, которую вы откроете в любой европейской газете, начнется с фразы, которую можно свести к следующему смыслу: Россия – это холодная и бедная страна, в ней не было, нет и скорее всего не будет власти. Людей, которые поставляют аргументы для такой необоснованной позиции, понять можно, потому что согласно тому же Конфуцию – беда которая пришла один раз, второй раз может не придти, но беда которая пришла дважды, обязательно придет в третий раз. Люди, которые были бесправны в советской системе, после ползучей революции 90-х годов, оказались в той же бесправной позиции. Я согласна, что выращивание правового сознания если не панацея, но единственно реальный путь к созданию какой-то нормальной ситуации. Но я не верю в его реальность в ближайшее десятилетие. Здесь должна быть революция, которая будет не единоразовой революцией, а комплексом продавливания ситуации всего большого количества каких то маленьких событий, потому что прошло 30 лет и случилась революция – это, в сущности, однозначные понятия. Вопрос просто, с какой динамикой это будет происходить. Так же очевидно, что людям, которые считают себя честными и являются честными, нечего противопоставить идеологически. Много миллионов лет назад из глины и воды появилась жизнь. Она постепенно развилась до уровня обезьяны, дальше был крошечный скачек до человека. Дальше, человек начал строить всякие социальные надстройки в своей системе, которые в принципе, должны быть нацелены на то, чтобы обеспечить сносную жизнь этому социуму. Почему то это не происходит на той, что раньше называлась, одной шестой части суши на эту тему существует масса теорий. Как выйти из этой ситуации теорий гораздо меньше.

Кудрявцев: Кто сказал вам, что ничего не происходит? Кто сказал, что 1,5 миллиона собственников в этой стране не создают 70% дохода в этой стране, как и в любой другой? Кто вам сказал, что это не происходит? Вопрос просто в том, что мы хотим, чтобы это происходило с наименьшими жертвами. То, что это процесс необратим сегодня, это понятно всем включая Путина. Вопрос в том, как он видит свою цель в том, чтобы ограничить крайности этого процесса и ограничение крайностей как-то свелось до тюремного коридора. Свою, понятную, функцию он видит в снижении энтропии таким образом. А мы видим свою функцию в ускорении процесса превращения этого 1,5 миллиона в 15 миллионов, собственно говоря, больше и не бывает. Я только не понимаю, - разве этого не происходит? Мы стали ездить в хороших машинах, стали сидеть в отремонтированных офисах…

Буцко: В силу чего это происходит, в силу каких материальных ценностей это происходит. Это происходит потому, что Россия остается тем механизмом по выкачиванию тех немногочисленных природных богатств, многочисленных в России, но ограниченного набора имеющих мировую ценность – минералов, нефти, газа, и продажа их наружу. Россия не производит ничего сама, Россия не является…

Кудрявцев: Во-первых, это не совсем так, а во-вторых есть еще один момент. Бизнес и люди построены по принципу короткой эффективности во всем мире. Америка была не более чем, местом, в котором главным ресурсом являлась земля. Любой бизнесмен, пока можно взять завод, будет его брать. И начнет строить, когда закончится то, что можно взять. Это естественный процесс. Мы будем выкачивать нефть до тех пор, пока у нас не сложатся необходимые условия, для того чтобы на эту нефть мы начали строить заводы по компьютерам. И это уже происходит. Мало. Вот вы проследите, торговля тем, что есть для решения сегодняшних проблем – это процесс, через который прошли все, он естественный, его не надо бояться и слава богу, что эта нефть у нас есть. В странах, где ее нет, это процесс ускоренный, т к быстро продали то что есть и уже начали строить. Так происходит на Украине, у нас это процесс будет замедленный. У нас огромный социальный груз, который мы тащим на себе. На Украине 50 миллионов человек, им надо тащить на себе 15 миллионов пенсионеров, а у нас надо тащить на себе 60 миллионов пенсионеров. Слава богу, что у нас на это есть нефть.

