24 декабря 1903 года родился радист и полярник Эрнст Кренкель.
Личное дело
Эрнст Теодорович Кренкель (1903 – 1971) родился в польском Белостоке. Его отец, Теодор Кренкель, учился на филологическом факультете Дерптского университета, но из-за финансовых затруднений не смог его окончить и сдал экстерном экзамены на звание учителя немецкого языка. Он служил в государственных гимназиях в различных городах Российской империи, от Сарапула до Баку, со временем стал действительным статским советником и инспектором училищ в Белостоке.
В 1910 году семья переехала в Москву, где отец стал преподавателем в коммерческом училище. Эрнст Кренкель учился в частной гимназии при реформатской церкви. Любимым его предметом была география. После начала Первой мировой войны Кренкель после занятий в гимназии начал по вечерам работать во Всероссийском земском союзе разносчиком и упаковщиком посылок для военнопленных. Затем занимался расклейкой афиш и объявлений. В послереволюционные годы работал помощником электромонтера, затем учеником в мастерской по ремонту разнообразной техники. Два года отучился в единой трудовой школе.
В 1921 году Эрнст Кренкель окончил радиокурсы и стал работать на Люберецкой радиостанции, одновременно учась в радиотехникуме на Гороховской улице. Решив стать судовым радистом, отправился в Ленинград в Балтийское пароходство, но из-за отсутствия мест работы не получил. Случайно узнал, что Адмиралтейство набирает людей в полярную экспедицию, отправился туда и тут же был принят в качестве радиста в экспедицию, которая следовала из Архангельска к Новой Земле, чтобы сменить зимовщиков на полярной станции в проливе Маточкин Шар.
Кренкель провел в Арктике год, вернулся в Москву в 1925 году и был призван в армию. Служил в радиотелеграфном батальоне во Владимире. После демобилизации некоторое время жил в Москве в поисках работы. В этот момент Эрнст Кренкель увлекся любительской коротковолновой радиосвязью. В 1927 году снова отправился в качестве радиста на полярную станцию Маточкин Шар. По своей инициативе провел первый в мире эксперимент по сверхдальней радиосвязи на коротких волнах. Затем был радистом в экспедиции гидрографического судна «Таймыр» в Баренцевом море. С конца 1928 года начал работу в Центральном научно-исследовательском институте связи.
Ежегодно участвовал в качестве радиста в полярных экспедициях: в 1928 – на ледокольном пароходе «Георгий Седов», 1929-1930 – на полярной станции в архипелаге Земля Франца-Иосифа, 1931 – на дирижабле «Граф Цеппелин», 1932 – на пароходе «Сибиряков», в 1933 – на дирижабле «В-3».
В 1933 – 1934 годах был радистом экспедиции Отто Шмидта на пароходе «Челюскин», в дальнейшем поддерживал радиосвязь ледового лагеря с большой землей. Затем работал на полярной станции на мысе Оловянном на Северной Земле. В 1937 – 1938 году был радистом на первой дрейфующей полярной станции «Северный полюс». После окончания полярного дрейфа получил звание Героя Советского Союза.
С 1938 года стал начальником управления полярных станций Главсевморпути. В годы войны отвечал за действие радиосвязи на воздушной трассе Красноярск – Уэлькаль («маршрут Алсиб»), по которой перегонялись в СССР американские самолеты, поставленные по договору ленд-лиза.
С 1948 года был директором московского радиозавода «Волна». С 1951 года работал начальником лаборатории автоматических радиометеорологических станций НИИ гидрометеорологического приборостроения Главного управления гидрометеорологической службы СССР. В 1968 – 1969 годах возглавлял рейс научно-исследовательского судна «Профессор Зубов» к Антарктиде. После возвращения был назначен директором НИИ гидрометеорологического приборостроения.
Умер Эрнст Кренкель 8 декабря 1971 года в Москве.
Чем знаменит
Самый известный советский профессиональный радист. Всемирно прославился во время экспедиции челюскинцев и дрейфа станции «Северный Полюс-1». Созданная в районе Северного полюса станция через девять месяцев дрейфа (274 дня) на юг была вынесена в Гренландское море, льдина проплыла более 2000 км. С января 1938 года размеры льдины, на которой находились полярники, постоянно уменьшались. Стабильная радиосвязь, которую поддерживал Кренкель, позволила найти дрейфующую льдину и 15 марта 1938 года эвакуировать людей.
12 января 1930 года Эрнст Кренкель установил мировой рекорд дальности радиосвязи. В этот момент он находился на полярной станции Бухта Тихая на острове Гукера в архипелаге Земля Франца-Иосифа и сумел связаться на коротких волнах с базой Литл-Америка, находившейся на леднике Росса в Антарктиде.