Секацкий: Мне кажется, что здесь очень важен инструментальный момент. То есть политическая сфера бытия не может быть высокоморальна. Это град кесарев, а не град божий, и это прекрасно понимал Макиавелли и еще до него. Поэтому, можно встать в обличительную позу и говорить – ах, какие они не честные, сколько они наворовали, как они лгут и лицемерят, но это никакой роли не сыграет. Более корректным было бы пользоваться принципом Матея – меня не интересует нравственность моего повара, мне важно как он готовит обед. И в этом отношении, как мне кажется, очень существенные перемены как раз произошли. То есть если выясняется, что это самый повар ухудшил инвестиционный климат, он как бы зачеркнул мечту, о том, что я когда-нибудь могу продать свой ччччч?, поскольку Ходорковский арестован. То есть это инструментальный вред, вред моральный в политике внести почти не возможно. Инструментальный вред существенно несет и это остается безнаказанным. Вторая часть вреда состоит в том, что понижается качество аппарата. То есть, я к чему клоню, платят за преданность, за серость, а не за то, что ты чем то отличаешься. И если повар начинает готовить обед плохо, если мы видим, что любая компактная экономическая структура делает это на своем участке лучше, может быть в этом главная беда и состоит, а не в том, что мы встав в позу моралиста станем разоблачать и быть обличителем грехов. Обличители грехов были всегда, но культура их не запоминает. Культура запоминает обличителей пошлости. И в этом случае, обличение пошлости, серости и бездарности является более существенным моментом. Именно в инструментарном отношении политики как к особому измерению бытия, где не работает категорический императив Канта и вообще никакие моральные треугольники. А работают свои макиавеллевские дуги и законы.

Смирнов: 6 лет назад г-н Секацкий написал замечательную статью в одной из наших газет, которая называлась “Братва”. И речь там шла о том, что власть всегда у тех, кто готов за эту власть рискнуть своей жизнью. На самом деле, революционные все вещи, процесс быстрой смены власти может произойти только в одной ситуации, если у достаточно большого количества людей возникнет понимание, что они готовы рискнуть своей жизнью, чтобы эта власть сменилась.

Кудрявцев: Но если мы признаем, что власть виртуальна, то это количество очень небольшое.

Смирнов: Может оно и небольшое, но тем не менее. Для того, чтобы иметь такое убеждение, возможность рискнуть своей жизнью, мне например, как собственнику, нужно чтобы была реальная угроза отъема этой собственности. Вот как только эта угроза станет реальностью не только для Ходорковского, но и лично для меня и моих деловых партнеров, вот в это самый момент на локальном и региональном уровне начнутся эти самые процессы. То есть власть должна сделать еще один такой же шаг.

Курицын: И что начнется? Защищать свою хату с оружием…

Смирнов: Нет, это же по разному бывает. Две вещи, как в фильме “Олигарх” - если мы не можем договориться с Кремлем, то нужно стать Кремлем – тот самый революционный путь. Второй путь, тут же надо затронуть тех, кто не может позволить себе купить челси и большую часть времени находиться в Лондоне. Нужно как раз задеть тех самых мелких и средних собственников которые еще не доросли до наличия гражданства другого государства и собственности в одной из европейских или американских стран.

Кудрявцев: Да все занимаются, вопрос остался. Если к вам до сих пор еще не пришел лейтенант, значит ваш бизнес просто еще не достаточно эффективен. Они обычно ждут, когда ты дорастишь его до эффективности. Не забывайте, что собственность есть разная – например, есть собственность на право, на труд. Вот Виктор Иванов принимает закон о гражданстве, он лишает в стране 10 миллионов возможности законным образом жить. Эта такая группа людей, которые посильнее Фауста и Гете. Там один протестный неэлекторат, они голосовать не могут, они могут только на танки лезть, потому что возможности быть легитимными их лишили… Сумма рисков разного уровня, которую мы готовы положить на стол или будем готовы положить на стол через год будет крайне высока. Тогда в ответ придется стрелять. Но власть слабая, она не сможет.

Курицын: Вот потому, что они слабые, они и могут начать стрелять…

Смирнов: Смотрите, вот пример. Люди вышли на митинг во время трехсотлетия СПб. Им не нравилось, как это все устроили. Среди них были люди с депутатским статусом – все равно увезли в отделение, поломали ноги… Вы говорите про сумму рисков – не уверен, что здесь действует закон прямого сложения. Достаточно будет одного-двух инцидентов не для того, чтобы власть свалилась, а для того, чтобы люди перешли из этих кабинетов на кухню… Туда, где они и привыкли говорить о главном.

Кудрявцев: Перейдя на кухню, они в свое время угробили ту власть, ресурс которой был гораздо больше

Смирнов: Сколько времени на это понадобилось!

Кудрявцев: Идея, что власть можно угробить, появилась приблизительно в 75 году, когда возникла Хельсинская группа. До 89-го, когда этой власти по сути не стало. 14 лет тогда – это 5 лет сегодня. 3 года сегодня…

Трегубова: У меня вообще эффект дежавю: вся эта наша с вами посиделка до боли напоминает тусовки антисоветчиков на подпольных кватирах году в 88-89, куда я в школе бегала. Энтээсовцы там, всякие, мемориальцы, демсоюзовцы и хадээсовцы спорили о том, что будет, когда рухнет коммунистический строй. Но никто тогда в это по-серьезному, конечно, еще и не верил. Таких посиделок интеллектуалов, которые вдруг вспомнили что отвечают за страну, я, честно говоря, со времен перестройки и не припомню. Такое впечатление, что время опять отбросило нас на 14 лет назад, ровно в ту точку, когда стране был подарен уникальный, беспрецедентный шанс мирного, бархатного перехода в цивилизованную формацию. Шанс, который на протяжении всего этого десятилетия мы, увы, раз за разом, делали все более и более призрачным. И даже страшно подумать чем может обернуться для страны катастрофическая неспособность тех людей, которые сейчас сидят в Кремле, услышать этот пульс истории.

Кудрявцев: Рано или поздно придется родить. Раньше эти девять месяцев растягивались на 14 лет, а теперь это происходит гораздо быстрее.

Курицын: Речь, стало быть, о потребности и о возможности создания политических организаций, политической активности? Способны ли мы к этому? Даже если может у кого-то, ну допустим у меня к этому желание может быть и есть, но весь опыт жизни, моей, он убеждает, что я мало способен к такой деятельности. Тоже самое, мне кажется можно сказать о большинстве присутствующих здесь, и других наших коллег, да, мы этого не умеем.

Трегубова: Мне кажется воли не то что “большинства людей”, а открытой воли ста или даже меньше умных, образованных людей, окажется вполне достаточно для того, чтобы изменить ситуацию в лучшую сторону.

Кудрявцев: Вот когда НТВ закрывали – вышло двадцать четыре тысячи человек около останкино и вышло 6 тысяч человек на Пушкина. Почему это не имеет никакого значения? Потому что нельзя лицемерить. Потому что когда люди выходят с зелеными шариками, и поет “Чайф” - это не называется политическим действием. Две тысячи человек сегодня, которые выходят на красную площадь с текстом “Путин – долой”. На этой истории все заканчивается. Заканчивается к сожалению по той, причине, что их не выпустят просто так, потому что это повод для эскалации конфликта. Потому что их будут бить и в них будут стрелять, потому что у них нет сегодня другого выхода. Ведь это разрушает миф о семидесяти процентах поддержки. Если бы тогда, Гусинский, который организовывал эту демонстрацию, не думал, что мы живем в Праге, где можно цветочками, или как в Латвии, где можно пением сменить власть, там вышли люди, двадцать тысяч человек и стали петь в девяносто году. Если бы он думал, что мы живем в России и потребовал бы от этих людей выйти с политическими лозунгами, не вышло бы 24 000 человек, но те три, которые вышли, сменили бы ситуацию.

Курицын: Ну вот давай как самый активный скажи, какие по твоему возможны политические действия? Нужны и возможны.

Смирнов: Только учитывая ту глухоту и импотенцию общества к восприятию идеологии, потому что, вот мы сейчас разговариваем, и у каждого своя идеология в голове, общей идеологии нету. Почему сменилась власть в Советском Союзе – потому что всем казалось, что достаточно свергнуть коммунистов, отобрать льготы у номенклатуры, и мы все заживем просто зашибись. Теперь нет ни у кого таких наивных рассуждений. И, соответственно идеология должна быть сверхгениальной и сверхпонятной каждому…а если идеология не нужна, то все закончится также как СПС, “Яблоко” и прочие PR-проекты, понимаете?

Кудрявцев: Идеология не нужна потому, что идеология для меня, идея состоит в том, что общество это само регулируемая модель, и идеологией является ограничение вмешательства государства, истэблишмента и силы в твою частную жизнь, а твоя частная жизнь это – все на свете. Мне не нравится, что этот канал показывает мне посевную или что этот канал начинается с госвизитов, это вмешательство в мою частную жизнь. Эта идеология она никого не волнует, но она позволяет нам быть вместе. Вот, вы считаете, что жизнь должна быть устроена так, Слава считает, что мир должен быть устроен так, есть тут кто-нибудь, кто считает, что война в Чечне должна продолжаться?…Нету, правильно. Вот я и говорю, что сегодня, формой объединения должно являтся не то, за что мы, а то, против чего мы…

Смирнов: А какое против может быть… ну вот против прокурора Устинова?

Кудрявцев: Вы знаете, сколько человек проголосовало за Матвиенко? Четырнадцать процентов населения этого города.

Смирнов: Проголосовали так не только потому, что Матвиенко импотентна сама по себе. Она же еще и первый в России губернатор женщина. То есть еще и сексистские позиции ломались. А голосовали так, потому что выбора не предоставили, понимаете? Если бы был здесь Глазьев или Алферов, и шла бы реальная борьба, пришли бы те самые проценты населения.