О чем надо знать
Менее известно, что Эрнст Кренкель был увлеченным филателистом и одним из основных организаторов движения филателистов в СССР, хотя коллекционировать марки он начал в позднем возрасте («Марки собирают до пятнадцати и после пятидесяти лет», – любил говорить Кренкель). После учреждения 11 марта 1966 года Всесоюзного общества филателистов Кренкель стал его первым председателем. В 1967 году возглавил делегацию ВОФ на 36-м конгрессе Международной федерации филателии в Амстердаме, где советские филателисты были приняты в состав этой федерации. Возглавлял Всесоюзное общество филателистов до конца жизни.
Прямая речь
«…В этот час мы покидаем льдину на координатах 70 градусов 54 минуты нордовой, 19 градусов 48 минут вестовой и пройдя за 274 суток дрейфа свыше 2500 км. Наша радиостанция первая сообщила весть о покорении Северного полюса, обеспечила надёжную связь с Родиной и этой телеграммой заканчивает свою работу».
Из последней радиограммы Эрнста Кренкеля с дрейфующей льдины
«Среди наших повседневных дел встречались и просто скучные, но делать приходилось любую работу, в том числе и надоедливую. Чтобы наши молодые ученые Ширшов и Федоров смогли всецело отдавать свое время науке, мы с Папаниным стали самыми северными домашними хозяйками земного шара. Две недели в кухне хозяйничал он, а две недели - я.
Правда, многое в наших кухонных делах приведет в ужас представительниц лучшей половины рода человеческого. Однако, рассказывая обо всем этом. прошу снисхождения и скидки на условия производства, значительно уступавшие кухне и столовой современной отдельной квартиры. Прежде всего, мы не мыли посуды. Но не потому, что были грязнулями. Напротив, вымыли бы с радостью, но лимитировала вода. Как я уже отмечал, расход топлива на приготовление пресной воды, кроме питья и готовки, представлял для нас непозволительную роскошь.
Проблему мытья посуды удалось разрешить гениально просто. Вместо того чтобы мыть наши сервизы, то есть алюминиевые плошки, мы на каждой из них ножом выцарапали фамилию собственника, чтобы не путать. Задача борьбы с грязью была исчерпана. Каждый ел из своей персональной плошки. В нее наливался суп, накладывалась каша, затем следовал компот. Поев, мы выставляли все эти миски на мороз, а перед следующей едой каждый брал собственную посудину и ударом об лед выбивал из нее остатки еды.
Хотя все четверо имели полярный опыт, но быт на дрейфующей станции все же оказался для нас во многом необычным. Пришлось привыкать, постепенно втягиваясь в его ритм. Весна, от которой мы старательно удирали, чтобы долететь до цели, догнала нас здесь, на полюсе. За весной пришло и полярное лето. Солнце, не заходящее ни днем ни ночью, превратило в кружево снеговые стены нашей кухни, а радиорубка приобрела сходство со знаменитой падающей Пизанской башней.
Жизнь на льдине била ключом. Полярный день немало способствовал тому, что мы просто не замечали бега времени. Солнце одинаково и утомительно светило круглые сутки. Руководствоваться приходилось другими приметами - в шесть часов утра обязательное метео открывало рабочий день, зверский аппетит и усталость свидетельствовали о его конце. Послав в полночь последнее метео, ложились спать, чтобы через шесть часов снова начать свой трудовой цикл».
Из книги Кренкеля «RAEM – мои позывные»
«Кроме служебных телеграмм, у нас был и еще один источник информации о положении дел на льдине – Кренкель. Неофициально он держал нас, своих коллег, в курсе многих событий жизни на станции. Делал он это очень лаконично, оставаясь по-прежнему противником "радиотрепа", но разве откажешь друзьям в коротком репортаже из центра Арктики? Вот несколько образцов его сообщений.
На дрейфующей станции началось интенсивное таяние снега и льда, пошли дожди, каждый шаг вздымает фонтаны брызг. Кренкель сообщает: «Работаем с тайной надеждой, что вода не подымется выше пояса».
«Давно перестали узнавать друг друга в лицо», – передает он, и мы понимаем, что это – следствие отсутствия бани.
Спирт для технических целей забыли на Рудольфе. Наш врач, узнав, что четверка обожгла руки ледяной водой, рекомендовал обтирание мыльным спиртом. Кренкель комментирует совет врача: «Всякий спирт, даже мыльный, будучи обнаружен на льдине, пойдет для заготовки плавающего под нами планктона». После небольшой паузы он добавляет: «К сожалению...».
«Делаем физзарядку на родном Гринвиче», – выстукивает Кренкель, и мы догадываемся, что четверка снова проводит изнурительную гидрологическую станцию на нулевом меридиане. Мы знаем, что лебедку, выбирающую трос, крутят по двое, что каждая пара выбирает триста метров троса – больше нельзя, нужно экономить силы – и уступает место другой, что крутить нужно четыре часа и что вместе с товарищами лебедку крутит, обливаясь потом, наш славный коллега».