Курицын: Дык, а кто ж не предоставил?

Смирнов: Нет, ну понятно, кто не предоставил, думаю…

Курицын: Кто?

Кудрявцев: Непонятно. Не предоставили выбора, в общем то те самые восемьдесят шесть процентов, которые не проголосовали за Матвиенко.

Курицын: Сами себе и не предоставили…

Смирнов: Ну как раз вот в этом случае никто не готов был идти до конца, да

Кудрявцев: Я просто говорю, что на самом деле когда говорят, что все схвачено, все решено – это полная ерунда. Приходит Путин и говорит, у меня рейтинг семьдесят процентов, я офигенный, вы меня любите, вы за меня, и на его призыв откликается 14 процентов населения его родного города! Ребята, власти нет, вы чего?

Кононов: Да в любом случае не пришло бы больше. Вы конечно прекрасно говорите, я вот вас слушаю, но я попадаю в зону такой…глубокой брезгливости. И, понимаю, что все теории хороши. Что можно выстроить все что угодно, и нельзя возразить и надо согласиться и..одно-другое-пятое-десятое..но вот, между тем, не будьте уверены в том, что само событие равно его медийному образу, ничего подобного. Я вот иногда езжу по совершенно глухим местам… и там жизнь устроена совсем иначе. И вот человек, который хочет нормальной жизни, который хочет себя каким-то образом позиционировать и хочет существовать, в зоне безопасности по меньшей мере, он чувствует совсем другую ситуацию, чем кажется нам, собравшимся здесь. Потому что он может сделать очень много и делает. Вот, я приведу пример из своего родного города, я родом из Саратова, сюда приехал в 81 году, и там глобальная феодализация. Человек пришел к власти, он губернатор, он заинтересован в том, если он слабый экономист, плохой политик, он может только властвовать и он вынужден уничтожать бизнес. Из-за того, что бизнес порождает крупную фигуру, которая делается рано или поздно харизматической, и меняет его. Вот, две соседние области, Саратовская и Самарская, там всегда было все наоборот, что Саратов был центром культуры, там было все самое интересное, в Самаре не было ничего, сейчас все капитально поменялось потому что пришел в Самару крупный бизнес, а в Саратове нет ничего. Стал совершенно восточный азиатский город, очень страшный, он отвернулся от Волги, грубое адское торжище...

И, вопрос простой, что с этим делать пишущему человеку, что делать например мне, я, допустим, писатель, я не занимаюсь политикой, я этого не понимаю, никогда эти вещи не изучал, не думал, не хочу, к тому же.

Я готов отдать несколько литров своего голоса который у меня есть, я могу пройти проголосовать, и это делаю, надеясь, что мой голос на что-то повлияет. Я это делаю каждый раз, так сказать, не манкирую этими обязанностями, но что же вот в конце концов делать человеку? Куда мне пойти, кого поддержать, какой взять автомат…да я не хочу брать в руки оружие! Мне это не надо, я не желаю этим заниматься. Я не пойду ни на какую тусовку, не, извините, там что говорит Проханов или Лимонов, мне это противно, я им не доверяю. Они мне омерзительны. Я знаю откуда они произошли… А был слой молодых людей, которые работали в комсомоле, которые через какие-то годы стали Ходорковским, Абрамовичем. И им теперь принадлежит все, потому что они захотели жить на этой территории иначе, нормально. Они узнали, что есть другие нормы, получили другое образование, ну знаете, уже нельзя эту вылезшую из тюбика пасту вогнать обратно, этого не произойдет. Я солидарен, Андрей, конечно с вами, потому что эта ваша организация впрямь полезна… Если человека научить куда ему пойти, и как открыть дверь, как написать заявление, это уже очень много.

Смирнов: И этот человек еще научит 22 человека вокруг себя.

Курицын: То, что говорит Андрей, со своими судами, и то, что говорит Саша, что надо объяснять – это мы хорошо знаем, это нормальная просветительская позиция. Это все очень хорошо, но ощущение состоит в том, что этого сегодня недостаточно.

Кононов: Я могу сказать о писательской практике: проституизация, которая очень быстро захватывает территории, типа вот медийных, также коснулась и литературного мира. Все таки у интеллектуала есть какая- то определенная роль, он должен выступать за очень простую вещь, за ценность инстинкта жизни, потому что а чтение, которое нам предлагается повсеместно, оно вот эту вещь размывает. А про слабость власти… Я был бы рад с вами согласится, но я не вижу такой слабости, я вижу наоборот. Плохой или безобразный появился закон, который перестал быть такой некой такой территорией, где не ясно как не утонуть в болоте. Например, вот я жил в семидесятые годы, я все время это чувствовал, как не утонуть в болоте, как встать туда, чтоб было понятно как там стоять по крайней мере. Теперь ситуация совершенно другая. И мне думается, какая-то надежда может быть на государство, что мы очень многого от него хотим, потому что никаких институций, например, в 79 или в 89 году просто не было. Все жили исходя из режима там не такого сильного шевеления, чтоб просто не погибнуть. Теперь все по-другому, теперь нужно шевелиться, действовать.

Кудрявцев: Надо просто не забывать, что нужно шевелится. Собственно говоря, совершенно не важно, как шевелится. Больше всего эта власть боится зыбкости и энтропии под ней. Почему я за Проханова и Лимонова?

Курицын: Потому что они шевелятся.

Кудрявцев: Да, потому что они шевелятся, это единственное почему..

Кононов: Когда они придут к власти, больше не пошевелимся мы, даже в локальной зоне..

Кудрявцев: Они никогда не придут к власти даже в локальной зоне.

Смирнова: Есть некое лицемерие уже с нашей стороны…У нас тут смешение двух оппозиционных образов мышления: революционного, который предлагает Демьян, и другого, вот, коллега предлагает совершенно адекватное то самое саморегулируемое сознание..

Ну не будем спорить, что самоорганизация общества, она и происходит в основном по экономическим законам, и с использованием экономических стимулов, да? То есть люди организуются по принципу товар - деньги – товар, условно говоря, тоже самое, понимаете, культура уже тоже сформирована избирательно, да? То есть человеку уже вдолбили в голову, или он сам осознал, что так и так, что вот я хожу раз в четыре года на выборы в Госдуму, местные выборы и там президента, да? Поскольку выборы разных ветвей власти происходят гораздо чаще, раз в год, там, в два года, то человеку кажется, что всякий раз он имеет свободу выбора. И человек думает, зачем я буду бунтовать, рисковать, создавать себе проблем, еще и рисковать собственностью, потому что половина статей ук предполагает конфискация имущества, когда я могу сходить и продать свой голос, и таким образом повлиять на ситуацию.

Кудрявцев: Вот, у вас срут в подъезде каждый день, а вы вызываете ментов раз в четыре года…

Смирнов:Я звоню ментам каждый день, но менты мне говорят – пошел в задницу, у нас своих дел достаточно, и бензина нет. Я думаю, что единственный способ повлиять на ситуацию, это сменить шерифа, правда? И вот я иду и голосую за того губернатора, который говорит, что вот я наконец-то призову к порядку ментов, убогих, низкопробных.

Кудрявцев: А я говорю, что домофон надо поставить и уборщицу нанять..

Курицын: Что же, кажется, мы пошли по кругу… есть предложение дать всем последнее слово, кто сделал какие выводы… Лена?

Трегубова: Слава, на ваш вопрос, нужно ли организовываться: честно говоря, мне глубоко противны любые политические союзы. Но разыграть на политическом поле какую-нибудь смешную и суперэффективную игру – в противовес неостроумной, серенькой, и навязшей у всех в зубах еще с прошлого века игре в авторитаризм, можно. Давайте подумаем.

Балуев: Мне нравится теория малых дел. Каждый максимально не цинично должен делать то, что он умеет делать, и стараться не поддаваться соблазнам, которыми его периодически искушают. Конечно, надо шевелиться. Более того, я думаю, что чем дальше, тем большему количеству людей надоест та стабильность, которую им предлагают в качестве основного политического курса. И хорошо бы, чтобы к этому времени медиа или интернет средой был сформирован некий алгоритм реализации этого желания шевелений. Нужно ли создавать для этого какую-то организацию? Не знаю. Это тяжело, сложно и обычно заканчивается через три месяца ссорами участников о том, кто главный и почему никто не ходит еженедельные собрания. Переход к организованным формам, на мой взгляд, должен происходить тогда, когда понятно, что без этого не обойтись. И главное в любой организации не идеология, а цель. Если цель сформулирована, всем понятно, что делать. Пока этого, по-моему, не произошло.