Из воспоминаний радиотехника Николая Стромилова
«На даче в рабочем кабинете отца стояла его радиоаппаратура, на которой он по вечерам, а большей частью далеко за полночь, когда эфир на коротких волнах особенно интересен, "цмыкал" или, иначе, "цыкулил". Из этих двух жаргонных словечек первое, очевидно, происходит от характера звука работы на ключе, а второе - от "CQ,CQ", что означает "всем, всем". (Вообще надо сказать, что отец всю жизнь был "strict CW man", то есть радистом, работающим только ключом, чем он и гордился. Сформировавшись как радист в 20-е годы, к работе телефоном он относился прохладно, и переубедить его было невозможно.)
Над рабочим столом отца окно было сделано в виде иллюминатора, так что все напоминало радиорубку корабля.
Очень любил отец застолье, и не было собеседника более обаятельного, который бы так умел откликнуться на шутку, как он. И еще он умел и любил рассказывать. А рассказать ему было что. Я и сейчас слышу его очень низкий, немного рокочущий, неторопливый голос. Эти рассказы о детстве, о начале арктической деятельности и потом о различных эпизодах из полярной жизни были как бы черновиками и эскизами к его книге, которую он так мечтал написать и которую он успел-таки написать.
В быту отец был очень непритязателен. Его устраивало то, что есть, и так, как все расставлено и разложено в данный момент. Как все мужчины, он очень сердился, когда кто-нибудь из женщин наводил в его комнате порядок. Очень любил старые и заслуженные вещи. У него были любимые старые-престарые шлепанцы, видавший виды домашний пиджак, полощущиеся внизу - настолько они были широки - домашние брюки, любимый прокуренный мундштук и бывалый перочинный ножик.
Ловким отца никак нельзя было назвать. Еще во время службы в радиобатальоне он стойко занимал последнее место в беге и это качество сохранил на всю жизнь. Получалось так, что он быстрее перемещался, когда шел, а не когда бежал. "Близость к земле" у отца заключалась в том, что он по указанию мамы, пыхтя, вскапывал одну грядку, затем садился на крылечко, закидывал ногу на ногу, закуривал сигарету и, греясь на солнце, принимал позу созерцателя. Посидев так некоторое время, он шел "цмыкать".
Не знаю, существовал ли когда-нибудь среди радиолюбителей человек более увлеченный этим делом, чем отец. Помню, с каким прямо-таки юношеским нетерпением летом 1956 года он налаживал радиоаппаратуру, вновь возвращаясь к коротким волнам. Оборудование рабочего места было вполне в духе его традиций - аппаратный журнал, будильник, ключ, привинченный здоровенными шурупами, на выходе передатчика тепловой прибор, примотанный проволокой, - короче говоря, "дедушка советского радиолюбительства". Но когда этот "дедушка" выходил в эфир, почерк его - спокойный, неторопливый и уверенный - узнавали все.
Он не любил спешку ни в чем и по этой причине не принимал участия в радиосоревнованиях, где надо быстро передать корреспонденту свой номер и спешить установить связь со следующим. В такие дни, а обычно это бывало в субботу и воскресенье, отец с сожалением выключал приемник, говоря, что в эфире такая каша, что и работать не стоит. Но зато как он загорался, рассказывая, какой "DX", то есть дальнюю связь, ему удалось установить. Переписку с радиолюбителями, а позже и с филателистами он вел очень аккуратно и был надежным корреспондентом.
Как и все полярники двадцатых - тридцатых годов, отец в известной степени был универсалом. Кроме своих прямых обязанностей радиста, он выполнял обязанности гидрометеоролога, а на мысе Оловянном был даже шеф-поваром».
Из воспоминаний Т. Э. Кренкеля
7 фактов об Эрнсте Кренкеле
- В семье Кренкелей традиционно использовались два мужских имени: Эрнст и Теодор. Его дед был Эрнстом, отец и сын – Теодорами.
- Во время еврейского погрома 1906 года в Белостоке мать Эрнста Кренкеля укрыла в их доме бежавшего от погони еврея, а отец добился, чтобы солдаты взяли под охрану здание коммерческого училища, где собрались не только ученики, но и их семьи.
- Кренкель использовал радиолюбительские позывные EV2EQ, U3AA, UA3AA и RAEM.
- Эрнст Кренкель был первым председателем Совета Центрального радиоклуба (ЦРК) СССР, и двенадцать лет возглавлял Федерацию радиоспорта СССР.
- Отправляясь в экспедицию на дрейфующей станции «Северный полюс-1», Кренкель учредил приз первому советскому радиолюбителю, который установит с ним двустороннюю связь – свой личный приемник КУБ-4. Приз получил ленинградец Василий Салтыков (позывной U1AD).
- В 1938 году Эрнст Кренкель получил степень доктора географических наук без защиты диссертации и был избран почетным членом Всесоюзного географического общества.
- События, описанные в рассказе Михаила Веллера «Маузер Папанина», не подтверждаются никакими другими источниками.
Материалы об Эрнсте Кренкеле
Статья об Эрнсте Кренкеле в русской Википедии
Эрнст Кренкель «RAEM – мои позывные»
Кренкель на сайте «Герои страны»