Секацкий: Мне тоже кажется, что создать еще одну партию, еще одну группировку, ясно что это соответствует человеческой природе, любое тайное общество как то резонирует в душе, тех кто к нему принадлежат. Но мне кажется, что не очень это будет эффективно, в связи с тем, мне вспоминаются встречи с моими друзьями, представителями питерского андеграунда, которые сначала говорят о каких-то общих проблемах., о чем только не говорят, но заканчивается это обычно, после нескольких рюмок, идеей создать еще один журнал. Тут глаза зажигаются, сразу все изменится, это будет всем журналам журнал. Но тут ведь опять же очень важно не путать авторское, художественное начало и начало политическое, которые вообще говоря, принципиально противоположны. Тут я согласен с Гройсом, если любой художник существует под девизом – так дальше жить нельзя, то конечно любой обыватель, человек среднего класса существует под девизом, так дальше жить можно. И в той мере, в какой мы примыкаем к нашим гражданам, мы тоже в общем-то, под этим девизом существуем. Здесь, мне кажется есть очень важный момент – не соглашаться с пошлостью – вот это единственное в чем мы можем быть эффективны. Как Набоков говорил, что у писателя самая легкая этическая участь и самая трудная эстетическая. За порядок слов с него спросят. В каком-то смысле и мы тоже можем не поощрять пошлость, не откликаться на нее, и наоборот, сочувствовать тем кто шевелится, как мы говорим, пусть это даже Проханов и Лимонов, но они генерируют идеи. Если власть неспособна генерировать идеи, если это засилье и торжество серости прежде всего, даже безотносительно содержания этой серости, каждый, будучи автором, может так или иначе выразить свое отношение, в любом ключе, в любом контексте и противопоставить…пусть это будет какая угодно разность позиций, но эта разность позиций, будет вопреки пошлости, с элементами оригинальности, и в конце концов это сработает. Ведь есть доля истины в выражении Оскара Уайльда, который говорил, - это хуже чем ложь, это плохо написано. И мы видим, что власть занимается тем же самым, что все так плохо и бездарно сделано, то тут у нс есть некоторый шансы изменить эту ситуацию, показав степень ее пошлости

Буцко: Понятно что ничего не понятно, очевидно, что какая-то нервозность нарастает, и есть критическая масса какого-то шевеления, и безусловно лавина пойдет. Потому что Россия это страна лавин. Лавина пойдет – это понятно, и остановить ее будет невозможно. Единственная честная позиция быть честным по отношению к себе и ближайшему кругу. По возможности не участвовать в самом грязном рынке, который есть – это рынок политического проекта России который сейчас есть. И при этом сочувствовать тем людям, которые пытаются что-то сформулировать. Потому что упомянутые Проханов и Лимонов, это не создание политических слухов и не формирование политтехнологий.

Кононов: Ну я даже не знаю, что сказать. Ну жить дальше как то… пытаться существовать в достоверной зоне, по крайней мере для самого себя. Не участвовать в том, в чем противно участвовать, есть масса вещей которых не стоит делать, и все знают какие это вещи. Ну, минимизировать свои запросы, когда уж очень хочется в чем то поучаствовать, подумать что все таки иногда не нужно.

Трегубова: Друзья, а зачем все тогда сюда приехали? Для того чтобы интеллектуалу осознать, что он по сути своей автономен от государства, и вообще от окружающего мира, не нужно советоваться с друзьями. Личностная стратегия интеллектуала в любом случае не может быть продуктом круглого стола. Но нас ведь сюда пригласили ровно потому, что кто-то вдруг почувствовал происходящее сегодня в стране как нашу общую проблему. Или нет? Иначе о чем мы вообще тогда говорим? О том, что не надо кошечек мучить что ли?

Кононов: Не надо быть пошлым говорю я , вот что я говорю.

Трегубова: Господа, “не быть пошлым” - это наверно все-таки вопрос воспитания и личного вкуса, а не круглого стола?

Куудрявцев: Подождите, а кто-то вообще говорит, что надо быть пошлым? То есть, я не понял, ну и чего? Разумеется данность что каждый из нас должен делать то, что делает, и будь что будет, и честным с собой, и не надо убивать детей, и не надо лизать жопу и брать ордена из рук убийц – это мы все понимаем и мы по этому принципу тут собрались, чтобы подумать, а что кроме этого принципа еще существует, как область применения, да? Слава, правильно, вопрос был такой?

Трегубова: Потому что рядом с нами кто-то насилует кошечек…

Смирнов: Смотрите, как мне кажется в воздухе витает опасение, которое в одном из мультиков про Масяню было (мультик этот - аллюзия к фильму Бойцовский клуб), то есть одно - пародия на другое. Помните бойцовский клуб чем кончился? Он создавал-создавал этот клуб, а потом выяснил, что он шизофреник, причем в крайней стадии. Вот то же самое было в мультике про Масяню, когда они создали Клуб Борьбы с Козлами, а поскольку козлов извести нельзя, и извести можно только обозначив каждого козла, договорились и стали тайно принимать в клуб нормальных ребят, клуб разросся и на каждом козле стали рисовать мелом, что вот это человек козел и дела иметь с ним нельзя, но кончается мультик тем, что Масяня с Хрюнделем сидят и у них на спине нарисованы знаки козлов, то есть их кто-то принял за козлов. Не хотелось бы оказаться в такой ситуации, я предлагаю две вещи. Первая вещь, все таки возвращаясь к тому, взять и подтвердить твердость своих намерений не только словами напечатанными и высказанными в ближайшем кругу, но и действиями. Демьян понятно против легитимизации власти, но тем не менее, я предлагаю каждому придумать и подать судебный иск не обязательно в органы российской федерации.

Кудрявцев: Я как раз сужусь с властью в страсбургском суде четырьмя процессами. И я не считаю это легитимизацией власти потому что я сужусь с ней не на ее поле..

Смирнов: Может быть имеет смысл, завести некий сайт, который подчеркивал бы, проводил бы две линии, во-первых стебался бы над всеми политиками, подчеркивал их пошлость, а вторая линия этого сайта, это те же сюжеты, со сценарием что на их месте сделал бы хороший эффективный политик. Такой сайт, как мне кажется, мог был бы быть той самой игрой, которая цитируется. То есть у портала должно быть какое-то смешное название и смешная насыщенность, но он должен писать правду, в чем нам поможет, безусловно, кремлевский диггер Елена Викторовна..

Николаев: Что мы имеем в руках? То что этой власти удалось дядю Петю немножко напугать, объяснив ему, что есть такие олигархи, которые мало того, что отняли часть того, что дяде Пете причитается, так еще и против власти. Кроме того, под этим соусом власти удалось убедить что она готова бороться с продажными ментами, которых дядя Петя тоже не любит. А вот убедить дядю Петю о том, что необходим закон о гражданстве, чтобы никто к нам в Россию не совался, не удалось. Наверное потому, что у дяди Пети есть двоюродная сестра тетя Маша, у которой из-за этого закона серьезные проблемы. То что закон вернули обратно – прямое следствие общественного обсуждения.

Что сделали интеллектуалы борясь за Ходорковского? Они вели диалог с властью о том, что правильно или не правильно сажать Ходорковского, с точки зрения его эффективности и либеральности. Как это касалось общество? Привычку рефлексировать по поводу либерализмов и эффективностей имеет никак не больше десятой части населения. То есть речь шла о вещах, которые дядя Петя воспринимает примерно также как как полуночную программу Гордона о премудростях термодинамики.

Мы проиграли, а могли бы на самом деле выиграть, если бы были найдены сюжеты, которые объяснили бы каждому гражданину чем происходящее угрожает ему. Таких сюжетов хватает. Речь идет о прокуратуре– сходи в суд и напиши репортаж о том, что такое гособвинение в любом уголовном деле и что без вранья и подтасовки почти никогда дело не обходится. Дело ментов-оборотней – сходи на улицу и сделай репортаж о том, как милиция не стесняясь берет взятки и при этом приговаривают, что “все это показуха перед выборами”. “Закон о гражданстве” подготовил тот же человек, кто организовал наезд на ЮКОС, из чего можно сделать вывод о том какую политику в отношении народа выберут те, кто против ЮКОСа. Список актуальных социальных сюжетов имеющих прямое отношение к делу Ходорковского можно было бы продолжить.

Рожнова: Я думаю, что ничего нового не скажу, я только обобщу это тем, что конь все скачет и скачет, а избы горят и горят.

Курицын: Коням - скакать, избам - гореть.

Рожнова: То о чем разговор был, это собственно наши ошибки, потому что мы их допустили, и как Лена сказала, что же мы тогда все здесь делаем? Ну дай Бог чтобы что-нибудь, как-нибудь смогло…

Кудрявцев: Моя позиция сформирована пятью годами занятия политикой в этой стране. Я считаю что нам противостоят слабаки и идиоты, и единственная наша ошибка состоит в том, что мы считаем, что существует некоторый народ, к рейтингу которого они апеллируют, а мы им верим. Поэтому у них есть сила, собственно говоря, потому что это не десять негодяев, а это НАРОД, и они ему равны, и он этого хочет и в чем то они этот народ убедили. Король голый, и роль интеллектуала в том, чтобы не забыть, что этот мальчик, который говорит, что король голый, он должен быть. Собственно говоря в этом и состоит интеллектуальная роль, один говорит, что король голый путем выхода на площадь, другой – говоря, вы знаете король одетый по нашей конституции – это вот это, и давайте отнесем в суд заявление, что он голый, и это тоже правильно. Существует масса способов, в рамках их логики, то есть ловя их на противоречиях, на самом деле у них логики нет, заявлять им, что они козлы, в рамках собственной позиции, заявлять им что они козлы. Вот существует человек по имени, Слава Курицын, да? Его слышат в этой стране порядка двух трех миллионов человек, опосредованно, из которых пятьсот тысяч знает, что это сказал Слава Курицын, так скажем, интернет и газетная аудитория…

Курицын: Раз в сто поменьше все цифры, а так…

Кудрявцев: Ты меня представил как специалиста по интернету, я знаю как существует цитата сегодня. Существует икс-тысяча, которые знают, кто автор, и существует икс-сотня, которые знают, что вот эти знают о существовании такой-то модели мышления. Что делает Слава Курицын? и он спрашивает, какова роль интеллектуала, да? Работу свою надо делать, потому что она слышится. Вот меня слышит министр Лесин, потому что он говорит ква, а я ему – страсбургский суд – это моя работа. Андрея слышит кто то другой, потому что они там, хрясть, а он им двадцать исков, да? И так далее. Я утверждаю, что они слабы, что они не могут мстить всем. Единственная наша роль состоит в том, чтобы говорить, когда наших голосов станет много, они самоорганизуются, и не надо готовить тайные общества. Надо быть готовым подобрать власть, когда она упадет… И не надо их легитимировать.

Потому что когда ты Путину говоришь – вы, бл, уронили рынок, он тебе говорит - да вы чего, рынок уже поднялся, когда ты ему говоришь, вся интеллигенция против вас, он говорит, да вы чего, вон, Гребенщиков от меня орден принял. Вот к этому к этому надо быть нетерпимым…

Курицын. Постскриптум.

На этом месте в стенограмме располагалось мое заключительное слово, прозвучавшее абстрактно-невнятно (что-то про удовлетворение сходством отдельных позиций и общей озабоченности судьбами страны), и потому разумно заменить его актуальным постскриптумом.

Со времени нашей встречи прошло 10 дней, ситуацию, как и можно было предполагать, только усугубившие. В “низах” пробуждают наиболее отвратительные инстинкты – редкая партия в предвыборных дебатах обходится без призыва к раскулачиванию и прочей мерзости (“семьдесят процентов населения России за восстановление смертной казни, значит, надо ее восстанавливать, нечего оглядываться на Европу” - подлинная цитата из уст одного избыточно народного политика), и счастье, если пробужденный ресурс быдловатости будет иметь лишь электоральный эффект. “Верхи” ведут себя с каждой секундой развязнее и наглее, никто уже не сомневается в фальсификации результатов грядущих выборов, в вынужденности решений любого без исключений судебного заседания, наследство Ходорковского открыто пилят другие тяжеловесы, и вопрос только один: неужели ситуативно успешные фигуранты не боятся, что продолжая играть в эту игру, они рискуют не репутацией (ценность в России плевая), а самим своим физическим существованием. Трупы условного Абрамовича или условного Грызлова легко представимы на Красной площади как побочный эффект следующего перепиливания, и надежда на то, что трупов не произойдет, питается не гуманитарными соображениями, а чисто уверенностью в том, что пришедшие им на смену будут – хуже.

Еще пару месяцев назад мне казалось, что достигнута некая стабильность, удовлетворяющая, грубо говоря, и либералов, и олигархов, и силовиков, и что этот худой мир – именно то, на что следует делать ставку. Мне казалась, например, вполне позитивной идея двигать в Президенты-2008 Валентину Ивановну Матвиенко, символ идей консенсуальности, стабильности и техничности, но из декабря-2003 эта идея выглядит. уже, в общем, едва ли не либеральной мечтой.

Власть окончательно позиционировалась в качестве беспросветной банки с пауками, и дистанцированность интеллектуала от ее разборок диктуется нынче просто соображениями личной безопасности. С другой стороны, молчание на нынешнем этапе – пока еще можно говорить – тоже кажется невозможным, и заново встает вопрос о поисках внеположенной позиции, которая, с одной стороны была бы вне банки, а с другой – имела шансы хоть на какой-то резонанс (что сложно хотя бы потому, что девять с половиной десятых местных СМИ – надежно в банку укатаны).

Необходимо, видимо, специально подчеркнуть, что отчетный круглый стол есть гражданская инициатива в чистом виде. За нами не “стоят” никакие силы, все участники приехали-прилетели за свой счет, помещение, кофе, газированная вода и подготовка стенограммы – тоже все из наших собственных ресурсов. Не скрою, я вел что-то вроде переговоров с единственной политической силой, к которой испытываю что-то вроде симпатии (понятно, в общем, о каких “силах” идет речь), и даже получил приглашение к сотрудничеству – при условии, что мы будем заседать в формате “помогаем Президенту понять, что происходит”. Но именно этот формат привел к тому, что все без исключения фигуранты оказались заложниками Банки, а проблема, повторяю, состоит в поисках небесполезной позиции вне.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.